Милли хорошо запомнила тот день, когда бабушка Софии поведала ей о золотой монетке.
Золотая монетка существовала только тогда, когда ты обращал на неё внимание.
Она существовала только в определённые моменты в течение дня.
Кроме того, она существовала только в гостиной миссис Мичам, рядом с диваном, накрытым стёгаными одеялами, который стоял возле лестницы, ведущей на второй этаж.
В одной стене той гостиной было витражное окошко, изображавшее благообразную леди в саду. Этот витраж был старинным, и семья Софии купила дом уже с ним.
Когда солнце светило ярко, на полу гостиной появлялось круглое цветное пятно света. Золотая монетка. Милли впервые заметила её ещё давно, когда она только завела дружбу с Софией. Она заметила монетку, потому что едва не наступила на неё. Она издала удивлённый возглас, - нашла сокровище! - и присев на корточки, попыталась поднять монетку, но её пальцы уткнулись лишь в твёрдые доски полированного пола.
Бабушка Софии добродушно рассмеялась, увидя эту сцену.
— Не волнуйся, – сказала она. – Когда мы с Гилбертом купили этот дом, я тоже обманулась. Я увидела монетку и подумала, что она настоящая. Я хотела её схватить, – думала, вот повезло! Такая находка в новом доме! Но это всего лишь обманка, фокус.
Фокус. Наподобие того, как фокусники достают всякие безделушки из ушей или волос зрителей. Милли наступила на монетку. Монетка засияла на её кроссовке.
******
— Хочешь скажу секрет? — спросила миссис Мичам.
Милли кивнула. София, которая сидела на диване и смотрела телек, закатила глаза, так как она уже сотню раз слышала байку, которую бабушка собиралась рассказать Милли.
– Понимаешь, монетка не всегда там, – миссис Мичам указала на яркий круг на полу. – Но иногда она появляется. Нужно каждый раз смотреть, когда проходишь мимо.
"Каждый раз, – подумала Милли, – наклоняться и пытаться схватить что-то нереальное..."
— Однажды, через некоторое время после того, как мы въехали, я попробовала поднять монетку опять – и на этот раз у меня получилось! Самая настоящая монетка! Из чистого золота!
Милли попыталась представить себе более молодую версию миссис Мичам, держащую на ладони золотую монетку, попыталась представить вес монетки.
— Ба-а... — начала было София, но миссис Мичам не обращала на неё внимания.
— Я оставила монетку себе, – продолжала миссис Мичам. — Я раздумывала, что бы такое купить на неё. Но монетка была такая красивая, что я никогда не решилась расстаться с ней. Я спала с монеткой под подушкой. Я думала, она принесёт удачу. А потом они пришли за мной. Ночью.
— Они? Подождите. Кто пришёл?
— Добрый народец, – миссис Мичам подмигнула. — Феи, или гоблины... Я просто называю их добрым народцем. Семья моей мамы из Ирландии так и называла их. И они сказали, что так как я нашла их монетку, то теперь я — их королева.
— Так значит, ... вы — королева фей, – сказала Милли. Она представила себе маленьких девочек с блестящими крылышками. — Какую суперсилу они вам дали?
— Бесконечное счастье, — миссис Мичам протянула руки в стороны, как бы обнимая своё королевство: этот милый дом. И засмеялась. И Милли засмеялась тоже, потому что это была, конечно, шутка.
Но она не могла забыть образ: королева в прекрасной короне с монеткой из чистого золота в руке.
******
Они жили в маленьком городке в штате Пенсильвания. Когда-то давно это был промышленный город, а теперь стал не-пойми-чем. (Большинство людей напрочь забывали он нём, как только покидали его.) Сонный городишко. Летом подруги валялись на траве на заднем дворе дома Милли, потому что у них был бассейн. Они были одеты в бикини и носили солнечные очки в форме сердца, купленные в одном и том же магазине мелочёвки – дешёвые пластиковые очки: у Милли с голубыми стёклами, у Софии – с розовыми. Они удивлялись тому, как меняется их такой знакомый мир, становясь то розовым, то голубым, они менялись очками и смеялись. Они сосали леденцы на палочке, их рты становились липкими, но они не обращали никакого внимания на букашек, ползающих по ним.
— Вы мазались солнце-кремом? — спрашивала мама Милли всегда, когда они заходили в дом, завернувшись в полотенца. Их плечи всегда казались темнее: София из молочно-белой превращалась в красного рака, а тёмная кожа Милли становилась почти чёрной и горячей, и если прикоснуться к ней, можно было ощутить само солнце, будто сияющее изнутри.
— Мажьтесь кремом! Эмилия, София, вы меня слушаете? Ведь можно заработать рак!
А они смеялись. Они смеялись и смеялись.
******
го чето покажу, - пришло сообщение от Софии.
че? - ответила Милли.
приди увидиш - написала София.
Так всё и началось. Покатилось. Никто и не заметил. Будто в какую-то тёмную нору, которая была скрыта от глаз совсем рядом с твоим домом, и ты бы никогда не узнал о ней, если бы не свалился в неё.
******
Она и вправду не могла вспомнить жизни до встречи с Софией, но она помнила день их встречи. Милли было девять лет, и она проводила всё лето, катаясь на своих новеньких роликовых коньках по улице. В конце улицы, на повороте в тупичке стоял дом бабушки Софии, где жила старая леди, которую Милли иногда видела сидящей на крыльце или поливающей цветы — так много было на крыльце цветов! Родители Милли отзывались о ней, как о милой затворнице. Мичам. Иногда Милли здоровалась с ней из жалости, потому что она думала, что "затворница" значит "печальная". А миссис Мичам улыбалась и махала рукой в ответ. Её волосы были короткие и чисто-белые, как облако ваты. Она постоянно носила кольца и тяжёлые браслеты на своих костлявых руках. И у неё были пронзительно-синие глаза. Милли думала, что цвет моря именно такой.
