Анна Матвеева – одна из моих любимых современных авторов – согласилась дать мне интервью, поговорить о творчестве и о новом романе «Каждые сто лет». Беседа получилась довольно длинной и насыщенной, публикую с минимальными сокращениями.
ПРО ПИСАТЕЛЬСТВО
Анна, когда я несколько лет назад прочитала ваш роман «Завидное чувство Веры Стениной», то так сильно позавидовала, что это не я написала. А у вас есть такие книги, после которых вы жалеете, что автор не вы?
Конечно. «Мадам Бовари», например. У меня высокие стандарты! Зависть вызывают обычно такие тексты – а не люди – которые я не могу сделать сама. Если я вижу, что книжка написана классно, но я тоже так могу, мне это неинтересно. Ну, то есть я могу, конечно, её по достоинству оценить, сказать, что это отличная работа, но я тоже так умею – в чем тогда смысл зависти? Зависть – это когда тебя крючит от того, что ты не можешь сделать так.
А чего вы не можете?
Ну, я, например, не могу писать, как Александр Иличевский. Это мой автор, я с ним работала как редактор. Мы с Александром сделали две книги – роман «Исландия» и сборник «Точка росы». Это сложный писатель, философ, очень точный в деталях. И вот некоторые его рассказы я читаю и думаю: «Вау!» Но он мой автор, я его редактор, я, можно сказать, эти книги выносила вместе с ним. Невозможно завидовать человеку, с которым ты вместе делаешь такое классное дело. Я просто им горжусь.
Кстати, есть те, кто пишут так, как я не смогла бы, но мне так и не хочется. Лично мне в российской литературе сегодня не хватает мысли, идей. Даже так – Идеи, философии, чего-то глобального. Сейчас это в дефиците.
А Виктор Пелевин?
О, Пелевина я обожаю. Да, у него есть идея, есть философия. Но она у него одна из книги в книгу. Он последовательно её развивает, обустраивает этот свой вымышленный мир, свою вселенную. Конечно, да, Пелевин. Я сравнительно недавно на него подсела, но крепко. Я его книжки берегу для особых случаев, когда мне особенно грустно – я их принимаюсь читать, знаю, что поможет. Вообще, я разгадала, как Пелевин работает. Каждый год он садится и думает: «Что Аня Матвеева хотела бы сейчас прочитать? Ответы на какие вопросы она хочет получить в этом году?» – и именно об этом пишет. Это просто удивительно.
Но, возвращаясь к идеям: один Пелевин не в состоянии образовать тенденцию в литературе. Сейчас очень много хорошей добротной прозы, много «красивенького». Много школ, которые занимаются обучением молодых авторов, в одной из которых я, к слову, периодически преподаю. Они наплодили большое количество авторов. Это не плохо и не хорошо, это реальность.Но, если честно, я не верю в то, что человека можно сделать писателем. Можно как-то отшлифовать навыки, поделиться секретами, хотя их не так много. Важны первоначальны способности, даже талант – это уже следующий уровень. Если у человека есть способности, с ним можно работать. Сейчас наша писательская профессия утратила сакральность, избранность, она стала такой… ну, как у курьеров. Писателей очень много. Все почему-то хотят быть писателями, и я не понимаю – почему. Ведь на этой профессии невозможно заработать денег, у нас нет зарплаты, даже каких-то бонусов в виде дополнительных метров жилплощади, как это было у советских писателей, — нет. В целом, это тяжелая утомительная ежедневная работа.
А что важнее – талант или работоспособность?
Важнее талант, но только на нём далеко не уедешь.
Я недавно прошлась по книжному магазину и ощутила некоторое отчаяние от того, что я всё это никогда не прочитаю.
Да, очень много книг, которые никогда не будут прочитаны.
А вы ходите в книжные магазины?
Нет, практически не хожу. Я и так по работе читаю очень много. Книги стараюсь не покупать, потому что у меня в Москве очень маленькая квартира, и книги просто некуда ставить. Я очень люблю библиотеки, буквально вчера была в ближайшей к дому. Искала материал для новой книги. В книжный захожу только если мне нужно, например, купить свою книгу в подарок кому-то. Да, писатели покупают свои книги. По договору с издательством нам полагается только 10 экземпляров, которые я буквально сразу же раздариваю близким. Чаще всего я бываю в книжных, когда я там выступаю.
