Каждый случай выздоровления для заведующего онкологическим отделением Областной детской больницы Дмитрия Погорелова — победа. Не личная — всех, кто стоит за этим: сотрудников, родителей и, конечно, самого пациента. Во что верит доктор, какая главная проблема в онкологии и почему в этом отделении должна быть атмосфера детского сада, он рассказывает в интервью «ЛИЦАМ».
Главное — верить
— Детские онкологи — это особенные врачи. В чём это проявляется?
— Нас мало. В России вместе с гематологами около 400.
— Скажите, вы выбрали детскую онкологию или она вас?
— Наверное, это было взаимно. Я не из медицинской семьи. Отец военный, мама — жена военного. Помотались по стране, осели в Богучаре Воронежской области. Стать врачом посоветовали родители. Заметили, что химия и биология мне нравятся. Учился в медицинском лицее, потом год в медучилище, поскольку с первого раза в институт не поступил. В липецкой Областной детской больнице как хирург проходил интернатуру и остался работать. И когда предложили стать детским онкологом, согласился. Работа сложная, но интересная. Профильного отделения ещё не было. Пациентов выявляли в отделении плановой хирургии и отправляли на лечение в столичные клиники.
— То, что появилось детское отделение онкологии, это хорошо?
— Да. Потому что пациенты были, есть и будут. Долгие годы они были неизлечимы. В 1989 году в нашей стране от лейкоза выжило семь процентов. Сегодня эта цифра выросла до 92 процентов. Шанс на то, что всё будет хорошо, увеличился и у детей с другими патологиями. Да, это не сто процентов. Организм у каждого индивидуальный, по-разному отзывается на лечение. Но теперь рак — это и не приговор. Путь к выздоровлению длинный, тернистый, но шаг за шагом его приходится преодолевать.
В разговоре с родителями, даже если случай тяжёлый и, по статистике, плохо поддаётся лечению, я обязательно говорю: надо пробовать, действовать, потому что никогда не знаешь, в какое число попадёте вы. Надежда есть, и это главное.
Детские онкологические заболевания — явление очень редкое. Из 215 тысяч детей в Липецкой области от нуля до 17 лет в год выявляется 30 – 32 случая. Чаще всего — лейкоз. Это во всём мире так. Потому что у детей клетки делятся быстрее. В этом году рак диагностировали у 28 детей. Бывают годы, когда и того меньше.
— То есть дело не в экологии, как принято говорить?
— В детстве — точно не это главное. Наследственность, вредные привычки, неправильное питание в виде фастфуда или копчёностей — отзовутся потом. Есть такая недобрая шутка: съев банку шпрот, ты выкуриваешь пачку сигарет. То есть по канцерогенам это сопоставимо. Дети не болеют взрослыми опухолями. Поэтому к диагностике и лечению другие подходы.
Коробка Храбрости
— Сколько пациентов за эти годы прошли через ваши руки?
— Через отделение. Это же командная работа. Онкологических — не меньше трёхсот. Помимо этого мы отсеиваем доброкачественные заболевания и те, которые имитируют онкологию. Их больше раза в четыре. Самому младшему пациенту сейчас два с половиной года.
У него лейкемия. В этом году самым маленьким был шестимесячный малыш с редким видом опухоли мышц.
— Ваши пациенты — дети. Как вы с ними находите общий язык? Как объясняете, что придётся побыть в больнице? Легче, наверное, общаться со взрослым человеком, который понимает, что делать и для чего?
— Рассказываем, что мы делаем и зачем. Дети не совсем понимают, что происходит. Подростки понимают всё. От них утаивать ничего нельзя. Узнают всё равно. А если ещё и в Интернете начитаются всякого, ничем хорошим это не закончится.
Если ребёнку предстоит потерпеть боль, укол или перевязку, он знает: потом его в игровой ждёт коробка Храбрости. С подарками. Их нам приносят спонсоры. Он сам выбирает игрушку или раскраску.
— Детский онколог — это и психолог, и воспитатель. Как вы с этими профессиями справляетесь?
— Психолог я больше для родителей. С детьми мы дружим. Они стараются произнести моё имя с отчеством. У кого пока не получается, называют просто «доктор». Или «дядя». Охотно делятся новостями и секретами. Дарят рисунки, поделки. Самое главное — настроение.