Однажды вечером, когда солнце уже село, и в домах начали зажигаться огни, Милли прикатила на роликах к этому тупичку и увидела девочку, сидящую на лавочке-качалке на крыльце.
— Привет, — сказала Милли из-под своих доспехов: в шлеме, с налокотниками и наколенниками, в которых она всегда каталась, она ощущала себя роботом-трансформером.
— Привет, — ответила девочка.
— Что ты тут делаешь? — насколько Милли было известно, миссис Мичам была вдовой и жила одна.
— Я София, — сказала девочка. И, поняв, что это ни о чём не говорит, добавила с некоторым сомнением в голосе: — Внучка? — будто бы сама сомневалась в своём статусе.
Милли никогда не слыхала о внучке, но она и не знала почти ничего о жизни миссис Мичам.
— Я Милли, — сказала Милли. — Я соседка твоей бабушки.
И они уставились друг на друга в молчании.
— Хм, ну ладно, пока. Увидимся, — сказала Милли и покатила домой, озабоченно думая, что София глядит ей вслед.
Она пришла на другой день, когда Милли надевала ролики. Она принесла свои ролики: новенькие, блестящие, розовые с белым.
— Привет, — сказала София. — Ба сказала мне, где ты живёшь.
Она не знала, как правильно надевать коньки, и Милли помогла ей. Она держала Софию за руку, когда та пыталась встать и вся дрожала от страха упасть. Милли помогла ей передвигать ноги правильно, найти баланс. И это было похоже на танец.
— Ты похожа на робота, — сказала София.
— Я Оптимус Прайм, — сказала Милли и начала издавать звуки робота.
София недоуменно приподняла брови, а затем рассмеялась.
Вот так они и стали подругами, что ещё рассказывать. Они стали такими близкими подругами, которыми могут стать только одинокие девочки. Они делились одеждой и игрушками, они стали отражением друг дружки. Только спустя некоторое время, когда родители объяснили ей, Милли поняла, как София оказалась на том крылечке. Мать Софии лишили родительских прав, поэтому бабушка стала официальным опекуном девочки. Прежде, чем бабушка забрала её себе, София провела большую часть жизни скитаясь с места на место, где мать могла найти какую-то работу, и они жили в однокомнатных квартирках, а мать Софии спускала все заработанные деньги на выпивку.
София никогда не рассказывала Милли об этом. Её прошлое было её личным делом, в отличие от настоящего, в котором Милли и София знали каждый секрет друг дружки. София едва ли когда говорила о своей матери, а когда даже и говорила, то повторяла одно и то же: мама однажды приедет за ней, и они уедут куда-нибудь.
— Ты ведь приедешь к нам в гости? — спрашивала София обычно, а Милли не могла вымолвить ни слова, так как боялась остаться одна, без Софии.
******
В школе они были чудилами. Они проводили много времени в туалете. Не для того, чтобы курить разные запретные штуки, как многие могли бы подумать, а для того, чтобы, достав маркеры из рюкзачков, отвечать на грубые надписи, оставленные на стенах. Большая часть этих надписей их даже не касалась, но они отвечали на них всё равно. Иногда они использовали те же маркеры, чтобы рисовать друг дружке на руках, потому что были слишком малы, чтобы сделать тату. У Милли получалось лучше.
София всегда просила: нарисуй змею. Прямо здесь, — и она тыкала пальчиком в запястье. Нарисуй мне сердце. Напиши на нём моё имя. Напиши на нём своё имя.
И Милли рисовала всё, что София просила. А затем София бралась за дело. Иногда они были разрисованы с ног до головы змеями и сердцами и именами, которые с трудом смывались.
******
го чето покажу, - пришло сообщение от Софии.
че? - ответила Милли.
приди увидиш - написала София.
Милли надела пальто. Была ранняя осень, а пронизывающий ветерок уже носился по их улице, листья на деревьях, растущих вдоль тротуаров, становились тёмно-красными - когда они падали на асфальт, создавая шуршащий ковёр, Милли обожала бродить по ним. Сейчас она шла по направлению к дому миссис Мичам и размышляла вот о чём: даже будучи расположен среди других домов, дом миссис Мичам казался уединённым в своём тупичке, будто стоял где-то в дикой местности, его старое крыльцо, покрашенное растрескавшейся белой краской и качели на нём, растения в горшочках были всегда роскошные и душистые, — всё это было Милли хорошо знакомо.
Она позвонила в дверной звонок и подождала, когда София откроет дверь. Милли немного испугалась бледного вида Софии. Им было уже по шестнадцать. Взросление накатило на них, вытянуло их тела в разных направлениях, меняя маленьких девочек, которыми они когда-то были. Милли стала выше Софии почти на голову. Руки и ноги Софии стали длинными и костлявыми, и когда Милли думала о ней, ей в голову всегда приходило слово "фея".
— Что, твоя бабуля опять с цветами разговаривала? — спросила Милли в попытке развеселить Софию, потому что лицо подруги было на редкость серьёзным.
На самом деле, миссис Мичам бывало, разговаривала с цветами. В основном с теми, что росли на крыльце. Будто они лучше цвели от весёлой болтовни.
