Ко времени моего выхода форма до конца не высохла, сказывалась сырость от реки. «На мне досохнет» - думал я, с удовольствием облачаясь в чистое. Благополучно добрался до своего дома, мне были известны все проходы и дворовые лазейки. Осторожно поднявшись на свой этаж, обнаружил, что дверь в квартиру не заперта. Чуть толкнув её плечом, я юркнул в образовавшийся проём. Застыв на пороге, прислушался – тихо. Опершись на стену, прошёл в комнату. Света с улицы было достаточно, чтобы увидеть, что на полу валяются вещи, вот и кофточка сестры. Я посмотрел в угол, где стояла кровать родителей, она была расправлена, на ней никого не было. Войдя в свою комнату, обнаружил там такой же беспорядок, только кровать была аккуратно застелена. «Что здесь случилось? Живы ли родные?!». В расстройстве не заметил, как сел на кровать, она скрипнула знакомым «голосом», я чуть шевельнулся, скрип повторился. Сам не заметил, как вытянулся на родном ложе во весь рост, мои глаза закрылись.
Мне показалось, что меня кто-то толкает, уже хотел попросить у мамы ещё пять минут сна, как чувство опасности заставило меня буквально вскочить с кровати. В подъезде была слышна немецкая речь и шаги поднимающихся людей. Я покрутил головой ища что-то, что можно использовать как оружие, но ничего не нашёл, от безвыходности схватил деревянного коня на кривых полозьях. Это была моя игрушка, позже сестрёнка на ней качалась. Чуть слышно скрипнула входная дверь, вошли двое, это я понял из их разговора. Встав за дверью, продолжал прислушиваться. Кто-то что-то пнул, разбилось стекло в серванте, что-то упало, шаги направились к моей комнате. Дверь резко распахнулась, ударив меня по руке, в комнату вошёл немецкий солдат, следом второй. Я, зарычав как дикое животное, со всего размаху обрушил коня на голову ближайшего ко мне солдата, тот только ёкнуть смог, оседая на пол. Полозья деревянного коня отлетели, немец, вошедший первым, обернулся. Круп игрушечного животного попал ему прямо в лицо, отбросив своё оружие, я накинулся на немца, вцепившись ему в горло, завязалась борьба. Немец был силён, он с лёгкостью разжал мои руки, но я оказался хитрее. Этому приёму меня научили ещё в детстве. Резко расслабив хватку, вынудил его раскрыться. Схватив полозья, стал наносить удары, целясь в лицо, шею. Враг хрипел, но продолжал сопротивляться. Деревянный конь оказался сильнее, немец затих после десятка ударов.
Ещё не понимая, что победил, шатаясь, подошёл к кровати, сев на неё, посмотрел на дело своих рук. Стены и пол были забрызганы кровью, от лица последнего немца ничего не осталось. Снова послышался скрип двери, я поднял с пола своё смертельное оружие. Встав в стойку, приготовился к драке, я был готов защищать свой дом. Приближались шаркающие шаги, дверь в комнату отворилась, в проёме показалось лицо бабы Дуси, соседки по лестничной площадке. Увидев немецких солдат, она прижала руки к лицу, подняв на меня глаза, заплакала.
- Здравствуйте, баба Дуся.
- Паша?!
- Я.
- Это ты их?
- Я.
Мои руки неожиданно затряслись, обняв старушку, я прижал её голову к своей груди.
- Почему от тебя так пахнет? Не сбежал ли ты из армии?!
- В рыбацкой избушке помылся, постирался. Я долго шёл, не хотелось родителям в том виде показываться.
Соседка снова заплакала, я вывел её из комнаты, страшное зрелище не для неё.
- Мои где? - спросил я, глядя в знакомое с детства лицо.
- Пойдём ко мне в квартиру.
- Вы идите, а я тут приберусь.
Дождавшись, когда старушка выйдет из квартиры, я обыскал немецких солдат. Второй перочинный ножик мне был не нужен, я бросил его под шкаф, туда же полетели сигареты, два письма, фотография немецкого солдата с детьми. Из всего, что было при солдатах, мне достались фонарик и спички. Сняв с шеи первого немца автомат, я отвёл затвор, показалась гильза патрона. Подсумки перекочевали на мой пояс вместе с его ремнём. Второй немец был вооружён карабином, его я решил оставить в квартире, с автоматом удобнее. Запихав тела врагов под кровать, я прикрыл их покрывалом. «Прибрался, называется» - подумал я, глядя на обилие крови.
