(«Волки и овцы»)
В предыдущей статье я приводила слова А.И.Сумбатова-Южина о Купавиной – Ермоловой. Но в оригинале есть и продолжение: «Это такая же урождённая овечка, как Е.К.Лешковская рядом с нею – несомненный и подлинный волчонок. Их сцену вдвоём во втором действии “Волков и овец” нельзя не рассматривать как образец сценического мастерства самой высокой пробы. Минутами казалось, что сквозь оба красивые женские лица проступают звериные лики. Что одна лязгнет молодыми здоровыми зубами – и головка другой беспомощно повиснет не перекушенной шее».
Я здесь никак не могу согласиться с одним – что за интерес у Глафиры «перекусывать шею» Купавиной? Поначалу – возможно, так как она предполагала какие-то отношения между Евлампией и Лыняевым. Но после Глафира получает верную союзницу и, надо думать, никогда не станет, как цыган из рассказанной Лыняевым сказки, «рубить тот сучок, на котором сидит». Ей гораздо выгоднее иметь Евлампию Николаевну в качестве подруги.
Что же за человек эта Глафира Алексеевна? По комментариям моих читателей вижу, что для многих она – самый интересный персонаж комедии и, несмотря ни на что, многие относятся к ней с симпатией (и я, признаться, тоже), хотя эта «скромница-смиренница» - один из самых настоящих «волков».
«За ней [Мурзавецкой], в двух шагах, проходит, спустя глаза в землю, Глафира, одетая в грубое чёрное шерстяное платье». Так описано первое появление на сцене героини. А ведь, напомню, Глафира, хоть и «бедная девица», но всё же «родственница Мурзавецкой».
Точно так же, «спустя глаза в землю», Глафира будет «стоять подле Мурзавецкой», когда та отдаёт Павлину приказания рассчитаться с работниками. А затем будет выслушивать, какое «послушание» Меропа Давыдовна даёт ей, изредка отвечая – очень коротко и совершенно бесстрастно (даже во фразе «О, с удовольствием, матушка, с удовольствием» драматург не поставит восклицательного знака).
Однако между безмолвным проходом и этой коротенькой сценой есть ещё одна – с Аполлоном Мурзавецким, где мы увидим совершенно другую Глафиру.
Самое начало, обращение Аполлона: «Кузина, удостойте взглядом! Глазки-то, фу! Всё отдашь!» (разглядел!) Её ответы кратки, но достаточно эмоциональны: «Что вам угодно?», «Вы глупы», «Как вы дурно говорите по-французски!» И важная деталь: «франкоязычные» реплики Аполлона Островский передаёт русскими буквами («ма тант иррите?») - видимо, действительно «дурно говорит», а французская реплика Глафиры – «Adieu, monsieur!» - очевидно, произносится так, как нужно. И мы не удивимся, так как позднее узнаем, что она «очень весело» жила с сестрой в Петербурге и бывала во французском театре.
Кроме того, как уже отмечали мои комментаторы, явно достаточно хорошо узнавший её Горецкий недаром же просит: «Позвольте для вас какую-нибудь подлость сделать», - видно, хорошо изучил её нрав.
Попав в дом Купавиной, она начинает исполнять то, что ей приказано («Вы женщина светская, значит легкомысленная — вы влюблены?.. Мне жаль вас… Оттого, что это грех»), - но только до тех пор, пока не выяснит, что Купавина любит отнюдь не Лыняева…
И мы прекрасно поймём, что говорила всё это Глафира вовсе не потому, что Мурзавецкая приказала, а потому, что сама в этом заинтересована: на попытки увлечь Лыняева намекал ей Мурзавецкий («Шуры-муры завели? Ну, что уж, признавайтесь! А еще важность на себя напускаете») – с ним она, правда, и говорить не пожелала. А вот на предупреждение Меропы Давыдовны, видимо, кое-что подозревавшей («Да и сама-то на Лыняева глаз не закидывай! У меня для него готова невеста»), она ответит лицемерно: «Мои мечты другие, матушка; моя мечта — келья».
