Его называли «великий русский реформатор», либеральный министр, последний русский фельдмаршал; ему посвящены научные труды и просто публицистика. На пьедестал его водрузили еще до смерти, когда он, 90-летний старец стал уже живой легендой.
Да, Вы, конечно, догадались - речь пойдет о Дмитрии Алексеевиче Милютине, который в течение 20-ти лет при Императоре Александре II занимал пост военного министра Российской империи. Он ушел в отставку сразу после убийства своего покровителя и после этого прожил в тишине и спокойствии еще более 30-ти лет.
В советское время Милютин был практически единственным из царских генералов «высшей пробы», кому не «досталось на орехи». Критиковать его в общем-то было не за что – русско-японскую и Первую мировую войны он не проигрывал, революционных солдат и матросов не расстреливал; к тому же разрешил нижним чинам посещать публичные библиотеки и театры. При нем была одержана последняя победоносная война Империи – русско-турецкая (хотя он и не командовал войсками на полях сражений).
В общем – либерал!
Таковых большевики «любили» и милостиво разрешали о них говорить и писать в «белых тонах».
В числе непременных «заслуг» военного министра значились сокращение срока службы в армии и переход на всеобщую воинскую повинность, которая всячески превозносилась в советское время как единственная и наиболее правильная форма взаимоотношений между гражданами и государством по защите родной страны.
В царское время (особенно в начале XX века) Милютина почитали за схему концентрации 80% вооруженных сил на западных окраинах: отсутствие железных дорог и невозможность скорой мобилизации приводила к единственно возможному решению содержать в мирное время в Царстве Польском большую часть действующей армии. К слову, идея эта была совсем не Милютина – после Наполеоновского нашествия в Польше более трети века стояла армия под командованием фельдмаршала Паскевича.
Отход от этой схемы стоил карьеры Военному министру Сухомлинову, обвиненному белоэмигрантскими кругами во всех смертных грехах и в частности, в неготовности России к Первой мировой войне. Естественно, что ярче всего «козлом отпущения» Сухомлинов смотрелся на фоне отступления от «священных основ» милютинской стратегии.
Я лично не очень люблю всевозможные эпитеты и ярлыки, навешиваемые по любому поводу и без. Да и отношения в нашей стране к реформаторам неоднозначное, я бы сказал выборочное. Сегодня ты на коне, а завтра, глядишь - и волюнтарист! Японцы и вовсе не завидуют тем, кому довелось жить в эпоху перемен.
Почему реформатор Петр Первый – это хорошо, а Горбачев и Гайдар – плохо? Хотя первый вел самую длительную в истории европейскую войну, Горбачев завершил войну в Афганистане, а Гайдар и вовсе творил в мирное время. Известно, что «хорошо» при Петре стало спустя несколько десятков лет, уже при Екатерине, когда потребовались оправдания для узурпирования престола.
Перетряхнуть всё – это же не значит сделать лучше. Как все понимают, хорошее стоит всегда очень дорого, на что, естественно, денег не хватает. Экономия идет от бедности или от нежелания платить столько, сколько положено.
То, что Милютин основательно потряс военные основы России – безусловно. Но было ли то, что в результате этих «великих реформ» произведено на свет, благом для страны в целом и отдельно для людей (т.е. «великих» не по названию, а по сути)? Насколько жизнеспособной и боеспособной оказалась система, внедренная в 1874 году?
Мне могут возразить, что Россия в данном случае не была единственной страной, вступившей на этот путь – ведь всеобщую воинскую повинность ввели у себя многие страны Европы. А серьезным толчком к этому послужила франко-прусская война 1870-71 годов – тогда победила страна, где как раз и была внедрена эта самая система. Успех одних – повод для других последовать примеру сильнейшего.
Однако мерилом успеха или неуспеха для России можно считать две войны начала XX века благополучно проигранные «армией запасных» (или «народной армией»). В первом случае, в 1904-05 г.г. брюзжащие ветераны на полях Маньчжурии критиковали планы правительства за неумелые действия против японцев, а во втором – полуторамиллионая кадровая армия была смята уже в первые шесть месяцев войны, а запас был израсходован в течение года.