София не ответила. В её молчании была какая-то торжественность. Она вышла наружу и тихонько затворила за собой дверь.
— Идём, — сказала она и повела Милли на задний двор.
Было ещё одно отличие дома миссис Мичам от других домов. Задний двор Милли был окружен маленьким заборчиком, и, если кто-либо вздумал бы перепрыгнуть через него, он легко бы сделал это, приземлившись на заднем дворе соседей. У миссис Мичам не было соседей с заднего двора. И заборчика тоже не было. Её сад был очень большим и плавно переходил в лес, который казался бесконечным. Казался её личным лесом.
— Что там такое? — спросила Милли у миссис Мичам однажды. — В лесу? И за ним.
— Ну... деревья, много деревьев. А за ними, наверное, если ты пойдёшь ещё дальше, ты выйдешь куда-нибудь. К домам, на какую-то улицу. Наверняка, — но в глазах миссис Мичам блестел хитрый огонёк. — А может быть лес тянется бесконечно. Может быть, ты найдёшь замок. С принцессой.
— И добрый народец, — добавила тогда Милли.
— И добрый народец, — согласилась Миссис Мичам.
— В Пенсильвании нет никаких замков с принцессами, ба, — сказала София.
Позже она упрашивала Милли не начинать разговоры с бабушкой об этих вещах.
— Если ты веришь во всю эту фигню, то ты такая же тупая как она.
Именно так обычно заканчивались все эти разговоры — в самый нежный и трепетный момент истории, которую бабушка Софии рассказывала им.
— Соф, мы куда идём? — спросила Милли, когда они вступили в лесную тень. Где-то в вышине пели птицы.
София поднесла палец к губам. Они шли минут пять, и, когда Милли обернулась через плечо, дом совсем пропал из виду.
— Соф, — сказала она.
— Пришли, — сказала София.
Пришли? Милли посмотрела по сторонам. Куда пришли?
София подошла к како-му-то холмику — скорее даже, — к камню, покрытому красивым зелёным мхом. А там, под этим камнем была нора. Корни на половину прикрывали её, как занавес, а за ними — темнота.
— Здесь, — сказала София, скорчившись возле норы. — Я видела её здесь.
— Кого?
— Бабушку. Я видела её прямо здесь. Она пела и разговаривала.
— С кем разговаривала?
— Не знаю. Она просто пела, а затем разговаривала. Не по-английски.
— Это что, енотовая нора?
София не отвечала, продолжая рассматривать нору под камнем.
— Ты это хотела мне показать? Реально? — спросила Милли.
— Глянь, — сказала София, отодвигая корни, и открывая пошире этот лаз в темноту.
— Ага, класс, — сказала Милли, присев на корточки рядом с Софией. Она прищурилась, но не смогла ничего рассмотреть в темноте.
Она думала о пении и болтовне миссис Мичам, которые всегда странным образом очаровывали Милли. Лёгкая аура безумия очень шла этой милой старушке, как пальто.
Милли заметила, что руки Софии дрожат.
— Что такое? — прошептала она.
София только мотнула головой. Будто набравшись смелости, она выдавила:
— Привет.
Но не Милли, а норе. Её голос отдался в ней эхом, таким гулким, что Милли подумала, что это совсем не простая нора, а какая-то пещера, — нечто огромное и глубокое прямо в конце их улицы. Она положила руку на плечо Софии и стала ждать. Они обе ждали, лес вокруг становился всё тише. Они ждали, но ничего не появилось из норы. Ничто не поприветствовало Софию в ответ.
— Соф?
— Пойдём, — сказала София, схватив Милли за обе руки и помогая ей встать. — Уходим.
Когда они вышли из леса в сад, миссис Мичам уже ждала их там.
— Где были? — спросила она, придерживая свою цветастую юбку пальцами, унизанными сверкающими кольцами.
— Мы нашли пещеру или типа того, — сказала Милли. — Вы беседовали с Добрым народцем? — спросила она, улыбаясь и ожидая, что миссис Мичам ответит ей в том же духе, что она, возможно, даже подмигнёт на шутку Милли.
Но миссис Мичам побледнела и схватила Софию за запястье.
— Не делай этого. Никогда, ты слышишь, не делай этого, — сказала она, а её синие глаза загорелись злостью.
— Ба, мне больно! — сказала София. И Милли одновременно с ней воскликнула:
— Миссис Мичам, не надо!
Миссис Мичам моргнула. Злость пропала, уступив место нежному выражению, и она отпустила руку Софии.
— Ой, дорогая, прости. Прости. Я просто не хочу, чтобы вы навредили себе. В эту нору можно свалиться и ноги себе переломать. Там же можно...
— Ладно, как скажешь, — сказала София, а её бабушка пржимала к дрожащим губам кончики пальцев, готовая расплакаться.
— Я просто хочу, чтобы вы были в безопасности. Вот и всё, — сказала миссис Мичам. — Ты же знаешь, всё не то, чем кажется в этих местах. Я не хочу, чтобы ты...
— Как скажешь, — повторила Милли. И она молча ушла, оставив бабушку — миссис Мичам — стоять там и смотреть в лес. Милли пошла за ней.
— София, — позвала Милли, но та не ответила. — Соф?
— Она чокнутая, — сказала София, когда они наконец взошли на крыльцо.
— Не говори так о своей бабушке.
София уставилась на неё мутными глазами — будто мёртвыми. Милли передёрнуло. В глазах подруги не было никаких эмоций.
