Ух, как я ждала это Сенье, вы и не представляете! У меня тут целое кошачье открытие. И еще немножечко жалоба, но открытие больше. В общем, кто такие мамы? Это такие большие кошки, которые обычно мягкие, теплые и кормят, и вкусно пахнут, но иногда им что-то надо с тобой сделать — вылизать, например, или куда-то не пустить. И вот тогда они становятся грозные-грозные, и шипят, и ничего ты не сделаешь.
Мама-кошка у меня была. Она черная-черная и ужасно красивая, и пушистая, и хвост у нее — всем хвостам хвост, целый хвостище! Самая лучшая мама у меня была. Но теперь я живу с Двуногой и Грозным, и они как большие неуклюжие коты. Даже мурчат иногда друг другу и мяукают. Непонятную ерунду, правда, вместо кошачьих слов, но они хоть пытаются!
Та-ак вот. Как я поняла, что Двуногая мне тоже мама? Вот она обычно мягкая, добрая, ее и кусать можно, и поцарапать немножко, она только по-человечьи мурлыкает — смеется, она говорит. И спать на ее голове можно, и вкусное она мне дает, и гладит, и даже сказки рассказывает. В общем, я знаю, что мне с ней почти всё можно, кроме того, что нельзя, а даже если нельзя, то чуточку все-таки можно! Если она не видит, конечно, а то поймает и унесет.
Но тут она решила, что меня надо намокрить и почесать. И ладно меня! Хвост! И лапы! Задние, представляете? А я туда не очень дотягиваюсь, когда вылизываюсь, и там шерсть не мягкая, как надо, а комочками, и она говорит, что это колотуны, и их быть не должно, вот!
Я думала, я покусаюсь немножко, и меня отпустят. Она же мягенькая обычно, добрая, не то, что Грозный! А она как превратилась в маму-кошку! Как научилась прям так говорить, как мамы шипят, что ты даже и не подумаешь спорить!
Сначала намокрила мне лапы и хвост. Потом дала вкусное. Потом поймала в белую штуковину, которую весело скидывать, когда она висит. Держала меня, хвост мой штуковиной терла, а я пытаюсь убежать, а она и говорит:
— Так! Ты — кошка, а я тут главная. Сиди и не возмущайся, тогда еще вкусняшку получишь.
Нет, ну я, конечно, кошка. Но такими словами она со мной еще никогда-никогда не говорила! Потом как вытерла, как взяла чесалку, и давай всё-всё-вычесывать. И хвост, и лапы, и ветрела меня, как хотела, и тоже говорила, что она тут главная. И что я вычешусь, хочется мне или не очень.
Я уж и мяукать на нее жалобно пыталась — а она на меня так посмотрела, что сразу понятно: не верит она мне совсем. И покусать, но мне запретили. А царапать даже пытаться не стала, она лапки держала. Не больно, конечно, но понятно, что не пустит никак…
Я на нее даже помурлыкала! Но нет. Прямо как настоящая мама, совсем-совсем неуговоримая она была. А когда закончила, погладила меня, и сказала, что я героиня и молодец, и вкусное дала. И всё меня гладила, и говорила, какая я замурчательная. Правда, она потом еще в другой день так делала, но вкусняшек, как передних лап по количеству, мне за это дала!
Ну правда же, самая настоящая мама? И хвост теперь правда красивее…
Мур-мау, иду, иду, чеши меня, только не чесалкой, а лапой, лапой приятно!
