Лиза смотрела в окно - там, в легком тумане неожиданно грянувшей посреди зимы оттепели, постепенно исчезая в мареве мокрого тяжелого снега темнели две мужские спины. Именно мужские, потому что фигура Назара уже была взрослой - маленький мужичок шел рядом с большим, и все у них было одинаковым - чуть сгорбленные плечи, гордо поставленные головы, широкая свободная походка - две копии, только одна большая, другая маленькая. Назар во всем старался копировать отца, даже выпросил у матери темно-серый плотный платок, иголку и нитки, что-то поколдовал вечером в тусклом свете настольной лампы, а наутро Лиза удивленно смотрела на голову сына, который, стесняясь, заглядывал в зеркало, поправляя бандану.
- Тебе идет, Назар. Ты вылитый отец. Только шапку надень все же, зима на дворе.
Назар кивнул, натянул поверх шапку, а Лиза долго успокаивала тревожное биение сердца - вылитый Димка растет. Вылитый, и все дальше он от матери, все время с отцом, не отходит. Сутками пропадают где-то - то в столярке, то в школе - спортивный класс отделывают, то в общем коровнике - строят загон для телят. И везде вместе.
Тот день, когда Лиза, вдруг прозрев, увидела потрясающее сходство сына и мужа так и остался у нее в памяти, почему-то принося легкую непонятную боль. И вот сейчас она снова почувствовала этот укол, чуть-чуть, как будто тоненькой иголочкой тыркнули.
- Боишься, исчезнут оба? Оно так - как сын от матери к отцу прибивается, так сразу двоих потерять можно. Держать надо.
Лиза, вздрогнув, обернулась. На топчане, с силой упершись руками в матрац, сидела, покачиваясь, София. Она походила на призрак, серая, с обтянутым белым платком угловатым черепом, напряженными костлявыми, широкими, как у мужика плечами, впалой грудью под болтающейся, как на вешалке просторной льняной рубахе. Но взгляд был ясным, пристальным, она уже фокусировала его точно, не плыла глазами, как вчера, да и говорила понятно. Язык заплетался слегка, но фразы выходили связными, четкими.
- Я у тебя тут почему? Не помню ничего, как ластиком стерли. Ты кто?
Лиза отошла от окна, чуть потерла виски - болела голова с утра, хотела было присесть рядом с Софией, попытаться что-то объяснить, но в животе заломило тошнотно и тягостно, и эта боль все расставила на места - началось.
- Я потом тебе все расскажу, Софиечка. А сейчас надо Майму звать, рожаю я, кажется.
Лиза, с трудом сдерживая накатывающий стон, приоткрыла дверь в коридор, хотела было позвать Майму, но горло перехватило душной волной, она откинулась назад, и, скользя спиной по стене, сползла на пол. И, уже, ловя ртом воздух, смотрела странное немое кино: вот София пытается сползти с топчана, как будто решила прийти ей на помощь, вот в настежь распахнувшуюся дверь влетает бледная с испугу Алиса, за ней, нетерпеливо отталкивая ее в сторону, протискивается Майма. Они суетятся, теребят Лизу, подтаскивают ее к матрасу, брошенному на пол у жарко топящейся печи, от белоснежных полотенец, которые они опускают в кипящий, ярко начищенный чугунок, валит пар, а у дверей стоит еще кто-то. Вот только слезящиеся от боли и напряжения глаза не могут разглядеть кто…
…
- Легко она в этот раз… Прямо, как по маслу, сама вроде и не поняла ничего. Слава Богу, наконец он смилостивился к ней. Смотри, Марфа, лежит румяная, как куколка. Умница моя.