— Тебе она нравится только потому, что она с тобой добренькая, — сказала София. — Но она не добренькая. Нет.
Она не попрощалась с Милли. Просто открыла и закрыла дверь. Не пригласила Милли войти, не дав сказать ей ни слова. Милли постояла несколько секунд на крыльце, засунув руки глубоко в карманы пальто. Она не знала, обижаться ей или беспокоиться. Она побрела домой, время от времени оглядываясь через плечо в надежде, что София откроет дверь и побежит вслед за ней, смеясь и извиняясь. Но этого не произошло.
******
Софии не было в школе пару дней. Потом прошла неделя.
ты де?
София не ответила. Милли иногда стояла у дверей собственного дома, смотрела на дом Софии в конце улицы и думала. Думала, почему ей не хочется идти туда.
******
Милли нашла работу в кафетерии где продавался замороженный йогурт. Она проводила дни накладывая в вазочки шарики йогурта, посыпая их ягодами и подавая всё это группам юных девушек или молодым парочкам. (По какой-то причине это служило для неё развлечением. В кафешку никогда не приходили одинокие мужчины или группы мужчин.)
Вечером во время перерыва в маленькой служебной комнатушке Милли всегда была погружена в чтение. Октавия Батлер, Урсула Ле Гуин, Энн Маккефри. Милли обожала фентези и научную фантастику. Она любила истории про фей. И в каждой истории для неё протагонистом была София, а любая добрая старушка — миссис Мичам.
Потом в дверь постучали.
— Эй, — в приоткрытую дверь просунулась Лиллиана. — к тебе подружка.
Лиллиана была напарницей Милли. Готка, чуть постарше. Она была вынуждена смывать свой прекрасный готический макияж, прежде чем надеть униформу и скинуть свои черные бутсы, меняя их на удобные рабочие туфли. Когда бы Милли ни видела Лиллиану, её черная или алая помада вызывала в ней забавные эмоции. И, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость, она старалась держать рот на замке.
— Подружка? — спросила Милли.
— София? Вроде так её зовут, — сказала Лиллиана.
Да, это была София. Она сидела за рулём красной машины, которую Милли никогда не видела раньше.
— Нравится? — спросила София, гордо улыбаясь.
Это была старенькая модель, вероятно дешёвая, но было заметно, что за ней хорошо следили.
— Откуда у тебя деньги? — спросила Милли.
— А. Накопила.
У Софии не было работы — по крайней мере такой, о которой Милли бы знала. Как-то они планировали открыть бизнес по услугам нянь, но мрачное выражение лица Софии и её незнание, как себя вести с детьми отпугивало потенциальных клиентов. Затем у Милли появилась работа в этом кафетерии, а София сказала, что она подумывает работать в сфере фастфуда. Но прошло уже несколько месяцев, и Милли ничего об этом больше не слыхала.
— Погнали, прокатимся, — сказала София. Милли оглянулась назад. Лиллиана смотрела на них, слегка приподняв бровь.
— Я только на пятнадцать минут, — сказала Милли Софии.
София кивнула:
— Норм.
Она неслась, как чокнутая. Милли молча вцепилась в свой ремень безопасности. Когда София повернулась к ней, хохоча, она сумела выдавить нервный смешок в ответ. Машина была чистая и сияющая. И, если посмотреть на Софию за рулём, можно было подумать, что это вовсе не она: щеки румяные, мягкие развевающиеся волосы и улыбка.
— Пойдём куда-нибудь, поедим нормального мороженого, а не ту бурду, что ты продаёшь, — сказала София.
Милли почувствовала, что должна защитить свою позицию:
— Что не так с замороженным йогуртом? Он нормальный, — сказала она, но в её голосе чувствовалась некоторая неуверенность, и София расхохоталась ещё громче.
Они остановились возле Молочной Королевы. Они ели пломбир с сиропом, сидя на капоте машины. Впервые в жизни, или точнее сказать, впервые, с того времени, как она познакомилась с Софией, у Милли не было слов. Казалось, что Софии всё пофигу. Она лопала свой пломбир и смотрела на звёзды. Когда парочка парней вышли из Молочной Королевы, она завыла им вслед, — по настоящему завыла вслед взрослым мужчинам, — чем настолько шокировала Милли, что та чуть не уронила мороженое. Парни, казалось, тоже удивились. Они поулыбались, помахали им, но не предприняли никакой попытки подойти к девушкам. Вместо этого они просто ушли.
— Трусишки, — сказала София вполголоса.
Прошло несколько долгих секунд, и Милли, чтобы заполнить тишину, сказала:
— Ну, так как... ты собираешься возвращаться в школу?
— А? Ага. Нам же экзамены сдавать, да? — она легонько ткнула Милли локтем.
София никогда не переживала о своих оценках, в отличие от Милли, которая была одержима колледжем с тех пор, как им исполнилось пятнадцать. Милли хотела поступить в Пенн — это была её мечта. Она ужасно хотела, чтобы София тоже поступила туда, но София всегда высмеивала эту идею.
— Мне бы понадобилась финансовая помощь, — говорила она обычно. — Моей бабушке не сильно интересно моё обучение.
— Я уверена, что ей интересно, — отвечала Милли неизменно.
— А почему это так важно? Нам не нужен колледж. Мы можем начать свой бизнес, быть сами себе боссами. Леди-боссами.
Но София никогда не строила планов, она никогда не говорила, чем бы хотела заняться на самом деле. Она воображала себе взрослую жизнь как свет далёкой звезды, который летит к нам миллиарды лет, когда сама звезда давно уже погасла. И Милли относилась к её фантазиям снисходительно.
