Все едино - и свет, и тьма.
Глава 2. Возвращение домой.
Летнее солнце ласково обволакивало посёлок. Согревало и веяло надеждами. Старенькие покосившиеся избы сменялись друг за другом. Жадно всматриваясь в них, я тщетно пытался найти дом покойной матери. За долгие годы воспоминания стёрлись, растворились в прошлом безвозвратно.
Бросив рюкзаки, присел у дороги. Опустившись на мягкую траву, прикурил сигарету и продолжил рассматривать поселок.
На краю села, на холме возвышалась маленькая церковь. Полуразрушенное здание выглядело унылым и забытым людьми. Старый деревянный крест того и гляди обрушится на голову грешника, случайно заплутавшего здесь. Неожиданно тяжёлые ворота отворились, да с таким скрипом, который мог бы напугать и поднять на уши целую улицу. Показался не менее ветхий, чем сама церковь, старик. С трудом передвигая ногами, он направился в противоположную сторону. Затушив сигарету и схватив вещи, я бросился вдогонку.
— Доброго здравия! —крикнул я, стараясь привлечь его внимание.
Старик остановился. Прикрыл рукой глаза от солнца и, прищурившись, пытался меня рассмотреть.
— Вы не могли бы мне помочь? Я ищу дом, где ранее проживала Зоя Панова! — выпалил я на ходу.
— Так вот же он перед тобой, сынок! — указывая на обветшалый домик с забитыми напрочь окнами, проговорил старик.
Пульс участился, сердце взволнованно застучало. Я не мог отвести глаз от избы, когда-то бывшей моим домом. Здесь я родился, здесь терпел мучения от родной матери, здесь видел её в последний раз.
—А ты чей будешь? — прервал мои думы вопрос старика. — Вижу, ты не местный. Накой тебе Зойка сдалась?
— Мать она моя, — силясь сдержать эмоции, я снова достал сигарету и прикурил.
— Померла она! Уж сорок дней скоро как. Не поздно ль спохватился, сынок? — заворчал старик.
— Отчего она скончалась? — игнорируя осуждающий взгляд старика, поинтересовался я.
Шаркая ногами, старик подошёл ближе. И приложив два пальца к своим губам, намекнул, что неплохо бы и его угостить папиросой. Закурив, он глубоко вдохнул и с наслаждением выпустил дым.
— Хороша цигарка, но мой табак всяко крепче и вкуснее. А касаемо матушки твоей, говорят, сердце больное имела. Образ жизни замкнутый вела, от людей шарахалась. Да так и померла тихо одна одинешенька в своей лачуге. Нашла её соседка Евдокия, уж когда та вся почернела. Говорят, около недели пролежала в доме. Мы её по-быстрому и схоронили, — закончил старик и, сбив уголек с кончика сигареты, бережно убрал чинарик в карман. — А ты надолго пожаловал или так, проездом?
— Пожалуй, пойду. Посмотрю дом матери, — не зная, что ответить, произнес я.
— Иди, сынок. Твой дом - твоя малая родина. Если что, я в последнем дома живу, у распутья дороги. Звать дед Прокопий. Меня все в посёлке знают. Если помощь потребуется, заходи!
И, сменив старческую поступь на молодецкую, старик рысцой поспешил по улице. Я смекнул, насколько сильно Прокопию не терпелось поделиться с местными жителями новостью о моём прибытии. Открыв калитку, я остановился и присмотрелся в щель высокой изгороди. Дед Прокопий метался от дома к дому. Одним стучал в окно, других встречал у ворот. Каждому следующему соседу он нашептывал на ухо, указывая рукой в мою сторону. Впрочем, меня это не удивило. И всё же мне не хотелось слышать любопытные вопросы от посторонних людей.
Шагнув вглубь двора, я осмотрелся. Дворовые постройки выглядели плачевно. Ветхие стены и их прохудившиеся крыши сообщали о том, что долгие годы к ним не прикладывались мужские руки. От ворот к входной двери среди зарослей травы виднеется протоптанная тропинка. Мне представилось, как по этой узенькой тропе изо дня в день ступали ноги матери. Вот она выходит из дома и, не открывая калитки, смотрит на посёлок через щель в заборе. Ей не хватает смелости выйти за пределы своего двора. Большая часть её жизни прошла за высокой изгородью. После она идёт к колодцу, набирает воды и, неся тяжёлое ведро, возвращается в дом. И так в полном одиночестве проходили последние годы её жизни.
Взявшись за ручку двери, я не сразу же решаюсь пройти внутрь. И лишь спустя время нахожу в себе силы сделать это.
То, что предстаёт перед моими глазами, пугает и наводит тоску. Я прохожу через тёмные сени, попадая на кухню. Слева от меня почерневшая печь. У небольшого окна расположился стол, на котором стоит чашка с коричневыми разводами по краям. На полу лежит чайная ложка и рассыпан сахар. Мне видится, как мама, налив себе чаю, тянется дрожащий рукой за сахаром. И вдруг хватается за сердце, падает на пол, сметая руками чёртову ложку и сахар. Она хватает воздух губами. И через несколько секунд затихает. Её сердце остановилось, а на столе у окна так и осталась стоять не выпитая чашка чая. Всё видится мне будто плёнка страшного и пугающего кинофильма. Мне трудно разобраться: то ли это плод моего воображения, то ли отголоски произошедшего здесь.