Бабу Дусю я нашёл на кухне, она сидела за столом, обхватив голову руками.
- Что творится, что делается?! – повторяла она.
Я хотел помыть руки, но воды в кране не было.
- Воды давно нет, как немцы пришли, так и нет. В тазике мой, я потом его ополосну.
- Родители мои где, живы ли, сестра?
- Живы, уехали они. Отца твоего в эвакуацию отправляли, не бросит же он семью.
- Сколько людей в подъезде осталось?
- Я одна.
- Как же вы здесь живёте?
- А так и живу. Маленько запасы были, много ли мне надо?
- Уходить вам из квартиры надо, солдат искать будут.
- Куда я пойду?
- Вы же учительницей работали, меня вон уму-разуму в начальных классах учили. Любят вас в городе, идите к своим ученикам, приютят. Наши далеко? Я за рекой бой слышал.
- Пока за рекой и есть. Пойдёшь к ним, иди через ферму, а там, на «чёртовы ворота» сверни. Брод помнишь где?
- Помню. Идти мне надо, баб Дусь.
- Иди, Паша, иди. Я маленько посижу и тоже пойду.
Я вышел из квартиры с тяжёлым сердцем.
Чтобы пройти к реке, мне нужно было пересечь улицу. Выглянув из подъезда, я увидел, что к дому приближается мотоцикл, сидящий за рулём немец, крутил головой. «Уж не своих ли ищешь? Уходи, баба Дуся, торопись!». Поднимать шум было не кстати, я спустился в подвал дома. Только замер, как услышал шуршание.
- Кто здесь? - спросил я.
- Мы, - из темноты раздался тихий девичий голос.
Я мучился с фонариком, пытаясь его включить, наконец мне это удалось. В тусклом свете я увидел детей и девушку.
- Откуда вы здесь взялись?! – спросил я в недоумении.
- Из детдома мы. Я их воспитатель.
Мне вспомнилось, что я её видел когда был в отпуске.
- Так, а сюда, зачем спустились?
- Мне вчера сказали, что немцы детей хотят забрать, вот, успели только досюда добраться. А вы кто?
- Боец Красной Армии, отстал от своих.
- За рекой наши, - голос девушки был похож на мелодичный колокольчик, я выключил фонарик экономя батарейку, поэтому лица девушки толком не разглядел.
- Знаю, туда и собираюсь, а тут вы! Детей много?
- Шестнадцать.
Забыв в какой ситуации нахожусь, я чуть не присвистнул.
- Ночи ждать будем, вместе пойдём. Сама местная? – спросил я в темноту.
- Нет. Институт окончила, сюда направили.
- Детей любишь?
- Люблю.
Сидя в подвале, я слышал, что по лестнице кто-то спустился – это была баба Дуся, узнал её по шаркающим шагам. Говорят, что ожидание длится дольше реального времени, так оно и есть. Было слышно, что мимо дома несколько раз проезжал мотоцикл, я гадал: «Тот же самый это, или другой?». Убедившись, что на улице достаточно стемнело, я позвал девушку:
- Нужно разделить детей на две группы. Первую поведу я, вторую ты, но вначале я всё разведаю.
- Вы нас не бросите? – в голосе «колокольчика» послышалась тревога.
- Не брошу, жди.
Я вышел на улицу, звуков было много, но все для меня непривычные, раньше город звучал иначе. Перейдя дорогу, я юркнул в узкий лаз. Да, в детстве я тут легко пролезал, а сейчас вот с трудом, только потом до меня дошло, что нужно было снять шинель. Дойдя до старого школьного подвала, я убедился, что в нём безопасно, теперь можно и за детьми идти. Идя обратно я замечал места, где можно было на время оставить детей с девушкой, она человек не военный, может вскрикнуть от испуга или ещё чего - побежать. Свою группу я привёл в полной тишине, дети понимали всю опасность нашей «прогулки». Я объяснил им то, что мы с девушкой затеяли. Вернувшись за воспитателем и второй группой детей, я услышал глухое мычание. Включив фонарик, увидел, что десятилетний мальчишка зажал рот воспитательнице своей рукой, прямо напротив неё, на толстой трубе, сидела крыса. Через двадцать минут все были в школьном подвале.
- Дядь, ты скажи, чего делать, - дёрнул меня за руку мальчишка лет тринадцати, - помогу.