— Как там твоя бабушка? — спросила она, когда София прикончила своё мороженое.
— Нормально, — сказала София. — Хотя, на самом деле она приболела. Простудилась. Поэтому я не была в школе последнее время, знаешь, всякая готовка и прочая фигня. Ухаживаю за ней. А так, всё нормально.
— Почему ты мне не сказала? — спросила Милли.
— Потому что всё нормально, я же говорю, — София сразу помрачнела. Она грациозно спрыгнула с капота на асфальт. Она выбросила пластиковые стаканчики.
— Пора, — сказала она, забираясь в машину. Она отвезла Милли к йогуртовой кафешке. По пути туда они не перекинулись ни словом до тех пор, пока они не приехали и Милли не стала расстёгивать свой ремень безопасности.
— Снова потеряешься? — простила Милли.
— Я всегда рядом, — сказала София. Казалось, она на что-то обиделась. — Увидимся.
Милли подождала, пока София уедет, в свете фонарей машина двигалась слишком быстро. Когда она вошла в кафешку, Лиллиана занималась своими делами. Она мельком взглянула на Милли, но ничего не сказала. Посетителей больше не было до конца рабочего дня. Никто не любит замороженный йогурт.
******
го посмотрим кино седня?
какое?
хз. любое
******
У Милли были приятные воспоминания о тех временах, когда она, свернувшись калачиком, смотрела разные фильмы на диванчике у миссис Мичам: Трансформеры, фильмы Марвел, классику вроде Принцессы Невесты и Лабиринта, все фильмы с Дженнифер Лопес или Дрю Берримор. Миссис Мичам иногда ставила пластинку — у неё был чудесный деревянный проигрыватель — и танцевала, уговаривая Милли присоединиться к ней, и бывало, ко всеобщему удивлению, даже София танцевала. Музыка из прошлого. Миссис Мичам закрывала глаза, прижимая руки к сердцу. Она любила Сэма Кука и всегда танцевала в обнимку с портретом мистера Мичама под звуки "Купидона".
ок, - написала Милли в ответ.
******
Она хотела принести гостинец, поэтому купила коробку печенья "Красный Бархат" в пекарне рядом со своей кафешкой. Когда София открыла дверь, Милли вручила ей гостинец.
— О, спасибки, — сказала София. Она взяла коробку и поманила Милли внутрь. Первое, что заметила Милли — запах. В доме ужасно воняло, было похоже на мусор, оставленный надолго на жаре. Кухонный стол был завален упаковками из-под фастфуда. София пожала плечами, когда заметила, что Милли таращится на беспорядок.
— Извини, я знаю, что тут бардак.
Она открыла коробку печенья и, вытащив одно, проглотила его моментально. В следующую секунду она схватила второе и отправила его в рот.
— Фкуфнятина, — проговорила она, жуя печенье.
— Как бабушка? — спросила Милли.
— Болеет.
— Да, я знаю. А что конкретно? Точно простуда?
София скривила губы в полуулыбке.
— Старость, наверное. Сейчас она спит.
— Ты кому-нибудь звонила?
— Кому мне звонить? — спросила София. — Кроме тебя, конечно.
Она вздохнула и положила коробку на кухонный стол, туда, где валялись кучи упаковок из-под фастфуда. Милли старалась не вдыхать этот кислый запах.
— Хочешь, помогу с уборкой? — спросила она.
— Оставь, — отмахнулась София. — Садись, — сказала она и сама уселась на диван и стала копаться в DVD, сваленных под кофейным столиком.
— Что будем смотреть? — спросила София. — Дрю и Адам Сандлер или Дрю и Адам Сандлер? — в руках она держала два разных фильма.
Прежде, чем Милли смогла выбрать, послышался звук падения на верху и она чуть не подпрыгнула. София замолчала. Она посмотрела в потолок долгим взглядом, затем шикнула Милли и пошла наверх. Она не позвала Милли с собой, но Милли пошла сама. Наверх, на второй этаж, в темноту.
Дверь в комнату миссис Мичам была закрыта. София открыла её тихонько. Милли стояла в коридоре, придерживая дверь и глядя в комнату.
Она отступила на шаг, когда рассмотрела сгорбленную фигуру на кровати. Бабушка Софии. Миссис Мичам. Миссис Мичам, которая пела цветам, которая танцевала под песни Сэма Кука с портретом покойного мужа в руках. Этой фигурой на кровати была миссис Мичам. Едва ли её можно было узнать. Под тонкой сорочкой проглядывало тощее тело. Миссис Мичам не смотрела на них - её взгляд был прикован к окну, губы медленно шевелились, будто пели беззвучную песню.
— Ба, — сказала София, и миссис Мичам повернулась к ним. Сначала она посмотрела на Софию, потом перевела взгляд на Милли, стоящую у двери. На Софию она смотрела без какой-бы то ни было реакции, но когда она увидела Милли, её глаза вдруг оживились и заблестели.
— А, это ты, — сказала она и встала. Она подошла к Милли, протягивая к ней руки. Милли боролась с желанием отодвинуться, убраться подальше от этой костлявой морщинистой фигуры. Её сорочка была грязная, запах мочи почти невыносим.
— Вот. Вот. Возьми, — сказала миссис Мичам, схватив Милли за руку и сунув ей что-то в ладонь. Много чего-то. Сухие лепестки, комочки земли, и — дошло до Милли, — дохлые жуки.