Но перед Купавиной ей незачем притворяться, и вот уже звучат признания: «Довольно играть комедию. Любите кого угодно и сколько вам угодно. Какую я гнусную роль играла перед вами! Ведь я приставлена к вам шпионом, и я взяла эту роль с удовольствием». Мы узнаём истинные мысли той, что совсем недавно заявляла: «Я о земном не думаю». Раскрыв свои замыслы («Так вы сами любите Лыняева?» - «Люблю? О нет, зачем же! Но я хочу выйти за него замуж — это моя единственная надежда, единственная мечта»), она ведь и пояснит нам и Купавиной: «Мой костюм, поведение, проповеди — всё это маска. Я буду с вами откровенна, только помогите мне». И расскажет свою историю – о «весёлой жизни» в Петербурге (судя по тому, что посещали, по её словам, «чаще всего Буфф», жили действительно весьма весело), о, скорее всего, бегстве сестры с мужем из-за растраты («Я не знаю, что сделалось. Что-то произошло вдруг для нас с сестрой неожиданное. Сестра о чём-то плакала, стали всё распродавать, меня отправили к Меропе Давыдовне, а сами скрылись куда-то, исчезли, кажется, за границу»), о безвыходности жизни в имении Мурзавецкой («Для меня она ничего не сделает») и о причинах, почему так одевается: «А в чём же мне ходить? В старых полинялых обносках, давно вышедших из моды? Грубая чёрная одежда, по крайней мере, оригинальна и обращает на себя внимание; притом же и улыбнуться кому-нибудь и смело окинуть глазами гораздо эффектнее из-под чёрного платка, чем из-под старомодной шляпки. Но носить это платье можно недолго и только с известной целью; а если вообразить, что придётся всю жизнь таскать эту ветошь… От этого можно с ума сойти».
И вот именно к «известной цели» она и будет стремиться - и будет откровенно рассказывать: «Жертву я нашла: Лыняев — единственный человек, за которым я могу жить так, как мне хочется, как я привыкла; всякая другая жизнь для меня тягость, бремя, несчастие — хуже смерти. А я сама себе не враг, Евлампия Николаевна, и потому постараюсь во что бы то ни стало выйти за Лыняева; для этого я готова употребить все дозволенные и даже недозволенные средства». А многие нужные качества она переняла у «благодетельницы»: «Я научилась от неё многому полезному, многому такому, что бедной женщине необходимо в жизни… Выучилась хитрить, не говорить даром ни одного слова, не иметь стыда, когда чего-нибудь добиваешься, выучилась бесцеремонному обращению, просто наглости, которая у ханжей идет за откровенность и простоту».
Мне уже задавали вопросы, почему Купавина так охотно берётся ей помочь, ведь Лыняев - друг Евлампии Николаевны, неужели она не чувствует опасности для него? Думаю, что об опасности для Лыняева она даже и не задумывается. Во всём происходящем Купавина явно видит только положительные стороны, она любуется Глафирой: «Нет, нет, я очень хорошо понимаю ваше положение. (Долго смотрит на Глафиру, потом обнимает её.) Ах, если бы мне ваша энергия!» И слышит в ответ очень откровенное: «А мне ваши деньги! (Смотрит прямо в глаза Купавиной.) Поможешь мне? Ты меня видишь девушкой — посмотри женщиной, что из меня выйдет!» - «Всё, что от меня зависит, я с радостью… Я хоть погляжу на замужнюю женщину, которая имеет свою волю». Купавина явно ищет в Глафире те черты, которых нет в ней самой.
И ещё одно, по-моему, очень важное. Вновь вернусь к словам Сумбатова-Южина о «перекушенной шее». Конечно, Глафира – волчица. Но ведь волки, как и большинство хищных зверей, не убивают просто для того, чтобы убивать. Глафира будет вредить кому-то только в том случае, если это принесёт ей какую-нибудь выгоду. А нужно ли ей причинять какой-то вред Купавиной? По-моему, ни в коем случае. Поэтому «перекусывать шею» ей она вряд ли станет, даже поспособствует признанию Горецкого, которое должно вывести на чистую воду мошенников (снова, конечно, не без пользы для себя).
А с Купавиной, видимо, останется в добрых друзьях до конца – не случайно же вместе отправятся опустошать магазины, когда свадьбы будут уже решены…
Но это ещё впереди, а за успех нужно бороться. И первый шаг – преображение: «Дай мне надеть что-нибудь поприличней! Всё это на мне так гадко», - и ликование от полученного: «Я всё, и шёлковые чулки нашла, и башмаки, и как всё мне впору! Посмотри! (Подымает и вытягивает ногу, как танцовщица.) Ведь жалко такую ножку обувать в какие-то лапти».
А теперь – к делу: Лыняев уже здесь и «сейчас явится к обеду», куда она просит подать шампанское («Мне давно хочется; ужасно надоело сухоядение») – «Ну! Либо пан, либо пропал!»
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского - здесь