Вы читали книгу Дины Рубиной «Одинокий пишущий человек»?
Нет, но собираюсь, она у меня в планах.
Я спрашиваю потому, что там среди прочих деталей жизни и работы Рубина рассказывает о том, как пишет книги. Она начинает писать любой роман с конца: создаёт финальную сцену, и уже к ней ведёт весь остальной текст, всю историю. А вы знаете, чем закончится ваша книга, когда начинаете её писать?
Да, я, как правило, знаю, чем дело начнется и чем закончится. Если только это не сиюминутные какие-то истории… Существует еще и дневниковая проза, вот, например, сейчас я проживаю некий сюжет, и каждый день делаю какие-то пометки. Но всё это может повернуть в одну сторону, может в другую, я пока не знаю, чем дело кончится.
Проживаю сюжет – это вы интересно сказали!
Я не из тех писателей, которые пишут всё в точности, как было в жизни. Писатель вообще должен уметь фантазировать, что-то придумывать, а не тупо переносить на лист бумаги то, что с ним случилось. Реальная история может быть основой, но это редкая удача, когда произошедшее в жизни полностью ложится на бумагу и становится убедительным. Жизнь сложнее литературы. В ней происходят вещи гораздо более запутанные, странные и чудесные. Со мной, например, происходят чудеса постоянно.
Можете рассказать про какое-нибудь чудо?
Скажем, я мечтала много лет увидеть сокровища Египта. Я настоящий фанат египетской истории. Во всех музеях мира мои любимые отделы – египетские. И я думала: почему меня никто никогда не зовет в Египет? И когда я в очередной раз печально об этом размышляла, мне написали и спросили, хочу ли я полететь на книжную ярмарку в Каир. Ну, это ж чудо?
ПРО ЛИТЕРАТУРУ И ЖИЗНЬ
Я публикую на Дзене свои рассказы, и иногда встречаются комментарии от читателей, которые упрекают меня в том, что в рассказе всё не так, как в жизни. Неправдоподобно. Так не бывает. А вы как писатель понимаете, зачем читателю, чтобы всё было как в жизни?
Глупости. Если описывать всё, как в жизни происходит, вообще никто не поверит! В моей жизни встречались невероятные люди, случались потрясающие совпадения, и, если бы я об этом писала – все бы сказали: ну вот, опять она всё выдумала. И наоборот. Вновь повторю: жизнь сложнее литературы. Надо просто уметь видеть совпадения, замечать странности, сходства, противоречия. И потом, литература вообще ничего никому не должна. Писатель пишет о том, что интересно ему самому, что его заводит. Вот если вас прёт от чего-то, то вам должно быть всё равно, кто и что скажет о вашей прозе. Пусть каждый занимается своим делом.
А до вас каким образом доходят отзывы читателей?
Специально я ничего не гуглю. Если случайно попадаются, читаю. Или мне пересылают. Ещё набирают популярность читательские клубы. Вот, например, два года подряд я ездила на фестиваль новой культуры в Архангельске «Белый июнь», его организовывал прекрасный во всех отношениях человек Миша Фаустов (отмечу в скобках – мой земляк!). Ко мне там подошли женщины – почему-то это всегда женщины – и говорят: «Мы на читательском клубе читали и разбирали ваш роман «Каждые сто лет», приходите к нам на встречу клуба». Я согласилась прийти на полчаса, и в итоге пришла и просидела час, потому что было очень интересно! Совершенно разные отзывы! Не все хвалебные, что тоже нормально, кто-то чего-то не понял, кто-то понял не так. Но это право читателя, ведь читатель – это полноценный соавтор. Читатель переписывает и переосмысливает книгу вместе с тобой, вкладывает в неё что-то своё, то, что ты как автор не вкладывал. Имеет право. Так что формат читательских клубов мне нравится. Но исступленно следить за каждым отзывом – нет.