— Ты поможешь мне найти мою монетку? — спросила миссис Мичам. — Она спрятала её, — и миссис Мичам посмотрела на Софию, как на что-то отвратительное.
У Милли перехватило дыхание и сухие сокровища миссис Мичам просыпались сквозь её пальцы на ковёр. София очень мягко отпихнула бабушку.
— Это Милли, ба. Ты ведь помнишь Милли? — спросила она. Миссис Мичам не ответила, а только потирала руки в тех местах, куда касалась София. На руках не было браслетов, на пальцах не было колец. Вся её фигура выглядела такой хрупкой, что казалось, от любого толчка она рассыплется на тысячу кусочков.
Что-то закапало на ковёр. Миссис Мичам снова обмочилась.
— Помоги мне, — прошептала София.
Они искупали Миссис Мичам. Она не сопротивлялась, только крепко вцепилась в руки Милли, так сильно, что её ногти оставили следы. Ванна была наполнена наполовину, вода тёплая, но миссис Мичам дрожала, когда вода касалась её кожи, а в глазах была мольба.
— Всё хорошо, — твердила Милли, — всё хорошо. — А у самой стояли в глазах слёзы.
София швырнула грязную сорочку бабушки в мусорку. Она действовала методично и почти не говорила с Милли, когда они мыли спину, ноги и руки миссис Мичам, чьё ослабленное тельце согнулось, как тоненькое деревцо.
— Не бойся, за мной придут, — сказала миссис Мичам.
— Кто? — просила Милли.
— Добрый народец. Они следят за нами, — она сердито посмотрела на Софию, а та проигнорировала её.
Когда они закончили возиться с миссис Мичам: вымыли, вытерли насухо, одели в чистое и уложили в кровать. Несмотря на то, что София сменила постель, в комнате стоял ужасный запах. Даже хуже, чем внизу. Милли хотела было открыть окно, но София остановила её.
— Почему? — спросила Милли шёпотом.
— Я не доверяю ей. Просто не трогай окно, — сказала София. Милли отошла от него. Что-то жгло в горле, будто желчь.
Когда они выключили свет и вышли из комнаты миссис Мичам, Милли сказала:
— София, ей нужен врач.
— Ба поправится. Я сделаю ей чаю и ей станет лучше.
София поставила на плиту чайник и, мурлыча себе под нос, достала жестяную банку, осторожно отмерила ложечкой травы. Милли наблюдала за ней, точно под гипнозом, всё ещё неуверенная в том, что ей следует делать со всем, что она тут увидела. Чай пах тошнотворно-сладко. София поставила на поднос фарфоровую чашку с дымящимся чаем. Она понесла поднос к лестнице, но перед первой ступенькой немного замешкалась. Повернула голову к Милли, будто хотела что-то сказать, но ничего не сказала и пошла наверх. Милли подумала, то ей теперь делать: схватить телефон и позвонить кому-нибудь? родителям? 911? Она подошла к дивану, на котором оставила рюкзак и остановилась.
Круглая монетка лежала перед ней на полу.
Милли затаила дыхание. На улице было темно. Сквозь витражное окошко с прекрасной дамой не падал солнечный свет. Это должно быть обманка. Если она нагнётся, чтобы поднять монетку, её пальцы схватят только воздух. Там ничего нет, сказала Милли себе. И всё же, не отдавая себе отчёта, она нагнулась, она почувствовала острое желание прикоснуться к монетке, голос, нет, много голосов шептали: "Возьми её, возьми её, забери..."
— Что ты там делаешь? — спросила София. Милли моргнула — сколько времени прошло? Она обернулась и увидела Софию, стоящую прямо за спиной, без подноса и с выражением любопытства на лице. Милли посмотрела на пол, но иллюзия монетки пропала.
— Нужно позвать на помощь, — сказала Милли.
— Нет, — сказала София. Никому мы звонить не будем. И что бы они сделали? Если ба заберут, то что будет со мной?
Ответа на этот вопрос у Милли не было.
— Пожалуйста, не звони никому. Умоляю. Если ба станет хуже, я сама отвезу её в больницу. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — София дрожала. Она пошла к Милли с протянутыми руками, а Милли по какой-то непонятной ей самой причине, подумала, что София хочет причинить ей вред. Но София только обняла её крепко-крепко, — Милли даже не представляла, что в её подруге кроется такая силища.
— Пожалуйста.
— Ладно, — сказала Милли, положив руку на плечо Софии.
София всхлипнула. Она всё ещё плакала, когда Милли уложила её на диван и села рядом, гладя её по голове. Они заснули под включенный телевизор: бормотал новостной канал. Милли спала плохо, никак не могла найти удобную позу. Один раз ночью она проснулась от какого-то беспокойства. Ей показалось, что что-то разбилось, будто стекло. Она обошла гостиную тихо, на цыпочках. Окна были в порядке, на кухне тот же бардак.
Она снова легла на диван, и слушала, как храпит София, и разглядывала тени в гостиной до тех пор, пока не отключилась.
******
Ей приснился сон.
Ей снилась, что дверь в комнату миссис Мичам была открыта, а сама миссис Мичам стояла на кровати совершенно голая. В полумраке виднелось её тощее обвислое и бледное тело, её руки раскинуты в стороны, будто в ожидании объятий. На миссис Мичам была надета корона из сухих цветов, а вокруг её кровати была целая толпа странных существ. Они были не выше колена, кожа зелёная, как мох. Миссис Мичам улыбнулась Милли, и мелкие создания обернулись и посмотрели на неё своими чёрными глазами и заулыбались, показав тёмные острые зубы.