По итогам войны с японцами, сразу же после ее завершения, Высочайшим повелением от 26 апреля 1906 года, запас армии разделен на два разряда: было решено, что отныне воевать придется только молодым людям в возрасте до 32-х лет. Остальные предназначались для пополнения убыли в действующих частях.
Уже тогда стало понятно, что с ветеранами кашу сварить сложно…
****
«Ломка» профессиональной, кадровой армии началась еще задолго до Милютина, при Императоре Николае I - 30 августа 1834 года.
До этой даты она существовала в постоянном боевом составе (так называемые «штаты военного времени»), что было чрезвычайно накладно для государства. Тем более, когда такая громадная сила не использовалась, а простаивала «вхолостую». Отсюда, кстати, и постоянные попытки воевать – ведь механизм должен функционировать; любой простой приводил к ржавчине. В результате была придумана хитрость, позволявшая определенным образом сэкономить: постепенное освобождение армии от старослужащих.
Однако не только экономическая составляющая лежала в основе удаления стариков из действующих войск. Уже в Средние века (не то, что в Новое время) было понятно, что «война – дело молодых», а обремененных возрастом и болячками ворчунов нужно держать подальше, дабы своим негативным жизненным «опытом» они не развратили молодняк и не сбили с пути истинного.
С 1793 по 1834 годы солдат служил в армии четверть века, т.е. почти всю сознательную жизнь (по крайней мере, находясь в здоровом теле) и выходил в отставку либо по выслуге, либо по состоянию здоровья. В любой кампании, в одном строю рядом могли находиться и 20-летний юнец и 45-летний мужик – официально никакой градации по возрасту в армии не существовало. Николаевская система 1834 года разрушила эту «уравниловку» и ввела критерий «человека в летах».
Отныне, прослужив 15 лет, нижних чинов переводили в резервные батальоны (тогда № 5 в полках), а за 5 лет до окончания основного срока службы и вовсе отправляли их на родину, под опеку родных.
Таким образом, вся военная карьера нижнего чина разбивалась на 5 основных периодов:
1) служба в запасных батальонах (1 год);
2) служба в действующих батальонах (14 лет);
3) служба в резервных батальонах (5 лет);
4) бессрочный отпуск на родине (5 лет) и
5) отставка.
Если служба начиналась в 25 лет, то заканчивалась она в 50, а 56% основного времени солдат проводил в действующих частях.
Выгода для правительства была очевидна: по крайней мере, солдат в возрасте свыше 40 отправляли домой, и платить переставали. В крайнем случае, таких нижних чинов могли призвать «под ружье» - но для этого требовалось почти сверхъестественная ситуация (наподобие Наполеоновского нашествия). Как мы знаем из истории, в течение 40 лет таких переделок не случалось (а затем и еще 60 лет).
Минус в новой системе был один, но очень существенный. Отправленные из рядов армии в деревни солдаты за время пребывания в отпуске, естественно, постепенно растрачивали свои навыки. Привыкая к новому деревенскому образу жизни, солдаты лишались армейской сноровки и переставали быть солдатами в полном смысле этого слова. Конечно, растерять в одночасье того, что ты получил за 15 лет службы, было крайне сложно, но с течением времени это неизбежно происходило. А некоторые и вовсе не доживали до своей отставки.
Уволенные в бессрочный отпуск, по замыслу правительства, могли быть призваны на службу в любой момент времени. И для того, чтобы они не теряли своих навыков, предлагалось ежегодно призывать их на сборы. Указ о сборах вышел лишь в 1841 году (т.е. спустя 7 лет после выхода Положения 30 августа 1834 года), а по окончании Крымской войны в 1856 году сборы и вовсе были отменены.
****
Когда в 1874 году вводилась система всеобщей воинской повинности, то предполагалось, что короткий срок военной службы будет «компенсирован» нахождением в рядах войск большого количества народа.