В одном из ваших интервью я прочитала высказывание о том, что журналистская профессия умирает…
Она уже умерла.
Но вы же журналист.
Ну, нас с вами таких осталось немного. Новая поросль – совсем другое уже дело. Я знаю, о чем говорю. Молодые журналисты не умеют писать, не умеют брать интервью. На мой взгляд, проблема в том, что у них нет широты знаний. Всё очень узко, примитивно, шаблонно. Почему-то им многое неинтересно.
А ещё в одном интервью я прочитала такую фразу, она меня зацепила. Вы сказали, что не верите в концепцию женского счастья, речь шла о романе «Каждые сто лет». Что это значит?
Мне, наверное, задали такой вопрос. Потому что это не очень похоже на мои слова. Я в целом и в концепцию счастья не верю. Но я верю в то, что человек может обрести внутреннее спокойствие, найти в себе силы восстановить мир внутри. Как он будет искать, с помощью чего – у всех свои способы. Кто-то это делает с помощью религии, кто-то с помощью вредных привычек, кто-то – через постоянные романы, кто-то растворяется в семье. Всё равно можно как-то достичь этого спокойствия, равновесия. Вот в это я верю.
Ещё я верю, что счастье человека в труде. Очень советский такой лозунг. Моя работа помогала мне всегда, из самых тяжелых ситуаций меня вытаскивала. Я ей предана всецело. Скоро, в конце весны, выходит мой новый сборник рассказов «Армастан. Я тебя тоже». «Армастан» по-эстонски означает «люблю». Это, наверное, самая личная моя книга. Истории очень разные: где-то я отзываюсь на то, что сейчас в мире и во мне происходит, где-то вообще кажется, что действие развивается в параллельной вселенной. И ещё это в полной мере, наверное, первая моя московская книжка. Я всего лишь третий год живу в Москве, я ещё ненастоящая москвичка, продолжаю летать в Екатеринбург каждый месяц. Но я уже полюбила Москву, я привыкла к ней, здесь мой дом.
После прочтения романа «Завидное чувство Веры Стениной» я поначалу была уверена, что автор – искусствовед. Оказалось, что это не так. Как можно так глубоко погрузиться в тему? Ведь это очень затратно по времени, по силам.
Я очень люблю всё это! Я люблю искусство, люблю музеи, картины, художников. Всё это мне близко и всегда было очень близко. Это мой источник силы, вдохновения. Меня вообще в музеях «отпускает». И в опере.
Действие большинства ваших произведений происходит в Свердловске, он же Екатеринбург. Евгений Гришковец говорил, что какой бы город он ни описывал в своих произведениях, он всегда пишет про Кемерово. Не кажется ли вам, что в какой-то момент Екатеринбург истощит свою художественную глубину для ваших произведений?
Нет, он бездонен. Другое дело, что я хотела бы писать и о других городах. Но с текстами так: какие-то истории могли случиться только в Свердловске – Екатеринбурге. У меня есть рассказ «На озере», я его очень люблю, хотя действие там происходит в Петербурге, который я не люблю. Тем не менее, рассказ получился, по-моему, неплохой. Большая и значимая часть романа «Каждые сто лет» проходит в Швейцарии. Свердловск – мой родной город, моё место силы, он для меня таким был и останется. Но наверное, сейчас его будет появляться в текстах чуть меньше, потому что всё-таки я врастаю в Москву. Я прямо чувствую, как это происходит: как дерево приживается корнями. Хотя и было пересажено уже в таком зрелом возрасте.
ПРО РОМАН «КАЖДЫЕ СТО ЛЕТ»
Если вы не читали этот роман, то предупреждаю, что в тексте ниже будут спойлеры. Если прочтение романа у вас в планах, возможно, эту часть интервью лучше не читать.
Часть текста романа – реальные дневники вашей бабушки. Вы сохранили не только её тексты, но и полностью её имя. Публикация любых дневников – это сакральный шаг, особенно когда это чужие дневники. Из разговоров с вами и после встречи с писателями я поняла, что вы человек, которому хорошие отношения с друзьями и близкими очень важны. Как вы договаривались с собой перед публикацией части дневников своей бабушки под её настоящим именем? Была ли проделана какая-то моральная внутренняя работа?
