Объясните мне, пожалуйста, отчего так часто замелькали иски о признании сделок недействительными, скажем, в силу их ничтожности, заявляемые третьими лицами, в сделках самих, собственно, не участвующих? Что за поветрие такое странное пошло? Что за страсть появилась, простите, вмешиваться в чужие дела? И добро бы это были иски прокуроров, так ведь нет же! речь идёт исключительно об исках совершенно частных лиц. А между тем, применение в чистом виде общего правила п. 2 ст. 166 ГК РФ, вообще‑то говоря, является огромной экзотикой. Чаще применяются специальные случаи этого правила, связанные, например, с крупными сделками, но в чистом виде…
Строго говоря, большинство многосторонних сделок, если исключить из этого большинства реальные договоры (их можно было бы и не исключать из рассмотрения, но пока мы их исключим), вообще‑то говоря, сводятся не к изменению вещных прав, которое действительно может противоречить тому или иному интересу какого‑либо лица в самом договоре не участвующего, а именно к созданию прав и обязанностей сторон договора в отношении другого, то есть обязательств между ними. Если речь идёт об абсолютно автономных лицах со своими собственными свободными волями, то из этой посылки невозможно представить себе ситуацию, когда изменение лицом в отношении самого себя каких‑то прав или обязанностей вдруг нарушило бы сферу защищаемых законом интересов третьих лиц, относительно которых закон прямо говорит, что у них никаких обязанностей, если только они не участвовали в обязательстве, не возникает и на них такие обязанности могут быть возложены только в совершенно исключительных случаях, прямо предусмотренных законом.
То есть право помимо воли лица у него может возникнуть, а вот обязанность в норме — ни‑ни. Заметим при этом, что и в ст. 166 ГК РФ говорится не о всяких посторонних по отношению к договору лицах, а о тех исключительно, которые прямо указаны в законе, что, кстати, полностью согласуется с п. 3 ст. 308 ГК РФ.
Возьмём наиболее часто встречающийся случай.
Некий Савчук заключил с Ищенко‑Ишаченко договор купли‑продажи, в соответствии с которым Савчук взял на себя обязательство как продавец перед своим контрагентом как покупателем, а последний — как покупатель перед первым, при этом товаром служил, например, земельный участок на ул. Заречная 2.
Пока не будем рассматривать вопроса: исполнен этот договор или нет, ведь на действительность самого по себе договора момент исполнения обязательств по нему не оказывает никакого влияния, так как договор равномерно может быть признан недействительным как до исполнения обязательств по нему, так и после его исполнения. И уж точно — перелистайте весь Гражданский кодекс и вы не найдёте ни одного основания для признания самого договора недействительным как ничтожного именно в связи со временем или способом или порядком его исполнения. Сам по себе момент исполнения может быть связан только и исключительно с оспоримостью договора, и ни с чем более. Мотив же ничтожности может выдвинуть, — ну вот тут‑то спорить уже не приходится, — только и исключительно сторона договора или кто‑либо в интересах именно стороны договора, но никак не третье лицо, в сделке вообще участия не принимающее.
Скажите мне, пожалуйста, из приведённой выше информации о заключении договора купли‑продажи что можно сказать о возникновении каких‑либо прав или обязанностей?
Представляется, что только и исключительно следующее:
Савченко имеет пред Ищенко‑Ишаченко обязанность передать последнему в собственность участок земли, расположенный по адресу: ул. Заречная 2; с другой стороны, Ищенко‑Ишаченко имеет перед Савченко обязанность уплатить определённую договором денежную сумму.
Все остальные обязанности, если они и возникнут, уже являются случайными и сам по себе договор купли‑продажи никак не специфицируют. Так?
Тем не менее, на сцене появляется некая Левченко, которая ссылаясь на то, что участок земли, расположенный по адресу ул. Заречная 2, принадлежит на праве собственности именно ей, заявляет ни много‑ни мало иск о признании сделки между Савченко и Ищенко‑Ишаченко недействительным по мотиву его именно ничтожности на основании, скажем, ст. 168 ГК РФ "Недействительность сделки, нарушающей требования закона или иного правового акта". Левченко при этом приводит все мыслимые и немыслимые доказательства принадлежности именно ей в собственности этого участка земли и требует аналогичных доказательств, например, от Савченко.