- Силёнок хватит?
- Я дюжий!
Я вопросительно посмотрел на воспитательницу.
- У него родители в тюрьме, воровали.
- Чего воровали?! Продуктов немного, крупы. Семеро нас, я самый старший, - оправдывал поступок своих родителей мальчишка.
- Ладно. Помощь нужна будет, попрошу.
Дойдя до крайнего дома, я уже было хотел развернуться, но маленький, совсем еле заметный огонёк, остановил меня. Пробравшись через огород, увидел немецкие танки. Я видел только первые два, но за ними угадывались силуэты остальных, сколько всего, неизвестно, да и до этого ли мне сейчас?! От тропинки на ферму до танков метров тридцать, трава невысокая, да ещё луна полная, если часовой глазастый – заметит. Как уговорить детей ползти?! Решил посоветоваться с воспитательницей. Вернувшись, отвёл её в сторону.
- До фермы ползти надо, как это детям сказать?
- Показать личным примером.
- Я-то поползу, но там грязь, колючки, а они дети!
- Поползёте вы, поползут они.
- И ты поползёшь?!
- И я поползу.
Я посмотрел на её одежду. Добротное пальто конечно хорошо, но колготки не выдержат, будет упираться в землю голыми коленями. Я подозвал парнишку, что обещал помочь.
- Соберите с ребятами лишнюю одежду, рвите широкими полосками, обвяжите девочкам колени и локти, себе тоже. Справишься?
- Справлюсь.
У меня из лишней одежды была только шинель, я стал резать её полы. Когда приблизился к воспитательнице и положил ей на колени свои руки, она отпрянула:
- Что вы делаете?!
- Так надо, - я пытался придать своему голосу уверенность, так как лица друг друга мы по-прежнему плохо видели.
Через несколько минут я проверил проделанную работу. Девочки, лет по семь–десять, с недоумением рассматривали «обновку», мальчишки того же возраста стояли молча.
- Пошли.
Я повёл свой отряд к крайнему дому, сделав знак «смотреть на меня», лёг на землю, все дети сделали то же самое. Я пополз, постоянно оглядываясь. за весь путь, только одна девочка вскрикнула. Я остановился, остановились все. Убедившись, что возле танков спокойно, я довёл детей до первого коровника.
- Сидите здесь тихо, я скоро вернусь.
Дети кивнули, а я пополз обратно. Встретившись с воспитательницей, я показал рукой на тропу, она всё поняла. Как-то так получилось, что тот самый помощник из детдомовских оказался в конце группы. Когда мы уже почти преодолели опасный участок, он поднялся во весь рост и показал неприличный знак рукой в сторону немецких танков. Часовой свой хлеб ел не зря, хоть и курил на посту. Раздался его крик и выстрел. Началась тревога! Торопя детей, я подталкивал их.
- Дети в первом коровнике, бегите к реке, это чуть левее луны. Там два тополя друг к другу наклонены, возле них брод, - инструктировал я воспитательницу.
- А вы?!
- Задержусь.
- Как вас зовут? – спросила девушка.
- Паша. Павел.
- Спасибо Вам!
Толкнув замешкавшуюся воспитательницу в спину, я приготовился к бою.
Сначала немцы не решились идти напрямки по траве, тогда бы мне хана. Сбив жерди забора, они вышли на тропинку, но когда я открыл огонь из автомата, они полезли со всех сторон. Я старался экономить патроны, стрелял только в те фигуры, которые видел в полный рост. Бой шёл минут пятнадцать, я постепенно отступал, не давая себя окружить. Так мы добрались до первого коровника. Мысленно я подсчитывал, где сейчас дети. По моим прикидкам, они должны были уже уйти за ферму. От неё до «чёртовых ворот», тех самых тополей, ходу минут десять, но там же дети, многие из них чуть старше моей сестры! Успеют ли к броду?! Укрывшись за полуразрушенной стеной, я расстрелял последние патроны. Оставалось или сдаться, или утопиться, для последнего было прекрасное место – зловонное озеро коровьих нечистот. Лет десять назад на ферму привезли экскаватор. До этого никто из ребят, я тоже, такого чуда не видел. Мы сбегали с уроков, только чтобы посмотреть, как большой ковш вынимает такое количество земли, которое целая бригада за час не перекидает. Так готовили слив для отходов с фермы. В последний день работы тяжёлой машины, желающих на это посмотреть оставалось только трое: я, мой друг Мишка и его младший брат. Котлован был готов, на наших глазах рабочие проложили от него до фермы толстую трубу. Пользуясь тем, что только мы это видели, устроили из этого тайну. Ребята ходили за нами, выспрашивая, где же секретная труба? Сейчас мой расчёт был на неё, если только она не заполнена на всю длину. Пройдя вдоль стены коровника метров десять, я прыгнул в зловонную яму. «И зачем только мылся и стирался?!». На последнем издыхании, я нащупал край трубы, ползя внутри неё, я соскальзывал, но что-то заставляло меня не останавливаться. Высунув голову из коровьей жижи, я сделал большой вдох – это было ошибкой. В трубе скопился газ, который тут же обжёг мои лёгкие, дальше я двигался, испытывая сильную боль в груди. Вывалившись из трубы в каком-то строении, я заполз под сваленную в кучу солому. Радовало только одно – теперь меня даже с собаками не найти. У меня остался только один ноготь – на мизинце правой руки.