Лиза, вся замерев от сладкого счастья и ощущения крошечных жадных губок, тянущих из ее груди свою новенькую жизнь, лениво приоткрыла глаза, еще плотнее обняла невесомое, плотно запеленованное тельце. Прямо над ней, как коршун над упавшей птичкой, нависла Марфа, и ее глаза - гвозди кололи ощутимо и требовательно. Еще взгляд - и ее лицо смягчилось, легкая улыбка растянула сухие губы, она прикоснулась с чепчику внучки прозрачными пальцами и отошла в сторону.
- Тысячу раз говорила тебе, дуре - нет ЕГО здесь, в скиту. Забыл он про вас всех, кинул, куда кого попало, а я подобрала. А! Вам не объяснишь, долбите свое.
Майма (а это она радовалась Лизиному ребенку, сама как ребенок) помогла Марфе надеть шубку, натянула галоши на ее валенки, смущенно прошептала
- Ладно, ладно, прости. Но, видишь, как хорошо все обошлось. И дите какое - пушинка лебединая.
Лиза, боясь дышать, снова скосила глаза на личико дочери. Она и вправду была похожа на перышко - беленькая, с почти прозрачной кожей, выпуклым круглым лобиком и зажмуренными глазками, из-под сморщенных век которых торчали еле заметные иголочки ресничек. Девочка упоенно чмокала, и курносый. мягкий носик в такт подрагивал, морщился, как у котенка.
Марфа стояла у дверей, смотрела на женщин сверху, как будто с высокой кручи. Наконец, завязала платок, глянула в зеркало, снизошла
- Так она себе, в этот раз рожала. Только себе. Впервые.
Она вышла в сени, потом снова заглянула, сказала тихо
- Ребенка не застудите, рты раззявили. Федору не пришлю, у нее в школе работы много и без вас. А вот Марьяна у вас поживет. Она врач - и за дитем приглядит, и за болезной. Примите ее, как положено.
Лиза, аккуратно, придерживая дочку у груди, привстала, опершись на локоть. Майма мигом подскочила, бережно забрала ребенка, уложила в люльку, чуть толкнула, качая, мотнула головой в сторону топчана Софии. Там, примостившись на краю лавки, как сирота, вся сжавшись в комочек, сидела, похожая на ежика кругленькая, маленькая женщина. Увидев, что на нее смотрят, она вдруг покраснела, вся залившись розовым пламенем, привстала, хриплым шепотом сказала.
- Я тут три дня уж, вот к вам прислали. Меня, вообще-то Марина зовут. Но, Марфа велела так.
Алиса, которая до сих пор сидела молча, сложив на коленях руки, отмерла, подошла к женщине, успокаивающе положила ей руку на плечо.
- В нашем полку прибыло. Ты не стесняйся, Марин, у нас просто. Ты чего доктор?
Марьяна чуть выпрямилась, как будто скинула с себя что-то тяжелое, и стало понятно, что она совсем молодая, не больше тридцати лет, полненькая, коротко стриженная и очень милая
- Я невропатолог. Давно, правда, в другой жизни. Но, сиделка из меня получится. Куда мне вещи отнести?
Ужинали все вместе. Лиза, хоть и чувствовала себя пока слабовато, все равно встала, присела в придвинутому к топчану Софии столу, глотнула простокваши, куснула от пышного ломтика свежего хлеба, приникла виском к плечу Никодима. А тот глаз не мог отвести от люльки, все заглядывал за вуальку, и глаза у него влажнели от умиления. А с другой стороны стола еще в одном взгляде таились слезы. В черных глазах… В огненно-черных и тоскующих.
- Крошка какая, Лиз… Прямо крупиночка… Снежиночка. Как назовем, а?
Лиза то и дело вскакивала, чтобы подойти к дочке, потом поняла, что ее совсем не держат ноги, прилегла, а Никодим придвинул люльку прямо к их кровати.
- Так и назовем… Снежа… Снежана… А? Не хочу этих старинных имен, почему-то. Устала.
Никодим было поморщился, но, посмотрев на просящий взгляд жены кивнул
- Снежа? Здорово. Мне нравится.