С верой и скальпелем
— Говорят, если Бог видит, что ты делаешь всё, что в твоих силах, он сделает то, что уже не в твоей власти. Вы верите в чудеса?
— Любой врач верит в чудо, я уверен в этом. Бывают ситуации, когда, несмотря на лечение и все усилия, самочувствие ребёнка ухудшается. И опыт подсказывает, что спасти не удастся. А через несколько часов — он идёт на поправку.
Восьмилетняя Лиза боролась с лейкемией. Возникли тяжёлые инфекционные осложнения. Перевод в реанимацию на аппаратное дыхание. Куча антибиотиков, противогрибковых средств — но ей становилось всё хуже и хуже. Начались кровотечения. Казалось, мы бессильны. Не получается ситуацию выправить. Но прошла ночь. И наутро давление улучшилось, девочка пошла на выздоровление. Эта история закончилась хорошо.
— Какая атмосфера в детском онкоотделении?
— Конечно, лишние контакты могут обернуться инфекцией, а значит, прерванным лечением. Но удержать в палате маленького ребёнка невозможно. До пандемии часто приходили волонтёры. Ставили сценки, играли с детьми. В игровой комнате и сейчас смех и шум, как в детском саду. И это хорошо. Позитивный настрой помогает выздороветь. Дети очень чувствительны к грусти родителей. Это главный источник их настроения. Взрослым тяжело, это понятно: надо свыкнуться с мыслью о таком диагнозе. Но в дальнейшем — жить с улыбкой. Иначе ребёнок будет себя винить. От психологического состояния зависит и результат.
— Не всех детей удаётся спасти. За годы работы вы нашли для себя способ снизить остроту переживаний?
— Такого средства нет. Невозможно привыкнуть, когда ребёнок уходит. Это всегда ужасно. Потерю смягчить никак не удаётся и не удастся. Пациенты в отделении проводят по несколько месяцев. Ты становишься частью их семьи.
Каждый при виде онкологического больного чувствует жалость. Но мы в отделении совсем по-другому смотрим на пациента. Да, с сочувствием, но и с желанием помочь ему. Знаем, что несём помощь и добро. Да, порой через боль. Но это ведёт к улучшению состояния и выздоровлению. В нашем деле это называется длительная ремиссия.
Больная тема
— Больных тем в онкологии много. Главная сейчас какая? Препараты? Оборудование?
— Препараты есть. Это не проблема. Пациентам с редкими заболеваниями, которым требуется дорогостоящая терапия, правительство области выделяет средства. Всё необходимое оборудование в больнице есть. В лечении используются ресурсы всего региона. А если нужно, то и столицы. Плотно работаем с Рогачёвским центром, Блохина, РДКБ имени Пирогова.
Проблема в онкологии только одна: как помочь пациентам, которые погибают несмотря на все усилия медицины. Но это вопрос глобальный.
Можно ли победить эту болезнь в принципе? Наверное, да. Вопрос, как. В медицине многое зависит не только от врачей, но и от смежных специальностей. Эта работа командная. Химики, биологи, биохимики, физики, программисты и даже строители. Мы себе не представляем диагностики без МРТ, УЗИ. Они очень сильно способствуют развитию медицины. Большую часть современных достижений по улучшению лечения мы получили от биохимиков, которые изучают клетки. Препараты с заданной целью находят онкологическую клетку и блокируют её.
— Что делать, если болезнь лечению всё же не поддаётся?
— Когда пациент переходит в паллиативную группу, чувство жалости преобладает, что не можешь помочь радикально. Но тут же думаешь: без тебя ему было бы хуже. И в этом есть своя философия.
Дети не умеют умирать. Нет боли — улыбаются и живут детской жизнью до самого конца. Каждый из них — маленький солдатик. Новый день — новое сражение. У кого-то легче, у кого-то тяжелее. И сотрудники нашего отделения в постоянной борьбе вместе с ними. Чтобы этих дней было как можно больше.
— Пусть у вас будет как можно меньше работы.
— Согласен. Это самое лучшее пожелание!
Текст Марина КУДАЕВА
Фото Сергей КОЖЕВНИКОВ,
Павел ОСТРЯКОВ