Была, конечно. И я до сих пор ответ на этот вопрос не нашла, этически действительно не всё так просто. Но в моих размышлениях на эту тему поставила точку моя мама. Она сказала: «Если кто и имеет право публиковать эти дневники, то это ты». Тем более, что я многое убрала из них, многое отредактировано, что-то дописано. Это просто материал, который стал основой для одной линии романа. Вторая – полностью вымышленная. Практически всех персонажей, которые упоминаются в ретро-линии романа, уже нет на этом свете. На том свете, видимо, мне придется отвечать перед ними. Но я всегда знала, что моя бабушка Ксения Михайловна Лёвшина была очень одарена литературно, и, если бы её судьба сложилась чуть счастливее, она могла бы стать писателем, журналистом, ученым – кем угодно. Писала она блестяще. Там как раз были способности, был талант, но ему не позволили развиться. Я просто сделала то, что, я думаю, она бы хотела сделать, — рассказала её историю. Как я это сделала – это уже другой вопрос.
Я вообще человек достаточно щепетильный. Если я рассказываю свою личную историю, то могу взять любую планку откровенности. Но когда речь идёт о чужих тайнах – это другое дело. Я неоднократно получала за это, особенно по юности, когда начинала писать, и люди себя узнавали или им казалось, что они себя узнают в моих персонажах. Ведь часто люди видят то, чего нет. Мне в какой-то момент кто-то сказал: писатель не спрашивает. Дескать, я беру своё добро везде, где нахожу, всё, что вижу, — всё моё. Но мне хотелось ещё и отношения с близкими мне людьми сохранять. Если я вижу, что это их действительно ранит, пытаюсь договориться.
После прочтения романа я долго думала вот о чём. С одной стороны, последние части дневников дают ощущение трагической не сложившейся жизни. С другой стороны, ведь эта жизнь была, жилась! Я потом отзывы читала, у многих была претензия такая: вот женщина жила жизнь, полную труда, преодолений, детей, любви. И в итоге должна была быть какая-то награда, а награды не оказалось. На ваш взгляд, такой финал жизни – он обнуляет факты прошедшей жизни – дети, муж, семья – или нет?
Ничего не обнуляет. Мне кажется, всё проще. Каждому из нас суждено пережить какое-то испытание, большую боль, беду. Просто у всех это на разный возраст приходится. Кому-то достается кошмарное детство, кому-то – страшная старость. Кто-то в зрелом возрасте испытывает такие потрясения, что не дай бог. У всех всё примерно одинаково. Страдают на самом деле все. Есть, конечно, баловни судьбы, но и у них тоже не так всё просто, не так однозначно. И мы так устроены, что помним плохое, и в момент забываем то хорошее, что с нами было.
У Ксении Михайловны в жизни была большая любовь. Да, вот так сложилось, что человек не остался ей верен, не стал заботиться о ней и детях, не выполнил ни одного обещания. Но он всё равно любил её, как умел. А мы помним плохое, мы так устроены. Поэтому нужно себе постоянно напоминать: я был счастлив, у меня это было.
Я часто думаю о том, что красивым женщинам, например, очень тяжело стареть. Наверное, тяжелее, чем дурнушкам. Ведь ещё недавно ты шла, и на тебя вся улица оборачивалась, и вдруг ты идёшь – и тебя не видят, ты просто пустое место. Но ведь было и по-другому! Будь благодарна, будь благодарен, помни.
Ещё об одном очень неоднозначном персонаже хочу поговорить – о Княжне. Интересно, это реально был такой человек или вы его «пособирали» из разных людей?