Стены, мебель и даже воздух в этом доме веют одиночеством и тоской. Я больше не могу сдержать слёз и позволяю себе заплакать, будто мне снова шесть лет.
Отдергивая штору, разделяющую кухню и зал, оказываюсь в большой комнате. Здесь мрачно и душно. Лучики света, пробивающиеся сквозь заколоченные окна, чуть освещают комнату. По левой стороне стоит кровать. На которой красуются три подушки, накрытые кружевной тканью с бахромой. Напротив меня возвышается громоздкий коричневый шкаф. Белая простыня сползла с большого зашарпанного зеркала. В углу комнаты на полке с вышитыми полотенцами находится икона. Я долго разглядываю её, пока не замечаю надписи и цифры, буквально выцарапанные по всей в стене. Одна из надписей гласит: «Ангел днём, в ночи же демон».
Обращаю внимание на надпись, которая звучит как молитва: «Прости мои согрешения. Спаси и сохрани! Береги меня от нечистой!» Желая рассмотреть поближе, я поджигаю спички и всматриваюсь во множество чисел, так же нацарапанных на стене. Одно из них повторяется чаще остальных. И это число: два. Оно повсюду!
С каждой минутой мне всё труднее дышать. Я хватаюсь рукой за шею, оттягивая горловину футболки. И всё равно не могу остановиться и продолжаю рассматривать надписи. Рукописные буквы и цифры на стене плывут. Я слышу скрежет ногтей матери и её шёпот: «Демон! Все беды от лукавого». Я чувствую запах крови, исходящий от стертых до ран пальцев, и ощущаю её страх. К горлу накатывает тошнота. Не в силах терпеть, я срываюсь на улицу.
Упав на колени и опершись на руки, долго не получается отдышаться.
«Что произошло?» — задаюсь я вопросом, не понимая, как такое возможно. Я слышал, видел и ощущал присутствие мамы! Однако был уверен, что она не заметила моего прибывания. «Это всё твоя больная фантазия!» — хлестая по своим щекам, убеждаю я себя.
Придя в себя, я задумал снять доски с окон. Начать решил со стороны улицы. Прихватил топор и принялся за дело. Увлекшись работой, не сразу заметил собравшихся позади меня местных жителей.
— Здравствуй, Алексей, Зойкин сын! Бог в помощь! — послышалось за моей спиной.
— Здравствуйте, — отозвался я и отложил топор в сторону. И было хотел протянуть мужикам руку для приветствия, как они испуганно отпрянули в сторону. — Неужели самого чёрта увидали?— пытаясь шутить и разрядить обстановку, прохрипел я и закурил.
С десяток мужиков и женщин продолжили молчаливо испепелять меня глазами, не произнося ни слова.
Мне ничего не оставалось, как попятиться к воротам и захлопнуть калитку перед их лицами. Ещё некоторое время они так же молча простояли напротив и, наконец, разошлись по своим домам.
Вся эта нелепая ситуация вывела меня из себя. И когда я вновь приметил движение за калиткой, решил, что это очередной ополоумевший житель следит за мной. Чертыхаясь, на чём свет стоит, схватил топор и решил припугнуть затаившегося на той стороне нежеланного гостя. В следующее мгновение на изгороди показались сначала руки, а затем симпатичное личико молодой девушки.
— Не думала, что ты такой психованный, — съязвила она и не по девичьи ловко подтянулась на руках. Уселась на забор и, свесив ноги, проговорила: — Здравствуй, Лёша!
— Здравствуй, — растерянно отозвался я, разглядывая незнакомку.
— Так и будешь стоять? Или уже поможешь? — вздыхая, проговорила девушка.
– Да, сейчас, — пробубнил я и, подхватив её, спустил на землю.
— Ты что, не узнал меня? — обижаясь, расправляя платье, спросила она.
— А мы знакомы? — недоумевал я.
— А как же! В одной песочнице играли, — нахмурившись, ответила она.
— Извини, столько лет прошло. Разве упомнишь, с кем куличи лепил! —ерничал я.
— Странно и немного обидно, что я в отличии от тебя помню.
И удивительная незнакомка хотела ещё что-то сказать, как из соседнего дома послышался крик:
— Василина, дуй немедля домой! Сейчас же я тебе сказала.
— Бабушка зовёт. Ну, пока! — попрощалась девушка и опрометью помчалась в сторону своего дома.
Я застыл у калитки, когда её бабушка, заметив меня, приветливо махнула рукой:
— Доброго дня, Алёша!
Добежав до палисадника, Василина обернулась. На её губах скользнула улыбка. В эту секунду мне и впрямь показалось, будто мы с ней давно знакомы.
— Ой, и вертихвостка! — беззлобно фукнула бабушка, подгоняя внучку.
Прикрыв калитку, я подумал о том, что, пожалуй, не все жители сумасшедшие, ежели есть среди них такие, как Василина и её бабушка.