— Они пришли за мной, Эмилия. Всё хорошо. Всё будет хорошо.
Это были последние слова, которые миссис Мичам сказала Милли во сне и в реальной жизни тоже.
Когда Милли проснулась, у неё во рту был ужасный вкус и тупая боль пульсировала в голове. София была на кухне — готовила завтрак, спихнув мусор в угол. Она весело насвистывала себе под нос. Милли встала с дивана и заметила рисунок у себя на руке. Роза, нарисованная красным маркером.
— Думала, тебе понравится, — сказала София, передавая Милли миску безвкусной каши.
******
прости за вчера
София слала ей сообщения весь вечер. Она благодарила Милли за проведённую у неё ночь, извинялась за свои слёзы, а потом написала, что повезёт бабушку в больницу.
скажу если будут новости...
Милли отвечала на её сообщения, потом спросила, не хочет ли она, чтобы родители Милли пришли и помогли ей, но София перестала отвечать. Так прошел ещё один день.
******
Отец разбудил Милли утром, потому что в их двери постучала полиция. Отец не отходил от Милли, придерживая её за плечи, когда полицейский, заложив руки за пояс, сообщил им, что миссис Мичам мертва.
Милли по началу потеряла дар речи. Она уставилась на полицейского, потом на второго, стоявшего возле машины перед их домом.
— Нет, — наконец сказала она, у неё не было никаких эмоций, кроме искреннего удивления. — Нет, я видела миссис Мичам два дня назад. Я её видела.
Она твердила это так горячо, будто образ миссис Мичам в её голове, такой яркий, являлся доказательством, что она не могла умереть.
— Вы знаете, где находится её внучка? — спросил полицейский. — Вы поддерживаете с ней связь?
Эти вопросы, тогда не имели никакого значения для Милли. Гораздо позже она поняла, что была подозреваемой, верная лучшая подруга. Отец всё ещё обнимал её за плечи, глядя на полицейского со всем уважением, но при этом давая понять, что никуда не отпустит свою дочь. Они с мамой проводили её до полицейского участка, где Милли описала последнюю ночь, которую она провела в доме миссис Мичам.
И там, в полицейском участке она обнаружила, что ошибалась. Сосед, который жил поближе к миссис Мичам жаловался на странную вонь из её сада, в котором растения гнили очень быстро. И вой. Сосед клялся, что слышал, как какие-то дети выли всю ночь в том саду. По крайней мере это было похоже на детский вой. Когда приехала скорая, они нашли миссис Мичам мертвой на кровати. Её тело уже остыло, губы были синие. Они потом выяснили, что София отравила её. Милли не могла перестать думать о чае, о том, как буднично София заваривала этот чай, который, как она знала, убьёт её бабушку.
Они попросили у Милли её номер телефона, её записную книжку, но не нашли там ничего подозрительного. Софию обнаружили через несколько дней. Она пряталась в мотеле, её кровать была усыпана обёртками от шоколадных батончиков. Как выяснила полиция, она воровала бабушкины деньги в течение нескольких месяцев и постепенно травила её. Она также продавала бабушкины драгоценности через Интернет, и именно так она смогла купить машину, которую нашли на парковке перед мотелем. Она даже не пыталась заметать следы, в конце-концов ей было всего шестнадцать лет, она не была криминальным гением, у неё не было никакого плана.
Когда её допросили, она сказала, что Милли никакого отношения к убийству не имела. Когда её спросили, зачем она это сделала, она сказала, что не могла больше жить с бабушкой. Её бабушка обижала её, она показала синяки и побледневшие шрамы, которые, конечно, могли быть от чего угодно. Иногда её показания менялись. Она обвиняла лесных существ, гоблинов, монстров. Она рассказывала о золотой монетке. Она могла бы её найти, но они не позволили бы ей оставить её себе, они не хотели, чтобы она была полноправной королевой.
Иногда она хныкала и говорила, что хочет к маме.
Эту информацию Милли узнала неделями позже, когда полное осознание случившегося наконец поразило её. Папа нашёл её скорчившейся и дрожащей на ковре спальни возле лужицы рвоты. Он опустился на колени, взял Милли на руки и дал ей выплакаться. Она рыдала и выла, как раненое животное.
******
В следующие четыре года Милли не видела Софию. Она училась в Пенне, получала степень по психологии. Её друзьями были Октавия Батлер и Ле Гуин, на полке в бумажных переплётах были Джозеф Делани, Иэн Бэнкс, Атвуд и другие. Она дружила с девочкой, рыжей толстушкой, которая любила поэзию, но совершенно не интересовалась фентези. Всякие феи ей были безразличны.
Когда Милли приехала на лето домой, она нашла работу в книжном магазине. Книги были её старыми друзьями и они были лучше, чем замороженный йогурт. Каждый день она возвращалась домой — теперь у неё была своя машина — она останавливалась на пару секунд на подъездной дорожке перед родительским домом и смотрела в сторону тупичка, ожидая, что вот-вот появится миссис Мичам или София. Та София, которую она помнила, была юной хмурой девочкой, её лучшей подругой.
Когда Милли приняла решение навестить Софию, она не сказала родителям об этом. Она сказала, что пойдет после работы к однокласснице, и чтобы они не ждали её. Затем она поехала в учреждение, где держали Софию после суда. Полтора часа дороги. Она включила Сэма Кука и слушала его по пути. Её ладони были мокрыми.