Пособирала, конечно. Ну, то есть прообраз там есть, но на самом деле, это довольно характерный женский тип того времени (80-90-х годов 20 века). Но она же развивается потом, меняется. Княжна была задумана как совершенно проходной персонаж, я думала, что она появится и исчезнет, но она оказалась живучей и стойкой, как сорняк. Как борщевик, стала захватывать территорию. Вы заметили, что она стала влиять на сюжет? В какой-то момент я поняла, что да, Княжна меня раздражает, как и всех нормальных читателей, она должна бесить. В то же время ты проникаешься к ней потом каким-то сочувствием. Ты видишь её жалкие попытки что-то изменить, и где-то ей это действительно удаётся.
Один из главных вопросов этой книги: почему люди, не родные нам по крови, становятся роднее и ближе тех, кто на самом деле состоит с нами в кровном родстве. Наверное, это ещё и попытка моя как-то обратить внимание людей на то, что годы идут, и очень часто к старости человек смотрит вокруг и понимает, что он окружен не теми людьми, которых он любит и которых бы хотел рядом с собой видеть. Но он не может их отменить, не может их вычеркнуть. В итоге он заботится о своих друзьях, которые, может быть, делали ему больно когда-то, обижали, поступали с ним подло. Но они уже часть его жизни. Это как, знаете, какой-нибудь директор завода, который всю жизнь бодался с главным инженером, на пенсии вспоминает этого инженера как дорогого и близкого человека, потому что с ним была связана огромная часть его жизни. Они уже вросли друг в друга, и это неотменимо. Книга ещё и об этом – надо принимать от жизни подарки и не подарки, ведь зачем-то к нам это приходит. Вообще, я считаю, что то, что приходит к нам само – оно хорошее. Не то, что мы ищем, жаждем, хотим, кричим о своем желании – нет. Важно то, что приходит само. Хотя, возвращаясь к Княжне, этот персонаж разрушительный, прежде всего, для неё самой.
Мне вообще показалось, что автор несправедлив практически ко всем героям. И вот за Княжну было особенно обидно, хотя бесила она, конечно, ужасно.
Она должна бесить любую интеллигентную девочку, так что всё нормально.
У меня есть повесть, и в ней счастливый конец, хотя, на мой взгляд, весьма условный. То есть мы оставляем героиню в точке жизни, где у неё всё хорошо, а как будет потом – вообще не важно. И люди многие мне говорили: всем хороша твоя повесть, если бы не хэппи-энд. Вопрос: как вы относитесь к хэппи-эндам в своих произведениях и в чужих?
У меня в произведениях чаще всего открытый финал, хэппи-эндов я не припомню. Ну вот в «Завидном чувстве Веры Стениной» разве хэппи-энд?
Ну, там какое-то успокоение.
Успокоение – это совсем другое. Хэппи-энд – это когда они все обнялись и ушли в закат, и у них родилось семеро детей, один здоровее другого, и дом полная чаша, и полцарства… Но всё очень быстро меняется. Как я уже сказала, я не верю в концепцию счастья, хэппи-энд к этому тоже относится. Если он логичен в книге, если я вижу, что к этому автор вёл, и если это убедительно – то хорошо. Но если это просто читателю надо для чего-то, то… мы пишем не для того, чтобы угодить читателю. Мне не важно, будет ли читателю комфортно после прочтения моей книги – я пишу так, как есть. Если это совпало с читателем – хорошо, если нет – идём дальше.
Надо писать честно, иначе тебя поймают за хвост и скажут: так не бывает. Вот тут как раз могут сказать, что так не бывает. Ведь все эти нитки – они как-то сплетаются, образуют жизненный ковёр. Есть счастье, а есть несчастье, и иногда это одно и то же. Иногда любовь разрушительна, хотя, казалось бы, это такое прекрасное чувство. В общем, я не жду никаких хэппи-эндов, мне важнее правда жизни. Но в жизни мне очень хочется, чтобы все были счастливы! Особенно мои близкие, да и сама я от этого не откажусь.
С этого вопроса я планировала начать, но закончу им: вам нравится давать интервью?
Нет, конечно. Приходится отвечать на одни и те же вопросы, говорить одно и то же. А мои показания со временем мало меняются. Но иногда, когда человек меня разговорит, как у нас, я считаю, получилось, я и для себя могу сформулировать что-то важное. Это ценно. Так что спасибо, Женя.