Ну скажите мне, ради Бога, каким же это образом интерес Левченко пострадал при этом, от самого по себе заключения договора между Савченко и Ищенко‑Ишаченко? То есть именно от того, что один перед другим взял на себя какие ни на есть обязательства. И неважно, строго говоря, исполнимые эти обязательства или неисполнимые — Левченко‑то что за дело? Истица утверждает в иске, что она таким вот образом пытается защитить свою собственность. Но разве возможно защитить свою собственность оспариванием именно договора, который заключили двое чужих дяденек‑то? Мне всегда казалось, например, что вещное право, каковым является именно право собственности, можно защищать только вещным же иском: признанием, виндикацией, негацией, эвикцией… но не уничтожением же чистых обязательств, взятых людьми друг перед другом!
Ну хорошо, положим даже, что Савченко передал участок земли, названный в договоре, Ищенко‑Ишаченко, положим даже, что в реальности этот участок и в самом деле принадлежит Левченко. Пусть это будет так, но разве вообще в этом случае дело именно в том, что между гг. Савченко и Ищенко‑Ишаченко возникли какие‑то обязательства? Ведь от возникновения‑то самих только обязательств по договору купли‑продажи, то есть именно от его заключения, никакое право собственности‑то ещё не менялось! Оно изменилось не в результате заключения договора купли‑продажи, а исключительно в результате исполнения только одного из обязательств, из него возникших. И при том при всём не просто в результате исполнения, а именно в результате исполнения вполне определённым образом: передачи именно земельного участка, расположенного по адресу ул. Заречная 2. То есть, если и есть тут какое‑то нарушение права, то оно кроется ну никак не в обязательствах, а именно в действии, в конкретном действии по его исполнению. Отчего же, на каком таком основании тогда Левченко вдруг берётся искать в суде именно признания договора купли‑продажи недействительной сделкой в силу её ничтожности. Неужто и впрямь такую г‑жу ни в чём не убеждает, например, п. 2 ст. 455 ГК РФ, который вообще говоря, прямо указывает на то обстоятельство, что в момент заключения договора, продавец в оном вправе не иметь в своей собственности товара по крайней мере в момент заключения договора. А чем участок земли, расположенный по адресу ул. Заречная 2, — не товар? И чем это договор купли‑продажи этого участка — не договор купли‑продажи?
Ну хорошо, положим, что суд или вообще стороны договора купли‑продажи Савченко и Ищенко‑Ишаченко признали свой договор купли‑продажи недействительным. Пусть. Тогда следствием такого вот признания является что? Приведение сторон в первоначальное положение? А каково было это первоначальное‑то положение? Наличие денег у Ищенко‑Ишаченко и земельного участка… у кого? Если у продавца оного — Савченко, то каким же боком тогда защищается интерес Левченко? Но сделаем уступку и тут: пусть считается, что реституция должна быть только односторонняя: Савченко участка, расположенного по адресу ул.Заречная 2, никогда не имел в собственности и в результате разрешения такого иска его не получит. Ладно. Но в результате именно этого иска этот участок не может получить и истица! И тогда получается, что истица всего‑то в материальном смысле настаивает на том, чтобы Савченко вернул Ищенко‑Ишаченко сумму денег… а при чём тут, вообще говоря, интерес самой Левченко?! Будь она женой Ищенко‑Ишаченко, это ещё было бы можно было понять в силу общности бюджета, но если эти люди не ведут общего хозяйства, то при чём именно тут истица‑то?
Непостижимо!
Поразительно в этом также и то, что в случае признания сделки между Савченко и Ищенко‑Ишаченко ничтожной, каждый из них, например, лишается права требовать от другого, например, неустойки, предусмотренной указанным договором, ну, например, за ненадлежащее исполнение обязательства передать в собственность участок земли. А на каком же это таком основании Левченко может лишить права Ищенко‑Ишаченко требовать от Савченко уплаты неустойки, обусловленной по договору между ними именно тем основанием, что Левченко принадлежит тот самый земельный участок, который Савченко обязался передать Ищенко‑Ишаченко?