София немного изменилась. Они встретились в комнате, которая напоминала школьную столовую, но была покрашена в мерзкий светло-зелёный цвет. На Софии были наручники, волосы были острижены короче, чем обычно, а лицо усыпано акне. И даже так, она улыбалась.
— Никогда не думала, что ты придёшь, — сказала София. — Выглядишь хорошо.
— Спасибо, — сказала Милли.
— Как там Пенн?
— Нормально, — сказала Милли. Она не знала, что Софии известно, что она поступила в Пенн.
— Хорошо, — кивнула София. Молчание засасывало их, как в трясину. И с этим ничего нельзя было поделать.
— София, — наконец сказала Милли. — почему ты пригласила меня к себе той ночью?
София молча постукивала себя по нижней губе.
— Ты хотела впутать меня в преступление?
— Нет, — ответила София шёпотом.
— Тогда чего ты хотела? Ты хотела, чтобы я знала? Почему ты не попросила меня о помощи?
София покачала головой. Она избегала смотреть на Милли и на её слёзы.
— Я научилась здесь классному фокусу. Нет, не с монеткой. Хочешь, покажу?
София закрыла глаза.
— Если зажмурить глаза крепко-крепко, крепко-крепко. А потом просто... сидеть в тишине — то можно исчезнуть. — сказала София и замолчала на минуту. Потом она спросила:
— Ты меня видишь?
— Нет, — сказала Милли, — не вижу.
******
Несколько недель спустя, когда ей уже было пора уезжать в Филадельфию, Милли заметила какое-то движение в конце улицы. Незнакомая машина с прицепом была припаркована перед домом миссис Мичам. Пара: мужчина и женщина лет сорока стояли и смотрели на маленького мальчика, бегающего в саду и катающегося по свежескошенной траве. Все цветы миссис Мичам исчезли, все гнилые растения были давно убраны. Растений на крыльце тоже не было. Дом был покрашен свежей белой краской.
— Привет, — сказала Милли, подходя к ним. Новая соседка, худая высокая женщина в спортивной одежде улыбнулась ей.
— Меня зовут Эмилия. Мои родители живут в паре домов отсюда, — и она ткнула большим пальцем через плечо в направлении дома. Новая соседка кивнула.
— Я Кармен, приятно познакомиться.
Милли кивнула. Повинуясь какому-то импульсу, она сказала:
— Здесь раньше жила моя лучшая подруга. Я, типа, выросла в этом месте.
— О, правда?
— Ага, — сказала Милли, но она не думала делиться подробностями. Кармен, казалось, пребывала в блаженном неведении о том, что вообще случилось в доме. — Хотите, помогу? — и она указала на кучу коробок в прицепе.
— А, конечно, — сказала Кармен, — я была бы не против, — и она засмеялась.
Дом миссис Мичам был совершенно пуст. Милли было трудно поверить, что она бегала здесь по полу, спала на диванчике, который когда-то стоял посреди комнаты. Ей было всего двадцать, но казалось, что целая пропасть разделяет её и её прошлое. Всё это место пахло свежей краской, как новое начало. Где-то там смеялся маленький сын Кармен, играя с чем-то, что издавало звуки робота. Трансформер, подумала Милли.
Витражное окошко было всё ещё там. Прекрасная леди улыбалась ей.
— Правда, красивая? — спросила Кармен, не замечая, что Милли дрожит. — Не знаю, зачем они её сюда установили, но она очень красивая. Это родители твоей подруги сделали?
— Нет. Они купили её вместе с домом, — сказала Милли таким тихим голосом, что Кармен едва расслышала.
— Она такая необычная. В тот самый момент как я её увидела, я сказала мужу: Джефф, вот оно. Это место особенное, мы должны его купить.
Милли решила больше ничего не говорить. Она боялась, что закричит, если попытается что-то сказать.
Она помогла Кармен выгрузить ещё несколько коробок, а Кармен в это время рассказывала ей историю своей жизни, как кризис сожрал её деньги, как они хотели найти новый подход к жизни — она и её муж. Милли не обращала особого внимания на эту болтовню, но всё равно делала вид, что заинтересована и время от времени издавала неопределённые звуки, как бы для поддержания беседы. После того, как она поставила очередную коробку в углу гостиной, — коробку с надписью КНИГИ, сделанную черной ручкой (маркеры и сердца, и короны) — она повернулась к крыльцу и вдруг остановилась.
На полу лежала золотая монетка. И это не был свет из витража.
Это была настоящая монетка, сделанная из чистого золота, и монетка хотела, чтобы Милли её подняла.
Милли не двигалась. Она слышала шорох в лесу снаружи. Это могли быть только они. Их много и они голодные, и им нужна новая королева.
А может быть это был сынок Кармен, играющий со своими игрушками, исследующий своё новое маленькое королевство. Милли закрыла глаза и снова их открыла. Монетка осталась на месте.
Ей нужно подумать. Прежде, чем принять окончательное решение, прежде, чем взять монетку или оставить её навсегда и уйти не оглядываясь, ей нужно подумать.
Ей нужно много времени, чтобы подумать.
Перевод с английского.
********
Как вы думаете, Милли возьмёт монетку?
А вы бы взяли?
********
ЧИТАЙТЕ НА КАНАЛЕ
другие истории в моём переводе
сказки
байки из жизни
если вам понравилось, подписывайтесь, ставьте лайки, комментируйте, делитесь с друзьями
БУДЕТ МНОГО ИНТЕРЕСНОГО ;-)