Федора стояла на пороге, злобно крутила в руках концы кокетливого пушистого платка, и смотрела из-за полуоткрытой двери так, что Лизе показалось, что из ее черно-фиолетовые, чуть раскосые глаза льют потоками густой вязкий яд, и он затапливает комнату скользкими потоками, накатывает волнами, вот-вот достанет до горла и удушит. Она бессознательно сделала шаг назад, и Федора приняла это движение за приглашение, шагнула, а потом быстрыми шагами перебросила свое худое невесомое тело к печи, дернула занавеску и заглянула за нее
- Вот она! Сами распорядились? Мать забрали, к себе затащили, воспользовались тем, что человек собой не управляет. Шакалы!
Лиза ожидала недовольства девушки, и, когда они с Никодимом пошли на поводу собственного порыва и, спросив разрешения у Марфы, перевезли Софию к себе, она говорила мужу, что так нехорошо, что надо предупредить дочь, объяснить ей все как-то, но…они этого не сделали. Странная нерешительность наравне с трусостью овладела вдруг обоими, и они забрали больную втихаря, крадучись, как будто украли. Но вот такого дикое возмущение наряду с хамством было неожиданным, Лиза растерялась, отступила к дальней стене и не находила, что ответить. А Федора наступала, кричала что-то, размахивала перед Лизиным лицом узкой ладонью, как будто хотела надавать ей по щекам.
- Федора! Опусти руки!
Звонкий голос, хлыстом резанувший Лизу по ушам, был и не взрослым, но и не детским, он казался нездешним, как будто прозвучал сверху. Лиза замерла, но испугалась и Федора, послушалась, и, прижав локти к бокам, шагнула в сторону. За ее спиной, сведя тонкие бровки и нахмурив гладкий девчоночий лоб стояла Сима. Ее взгляд, как и голос резал, как острие, пластая душный воздух комнаты, и Лиза невпопад подумала: “Откуда у ее зеленоглазой от рождения девочки взялись такие темные, непроницаемые глаза? Не было ни у кого таких, даже у Марфы в глазах не жила такая черная ночь, непознаваемая, тайная. Сима подошла к Федоре, чуть толкнула ее к выходу, кивнула матери
- Не бойся, она все поняла. Глупая просто.
Потом взяла Федору за руку, тихонько, почти ласково сказала
- Иди, Марфа зовет, меня за тобой послала. И не делай глупостей, чтобы не пожалеть потом.
Она пошла вперед, Федора задержалась на секунду, жалко пискула что-то, и, как побитая собака, поплелась к дверям. Остановилась перед выходом, глянула снова, и в ее глазах плескалось отчаянье, смешанное с беспомощностью и страхом.
- Не понимаю я ничего в этом скиту вашем. Все старуха решает, кому жить, кому помереть, кому какое имя носить. Федору какую-то придумала, Руслана я. Черти!
Она вышла, и Лиза, почему-то крадучись подошла к Софии, потрогала ее ледяной костлявый лоб. Та не открыла глаз, лишь чуть дернула морщинистой пергаментной кожей, еле слышно застонав. Лиза сунула руку под одеяло, стянула с веревки над печкой высохшие пеленки, и, вздохнув, стала менять белье под обеспамятевшей женщиной.
…
- Она красивая и отчаянная была. И видишь, какая стала… Лиза, может быть мы зря ее к себе взяли? Тебе неприятно, наверное.
Никодим сидел за столом, без аппетита мешал ложкой в супе, не ел, только отламывал левой рукой по кусочку хлеба, скатывал в рыхлый шарик, кидал его в рот и снова катал. Видно было, что он не понимает, что делает, так - занимает руки, а мысли его бродят в каких-то мутных далях, и там, в этих мыслях, Лизы нет. Наконец, он вернулся, уже осмысленно посмотрел на жену, вздохнул. Лиза села напротив, положила подбородок на ладони, упертых в столешницу рук, улыбнулась
- Да поздно уж об этом говорить, взяли, так взяли. Она б сопрела до костей у этой доченьки своей нерадивой, так и хоронили бы скелет один. Да и скоро она на твои руки ляжет, мне не до нее будет.
Она положила обе ладони на живот, погладила тихонько
- Недолго осталось. С пару недель.
…
Вьюга с утра бесилась так, как будто решила замести скит по самые крыши. Не было видно не зги,белое, почти непроницаемое полотно укутало дома и улицы, ветер завывал так, что даже в доме стоял гуд - а в трубе, похоже, поселилась стая волков. Никодим с утра ушел к матери, Майма работала в столовой, Алиса тоже была у Марфы, занималась с сыном. Антон с Петяем, послонявшись без дела, напились чаю, как два пузыря и пошли в сарай ладить покосившуюся перегородку у коз. Лиза, пыхтя от тяжести совсем уж вздувшегося живота, раскатывала тесто для пельменей, и тут ее внимание привлек непривычный звук. Кто-то разговаривал тихонько, слова проговаривал нечетко, как будто захлебывался, но все говорил и говорил, роняя фразы, как спутанные нити. Вдруг испугавшись, Лиза аккуратно положила скалку на край стола, потом подумала и взяла ее снова, крепко зажав в кулаке. Чуть постояла, прислушиваясь откуда идет звук, а он шел из-за печки, вроде там вдруг проснулся домовой и начал шалить. Так и не опустив скалку, она пошла на звук, отдернула занавеску и отшатнулась, ошалев. Приподняв голову с подушки, стараясь бессильной рукой убрать с глаз, выпавшие из-под косынки седые пряди, прямо на нее смотрела София. Глаза у нее были, как у дочери, вернее, дочь получила свой взгляд от матери - эти черно-фиолетовые угли прожигали насквозь. Женщина шевелила губами, стараясь произнести четко хотя бы одно слово, слюна пузырилась у углов рта, но вместо слов у нее получался влажный шелест, который нельзя было разобрать. И лишь по движению бессильного рта Лиза поняла, что пытается сказать женщина. “Ты кто? Ты кто? Ты кто?”. Она это повторяла и повторяла, и звуки брызгали из ее вялого рта вместе со слюной.
Через час Назар притащил всех - в сенях, не решаясь пройти на кухню, толпились все - даже Майма, почему-то испугалась, не пошла, топталась у порога, со страхом кидая взгляд на парализованную. А та уже во всю поднимала руки, теребила ткань пододеяльника, и все поправляла и поправляла на лбу несуществующие, убранные под туго повязанный платок, волосы.
…
- И как жить вы будете, мам? Что, у нас ее оставите? А если она совсем поправится? Ты об этом думала?
Алиса стояла у палисадника, с укоризной и непониманием смотрела на мать, чуть притопывала ногой в белом валеночке. Она совсем пришла в себя, снова похорошела, скинув с себя пяток лет вместе с печалью и была похожа на Снегурочку. Только вот у Снегурочки вместо светлых, искрящихся серебряным инеем волос, из под шапочки выбивались солнечные лучики - рыжие и огненные. Она то и дело искала глазами Антона, а найдя, успокаивалась, вздыхала радостно. И Лизе тоже было спокойно - дочь снова счастлива.
- Алис…Как я ее выгоню? Куда? Ее вон еще ветром колышет, она даже сидеть толком не может, валится. Чуть окрепнет - уйдет к себе, с Федорой будет жить. А пока.. Ну, не могу я.
Алиса молча смотрела на мать, долго, как на незнакомую, потом кивнула
- Ну, смотрите… Вам жить…