На следующий день во время обеда – мы ели за одним столом с нашими сопровождающими, пусть и всегда в отдалении – я узнал, что у Кнопки болит сердце.
– С больным сердцем она бы не прошла войну, – возразили надзирательнице.
– Это осколок. Но она его получила по пути в эвакуацию, понятно? Чтобы ни слова о войне!
Собеседники удивлённо переглянулись и кивнули.
– Как же она на дочку мою похожа, – улыбнулась менторша. – Такой же кремень.
– А где Ваша дочка-то, товарищ майор? В посёлке осталась?
– В земле сырой. Расстреляли её.
У меня аппетита и так не было последние дни, а тут и вовсе кусок в горле застрял. Мои приятели тоже жевали через силу, слушая это. Вроде, прямо нас никто и не обвинял, но всё же…
Кнопка сама пришла ко мне. Я усадил её на койку: так ведь удобнее, чем стоять. Ребята притворились, что спят.
– Нужно всё прекратить, – тихо сказала она.
Я давно ждал этих слов. С самого начала. Всё было обречено с самого начала. Хорошо, что мы играли. Она впервые улыбнулась, пусть и грустно – ямочек на щеках не было. Но эти щёки я хотел целовать целую вечность.
– После гастролей вы поедете домой? – она смотрела так спокойно, будто и не ожидая иного исхода, и вполне смирившись с ним.
Я молчал. Дыхания что-то не хватало.
– Спасибо, что помог… Я слышала, что ты популярен у местных женщин. И подумала, что ты… знаешь про любовь. Тем более ты актёр. Я без тебя никогда бы это не почувствовала.
– Ты не боишься говорить это здесь?
– Мне нечего терять, – она качнула головой и поднялась.
– Но зачем тебе всё это нужно было так срочно? Со мной?
Она молчала.
– Ведь твой отец, твоя семья – они могут вернуться в любой момент!
Она пошла к двери:
– Они не вернутся. Ну, прощай.
До рассвета я слушал звенящую тишину нашей комнаты. Сопели не все: мысли давили нас.
Силы воли мне было не занимать. Иначе бы я не стал старшим офицером СС. Я не смотрел больше в её сторону – приятели могут это подтвердить! Я не приветствовал её, я вычёркивал её из своей жизни. Так было спокойнее. Тем более сейчас всякие шашни были риском не вернуться домой. А нам пообещали.
За кулисами мы стояли вместе, но ни единый мускул не дрогнул – клянусь. Никаких тайных взглядов. Игра закончилась ко всеобщему удовольствию.
Поклонниц – хорошеньких и с манящими ямочками – к нам не подпускали, но от их восторженных криков было приятно даже на расстоянии. Я заметил – и к нашей Кнопке подошёл какой-то красивый парень, а она ему улыбнулась.
Ежедневно мы обедали за одним столом – на разных концах, как прежде. И единственным объектом моего интереса была тарелка с едой.
Когда приехали в новое место, была уже глубокая осень. Места это были дикие и дремучие, хотя в самом посёлке кипела весёлая рабочая жизнь.
Менторша задержала нас очередными ЦУ, и в репетиционный зал мы пошли позже обычного. Издалека я услышал отменный звук рояля, мы даже остановились – каким певучим он был. Такой хороший объёмный звук и такое исполнение, расковыривающее душу, я не слышал лет десять. Какой-то местный умелец восхитительно импровизировал легендарную «Аве Марию».
– Надо бы попросить его для нашего концерта, – менторша собралась открыть дверь, но рука её застыла. В приоткрытую щель мы все увидели Кнопку. От скорби и зеленоватого занавеса лицо её сияло золотым.
Как много я вспомнил под эту музыку: отца, детство, драки с любимым братом, который стал потом тоже СС, и мы так им гордились. Пожары, вот такие же посёлки, как этот, танки, ночные бои… И что осталось? Что осталось?
Она всех нас – и пленных, и менторшу, и директора местного клуба, и конвой – всех нас пришибла этой музыкой. Она закончила, а мы всё не могли войти и нарушить всё ещё наполненное звуками молчание. Первой нашлась менторша, она как будто продолжала давно начатый разговор:
– …да, так вот, знайте, мои дорогие, – вошла она в зал, ведя за собой нашу толпу, – что в случае чего вам не поздоровится, это ясно?
– Гулять даже у леса, не то что в нём самом, категорически воспрещается! – поддержал директор клуба.
Мы кивали, как истуканы.
– Давно ждёшь? – спросила менторша Кнопку.
– Нет, только пришла.
Она встала из-за пианино и, ни на кого не глядя, зашла за кулисы. Кто-то начал толкать на сцене свои диалоги из пьесы. А кто-то наблюдал её, сидящую у стены и уткнувшую голову в колени.
Какой далёкой она мне показалась в эту минуту. И как мы вообще могли сблизиться? Дочь русского генерала и офицер Третьего Рейха. Что за насмешка судьбы? Кому же так захотелось посмеяться над нами?
– Где она? – менторша поняла, что музыка, следовавшая за диалогом актёров, не вступила.
Она тяжёлым шагом ступила на сцену, сокрушаясь, как же можно быть девчонке такой рассеянной. Мы все ожидали бурной развязки.
Войдя за кулисы, она увидела Кнопку, которая сидела в прежней неподвижной позе. Вот сейчас последует выговор... Но менторша застыла, не в силах сделать ещё хоть шаг к нарушительнице репетиции. Она долго смотрела на неё, как смотрит мать на несчастное дитя, которому уже ничем нельзя помочь, – и отступила. Махнула: репетируйте дальше. И уселась в дальний ряд, то ли наблюдая за нами оттуда, то ли погрузившись в болезненные мысли.
А рояль оказался немецкой марки. От него пахло домом.
Продолжение следует...
Если вам понравился этот фрагмент моей повести, поставьте лайк, ребят! А за подписку - отдельное благословение и благодарность!!!