Нет уж, воля ваша, законодательство России, может быть, и не вполне совершенно, но до такого извращения законодатель у нас точно не доходил и ничего подобного, отродясь, в виду не имел. Напротив, в отношении договора купли‑продажи этот самый несовершенный законодатель даже предусмотрел последствия предъявления иска об изъятии товара у покупателя, который возможен именно в таком вот случае.
Не верите? а вы загляните в ст. 461 и ст. 462 ГК РФ!
Заглянули? И что мы видим там? Ничтожность сделки? Ничуть не бывало! Напротив — обе эти статьи как раз основаны именно, именно, именно на действительности договора купли‑продажи. На ней родимой, и ни на чём ином.
А знаете что окончательно добивает в таких исках? именно то, что суд начинает кропотливо, в поте лица своего исследовать фактические обстоятельства, устанавливать кому именно и когда принадлежал участок земли, кто как его получил…
А, спрашивается — зачем? Хочу всё знать?
Но вот такое любопытство, извините — порок: суд выясняет вообще только то, что может повлиять на решение, а в данном‑то случае разве вообще обстоятельства вокруг приобретения этого участка кем бы то ни было на разрешение спора о признании договора купли‑продажи ничтожным по вот таким основаниям могут повлиять? Да нет же, нет и ещё раз — нет! Просто потому что сами заявленные основания не находятся в логической связи с предметом иска.
И точку тут поставить можно в одно заседание:
избран просто неверный способ защиты права — вот и всё.
Не менее любопытным выглядит и заявление исков о признании договоров поручительства недействительным, которые любят заявлять должники по основному обязательству: мол, не нуждаемся мы в поручителях.
Ну, в поручителях, строго говоря, может нуждаться или не нуждаться никак не должник, а кредитор по основному обязательству. Договор поручительства, кем бы он ни заключался, заключается только и исключительно в интересах именно кредитора должника. При этом должник по основному обязательству никак не изменяет своего материально‑правового положения, а то, что он в случае, если поручитель исполнит своё обязательство перед кредитором, может стать должником уже не кредитора по основному обязательству, а поручителя, никак опять‑таки не оказывает на него никакого влияния: ни больше он не становится должен, ни в другие сроки. И тем не менее, должники по основному обязательству просто‑таки из кожи вон лезут, требуя признавать договор поручительства между кредитором и поручителем за них недействительными, и не менее забавно то, что время от времени суды‑таки удовлетворяли эдакие нелепые и совершенно вздорные иски.
А всё дело‑то в том, что к правилу п. 2 ст. 166 ГК РФ суды подходят совершенно формально‑бессодержательно: раз написано, что третье лицо может такого требовать при нарушении его, третьего лица интереса, то давайте же начнём разбираться во всём, на что это третье лицо ссылается, помолясь. А ведь первое, что вообще‑то говоря, как это известно из классики гражданского процесса, следует выясняет, так это действительность права на иск на заявленном основании и в отношении заявленного предмета. А применительно к «интересам третьих лиц» это означает, что первое, что необходимо выяснить, так это наличие действительного интереса у такого третьего лица, заявившего иск, и буде его, дорогого и хорошего, законом защищаемого интереса не окажется именно при применении заявленного способа защиты… необходимо квалифицировать использование действительного права на обращение в суд как злоупотребление таким правом и отказывать в иске именно на этом основании — п. 2 ст. 10 ГК РФ.
Теперь можно вернуться к реальным договорам, которые мы отбросили в самом начале.
Как известно, реальные договоры считаются заключёнными именно с момента исполнения одной из сторон своих обязательств. Иными словами, по крайней мере одно из обязательств в реальном договоре исполняется в момент своего возникновения. И даже, если уж подходить совершенно строго, имея в виду, что в жизни обязательств вообще существует не два момента, как это принято считать (впрочем, считать‑то совершенно безосновательно), а три: момент определения обязательства как такового, момент возникновения его в действительности момент прекращения его по любому из оснований, то в реальном договоре все указанные три момент просто совпадают.
