1 сентября 1994 года я пошла в школу в первый класс. Мама накрутила мои длинные темно-русые волосы на тонкую плойку, нарвала в огороде у соседки разноцветных астр и "Здравствуй, школа!"
Училась я на "отлично", чем искренне удивляла строгую учительницу, потому что мои братья приносили только двойки и тройки, а еще совсем не блистали поведением, грубили учителям и абсолютно не хотели учиться.
Постепенно я понимала, что они жестко хулиганили, особенно средний Мишка. Саша же был строгим, порой это доходило до непонятного упрямства. Например, из-за того, что Мишка не сделал что-то по дому он мог просто избить его. Однажды старший брат сломал ему руку за то, что он ... не смог проглотить таблетку и выплюнул ее. Постепенно я с ужасом видела, что старший Саша становится извергом, совсем, как отчим, мой отец. Но это будет потом, после армии.
Братья-подростки понимали, что семья наша, мягко говоря, не совсем обычная. Как-то теплым летним вечером, скрываясь от пьяного отца, мы с матерью вдвоем сидели в беседке у садика. Я спросила у неё:
-Мам, а почему у нас у всех разные фамилии? У Саши одна, у тебя с Мишей другая, а у меня с отцом - третья? Мы ж семья? А в семьях у всех одинаковые фамилии.
Она тяжело вздохнула, а потом, повернувшись ко мне и глядя в глаза, произнесла:
-Потому что у вас у всех разные отцы. И фамилии тоже разные
От этого признания я удивленно открыла рот. Это было открытие! Как так? Неужели так бывает? В голове у меня не укладывалось, как вообще так может быть? С тех пор я стала сильно стесняться своей семьи. Видела, как дружно живут другие, когда ходила в гости видела совершенно другую обстановку дома: хорошие новые обои, мебель и опрятные комнаты. Оказывается, у них отцы не мусорят на кухне пеплом, окурками и соплями, которые периодически мой смачно кидает на свежевымытый пол.
Неожиданно на нашем пороге возникали родственники, которые приезжали из соседнего ближайшего города и, укоризненно качая головой в мой адрес, говорили:
-Не стыдно тебе, дылда какая выросла, а матери не помогаешь? Смотри, какой пол грязный! Где веник? Подметай давай, мать пожалей, бессовестная. Потом конфеты возьмешь, которые привезли, гостинец тебе. Эх, уж да, не позавидуешь тебе...
Я брала веник и подметала окурки, пепел вперемешку с соплями, хотя знала, что как только они уедут, картина повторится, будет даже еще хуже потому что, как только приезжали родственники, то на столе появлялась бутылочка "за встречу". Мне было дико не удобно, я понимала, что у нас дома "бомжатник". Чисто бывало только тогда, когда отца не было дома.
Мать с красными заплаканными глазами рассказывала сестрам о своём житье-бытье. Те сочувственно кивали, говорили "дай Бог тебе терпения" "ты такая бедняжка", забирали от нас мясо поросенка, порой по пол-туши и уезжали восвояси. Отец гулял потом еще несколько дней. Собутыльников искать не приходилось, они сами появлялись из ниоткуда.
Периодически за отцом приезжал агроном, его начальник, и, стоя у двери, говорил громко:
-Господин Потанин дома? Серега, поехали, работать не кому в поле. Опять бухой что-ли? Поехали, давай, собирайся, я вас алкашей по всему селу собираю.
Когда отец уезжал, дома становилось морально даже лучше. Я прибиралась, хотя знала, что эта чистота не надолго. Ну хоть до вечера, до тех пор, пока не вернется хозяин.
Когда я научилась читать для меня открылся совершенно другой, волшебный мир книг! Я просто мысленно улетала, жадно смакуя каждую страницу. Мне безумно нравились русские народные сказки и рассказы о природе, животных, о деревне. Читая, я забывала о том ужасе, в котором живу, переносясь в мир дружных семей, волшебства, туда, где добро непременно побеждает зло!
Я обожала русский язык и литературу. В четвертом классе меня взяли на олимпиаду по русскому, где заняла первое место среди всех районных школ. Это притом, что на саму олимпиаду я опоздала, потому что машина, которая везла учеников сломалась и мы с учительницей топали до нужной школы семь километров! За сорок оставшихся минут я решила все предложенные мне листы и сдала их одна из первых.
Как-то возвращаясь из школы, я остановилась у детского сада, где ребята играли в песочницах. Я села у клумбы, которая была сделана из старой колесной покрышки трактора, выкрашенной в голубой цвет, и стала рассматривать пышные цветы.
Рядом стояли воспитательницы и громко не стесняясь обсуждали меня. Одна из них, Лидия, была родительницей моей одноклассницы. Она неприязненно смотрела на меня и говорила другой, кивая в мою сторону:
-А вот мою дочку Таньку не взяли на олимпиаду, а эту Потанину взяли, - она указала на меня пальцем, тихо добавив - а знаешь почему взяли?
-Почему?
-Да потому что Потанина живет рядом с учительницей, через три дома, вот и договорились "по блату", что б ее взяли - Лидия буравила взглядом меня.
-А она заняла хоть что-нибудь?
-Говорят первое место... - сказала Лидия отвернувшись от меня.
-Ну вот может поэтому и взяли, - с усмешкой вторила другая.
Я сорвалась с клумбы и в слезах побежала домой. Позже на школьной линейке, под аплодисменты, директор школы вручил мне грамоту и книгу, подаренную и подписанную главой района и РАНО. Та книга до сих пор у меня, очень ее люблю.
Меня хвалили учителя и спрашивали, почему никогда не видят мать в школе? Я задавала ей этот вопрос, она отмахивалась, говоря, что тебя-то хвалят, а вот брата среднего наоборот, ругают на чем свет стоит.
Мишка начал сбегать из дома лет в двенадцать, пропадал по две недели летом. Жил в посадках, заброшенных сараях или у друзей, чьи родители не следили за детьми. Там он впервые попробовал спиртное и табачные изделия.
Саша ушел в армию в 1995 году и вернулся оттуда в 1997 году абсолютно другим человеком. Злой, потерянный, с клоком седых волос и без одного переднего зуба.
Участковый Григорий приходил к нам частенько. Он понимал и видно, что сочувствовал нашей семье, матери, братьям. Ругал отца и стыдил его.
-Смотри какая дочь у тебя красавица растет! Ради нее только можно бросить пить. Эх, Серёга-Серёга! Еще раз поднимешь руку на Татьяну или не дай Бог на Надюшу - он кивал на кожаную кобуру пистолета, получишь.
На отца это не действовало. Бывало он, смотря на меня начинал плакать, обливаясь неискренними пьяными "крокодильими" слезами, со словами "Доченька моя, доченька" , а потом огромный кулак показывал.
Григорий был замечательным участковым. "Добрый усатый дяденька" - называла я его. Он был милиционером еще старой советской школы: понимающий, честный, умный, проницательный.
Известие, что Григорий умер застало нас врасплох, ему было максимум лет 45. На смену ему пришел беспринципный любитель "звездочек на погонах", про таких говорят "мент поганый". Прозвище у него было "Хоккей". Наверно потому, что исправно выбивал зубы у тех, кого нужно было "разговорить".
Девяностые катились по стране, сметая все мыслимые и немыслимые человеческие устои. "Хоккей" часто появлялся у нас дома, но не по поводу пьяного отца, а из-за того, кто-то обнес местный продуктовый магазин. Подозрения пали на Мишу. Ему грозила тюрьма для несовершеннолетних.