Моё пробуждение началось с боли, в груди жгло, я выплёвывал сгустки крови и кусочки чего-то ещё. Что делать я не знал, думать о своей судьбе не хотелось. Пролежав так день, вечером решился на вылазку. Моя форма высохла, коровье д…о, было как цемент, я с трудом двигал руками, ногами. Последнее, что пришло мне в голову – добраться до реки, там хотя бы вода, а умирать чистому приятнее! Будучи здоровым, я бы этот путь проделал меньше чем за тридцать минут, но я шёл весь день. Только вечером я опустил своё тело в прохладную воду. Я много пил, вода выходила из меня красного цвета. Отмываясь, я не услышал звуков боя, выходит, ушла Красная Армия, отступила, успела ли воспитательница с детьми до них добраться? Обдумав всё, я решил идти на рыбацкую избушку. Там меня встретили партизаны.
«В ноябре 1943 года, при выполнении опасного задания, Павел попал в плен. Сумел выдать себя за засланного в партизанский отряд диверсанта. Его слова не смогли проверить, так как подразделение полицаев, в котором он якобы служил, было уничтожено партизанами. При карательной акции полицаев смог сбежать, две недели скитался по лесам, пока не вышел к партизанам. После освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков, вступил в ряды Красной Армии. Трижды был ранен, награждён орденом и двумя медалями. После окончания войны, служил при комендатуре небольшого немецкого городка, переводчиком. Демобилизовался в мае 1946 года».
«Воспитательница детского дома сумела вывести детей к реке. Отступающая воинская часть Красной Армии к тому времени уже сняла все посты, её заметили бойцы из последнего грузовика, она бежала за ним больше трёх километров. Все дети были вывезены в тыл.
- Так кто вам помогал? – спросил командир полка.
- Наш красноармеец.
- Звать его как?
- Паша. Павел, - поправилась девушка.
- А фамилия?
- Я, я не знаю».
«Тринадцатилетний мальчишка отказался эвакуироваться, решил воевать. По личному разрешению командира полка он служил при госпитале, потом был переведён в разведку. После войны взял фамилию своего командира, его дети, внуки, правнуки, с гордостью носят эту фамилию».
Город встретил меня серостью и разрушениями. Знакомые мне люди рассказали, что когда подошла Красная Армия, немцы превратили его хоть и в маленькую, но крепость. На разминирование окрестностей ушло три года. В военкомате мне подыскали работу, после немцев осталось много бумаг, их нужно было перевести, выявить среди них важные, этим я и занимался больше двух лет. Вынужден был уйти с этой работы из-за постоянного курения другими служащими. В конце 1949 года мне предложили работу на местной овощебазе. Должность не сложная – экспедитор. Отец, было, звал к себе, но мои лёгкие не переносили резких запахов, а у него там лак, клей. Приехав однажды в восстановленный городской детский дом, я замер, до меня донёсся тот самый колокольчик, голос воспитательницы, которой я помог вывести из города детей. Через три месяца мы поженились, у нас родились семеро детей. Баба Дуся подарила нам свою квартиру, объединив её и мою, мы смогли разместить там своих детей и троих приёмных. Когда я занемог, дети читали мне книги, сидя у моей кровати.
P.S. Павел умер в 1978 году. На его похоронах были все шестнадцать детей, к тому времени уже взрослые люди, многие приехали семьями. Его могила на городском кладбище всегда утопает в цветах.
42