Однако следует ли из этого, что в рассматриваемом нами отношении реальные договоры представляют нечто особое, выпадающее из выявленного нами выше правила невозможности защиты вещных прав через признание третьим лицом, не участвующим в сделке, недействительности этой сделки в силу её ничтожности? — Ну, конечно же, нет. Вещные права по‑прежнему защищаются лишь вещными исками. Иное означает, например, что именно указанное третье лицо, настаивающее именно на признании сделки недействительной, именно пытается, впрочем, без всякой пользы для себя лишить хотя бы одну из сторон пусть и реальной сделки, например, права на взыскание неустойки или оставления у себя задатка, что, в сущности, совершенно противоправно и входит в прямое противоречие с п.3 ст.17 Конституции РФ.
А теперь, просто для примера, позволю себе описать случай, когда как раз возможна защита в порядке п. 2 ст. 166 ГПК РФ. И расскажу весьма коротко.
Помните ли Вы рассказ Артура Конан Дойля «Король шантажа»? Помните ли вы сделки, в которые вступал Чарльз Огастэс Милвертон? Он приобретал, в частности, компрометирующую личную переписку с целью шантажа и вымогательства. Вот. Именно в таком, например, случае возможно применение того самого абзаца, того самого пункта той самой статьи ГПК РФ. А теперь представьте — какого рода экзотика чистое применение этого правила, да ещё имея в виду, что всё‑таки сделка уже должна быть ничтожной, а иск должен быть предъявлен именно о применении последствий ничтожной сделки (В случае с «Королём шантажа» сделки купли‑продажи компрометирующих писем ничтожны по основаниям ст. 169 ГК РФ), а не просто признания сделки недействительной.
Первое смешение понятий происходит, как мы видели, на уровне угроз. Если речь идёт о внепроцессуальной угрозе праву, то, разумеется, от неё можно и, вероятно, даже дóлжно защищаться путём подачи иска о защите такого права, правда именно о защите и именно такого права, а не какого‑то иного, хотя бы и смежного или логически связанного с ним. Защищаться от процессуальной угрозы в другом процессе, делая этот процесс нацеленным именно на защиту от чужой для него процессуальной угрозы, попросту нельзя. Во всяком случае, декларировать основную цель организуемого судебного процесса как защиту от процессуальной угрозы другого процесса просто методологически некорректно — процессуальные права и обязанности возникают только в связи с процессом и только внутри него, поэтому вне процесса они и защищаться не могут никаким корректным способом. Или мы допускаем‑таки вмешательство одного суда в дела другого?
Вторая путаница состоит в том, что защищаться можно только от уже возникших угроз или нарушений, поскольку ГПК РФ прямо требует прямого указания на существующее нарушение права, свободы или охраняемого законом интереса или угрозы им уже в исковом заявлении. И никак не позже. То, что судьи игнорируют нарушение пп. 4) п. 2 ст. 131 ГПК РФ, не даёт права это правило нарушать, а игнорирование нарушения такого правила и начала производства по делу с такого рода нарушением в исковом заявлении означает, что ответчик ставится таким иском в положение, когда он просто не знает — от чего, собственно, он должен защищаться в гражданском судебном процессе, то есть оказывается в положении неравном по сравнению с истцом.
И наконец, последнее qui pro quo состоит уже в совершенно непростительном, совершенно хрестоматийном смешении прав обязательственных и вещных. Иском о прекращении обязательств, воля ваша, вещные права вовсе никак не защищаются. И, что самое любопытное, каждый студент‑юрист это прекрасно знает, а вот затем… вероятно, подобно Шерлоку Холмсу, прочно забывает. Но герой‑то А. Конан Дойля забывал как раз вещи совершенно ему как профессионалу‑сыщику ненужные, но неужто ненужным практическому цивилисту является вот такое простое и ясное различение прав вещных и обязательственных?