В поздний рекрутский период численность кадровой армии составляла миллион человек; столько же она насчитывала и в последующие 40 лет.
Так в чем была выгода?
Милютин утверждал, что в случае необходимости уволенные в запас нижние чины встанут «под ружье», и быстро займут необходимое место. Иными словами, обучать их военному ремеслу не пришлось бы.
Но «гладко было на бумаге»: никакие военные сборы не могли спустя 5-6 лет после окончания службы запасного в то состояние, из которого он был уволен.
Еще на стадии разбора Проекта Главного Штаба 1872 года, генерал-майор Р.А. Фадеев (главный критик милютинских преобразований) негативно характеризовал эти «временные войска» :
«… Разумеется, никакими приемами нельзя довести их до равнокачественности с действующими полками; те войска постоянные, а эти временные.
…Но проект, очевидно, не знает, что такое получается из сбора отпускных исключительно старых сроков службы (каковы были, например, прежние бессрочные). Опыт показал, что получается самое нерадивое и вместе буйное сборище, к которому иногда приходится приставлять караул от постоянных войск, чтобы сдерживать его в порядке. Это очень естественно: чем более люди отвыкают от службы, чем становятся оседлее, тем неохотнее возвращаются к ней – это настроение растет соответственно накопляющейся массе…».
Еще до введения «системы запаса», в Крымскую кампанию, глядя на народное ополчение можно было догадаться, что из себя будут представлять толпы великовозрастных мужчин (пусть даже и имеющих когда-то военную подготовку).
Собственно, военные власти выражали неудовольствие бессрочно-отпускными и в 1848 и 1853 годах.
Тщательно взвешивая все плюсы и минусы подобной системы, Фадеев приходит к выводу, что все-таки лучше привлекать к решению подобных вопросов молодежь:
«… всякое временное войско есть в сущности не более, как ополчение, по отсутствию в нем внутренней склейки. Разница того или другого вида ополчения заключается только в степени обучения людей и доброй воли, с какой они становятся в ряды. В первом отношении молодой запасной рекрут, недавно полученный, едва ли будет уступать многим отпускному, десять лет не бравшему ружье в руки; во всяком случае он скорее приучится в делу, чем отпускной его вспомнит. Что же касается до привычки к дисциплине и прочему, о чем можно распространятся на бумаге весьма красноречиво, мы сможем думать, что запасной рекрут много выиграет, узнавая дисциплину прямо на военном, а не на нынешнем мирном положении. Во втором отношении, в смысле доброй воли и истекающего из нее хорошего духа части, сбор запасных рекрут, перемешанных с отпускными (последних 1/3 или ¼), кажется несравненно выше сбора одних старых отпускных; в этом никакой военный человек не усомниться…» .
****
В общем, «создание запаса» и внедрение всеобщей воинской повинности – весьма сомнительная «заслуга», которую превозносят те, кто совсем ничего не понимает в армейской подготовке. По крайней мере, для России она не дала ровным счетом ничего.
Уйдя в запас в 1989 году, я лично все оставшееся время до выхода в отставку никогда не привлекался на военные сборы (в частности, по причине того, что запасные моей военно-учетной специальности (ВУС) на этих сборах не требовались).
А те мои знакомые, которые на эти сборы попадали, ничего путного рассказать не могли. Никакой реальной подготовки (и переподготовки) не существовало – чему-либо научить за пару-тройку дней (или неделю) все равно не получится. К тому же вокруг – высокий забор и колючая проволока, словно в лагерной зоне. Однако многие семейные мужики даже были рады такому временному отпуску – можно было отдохнуть от семейных забот, расслабиться, выпить водки, послушать разных историй и пострелять.
«Военные знания» (если таковые и можно было охарактеризовать) сохранялись в моей голове в лучшем случае год-два после службы, после чего я благополучно их забыл и просто выбросил из головы всё то, чему «научила» меня армия.
В общем и целом, создание «армии запаса» - «заслуга» весьма сомнительного свойства. По крайней мере, в истории России ничем себя толком не проявившая; ни в XIX веке, ни XX, ни в XXI.