Она оказалась в проруби. Сначала тело сковало холодом. Невозможно было ни пошевелиться, ни вдохнуть.
Ксанка почувствовала, как кто-то с силой выталкивает её из проруби.
Тело как будто горело огнём. Ледяная гладь реки казалось сейчас пуховой периной.
Спала однажды Ксанка на такой, когда отец, возвращаясь из города вместе с ней, спас из завалившейся набок кареты молодого мужчину и трёхлетнего малыша.
"Повесть об окаянной" 9 / 8 / 1
Оба были без сознания.
Как потом оказалось, что отравились в придорожной харчевне.
Молодой мужчина, когда пришёл в себя, попросил отца Ксанки отвезти его и сына домой.
Отец повёз. В богатом доме мужчине и ребёнку сделали промывание желудка. В благодарность за это спасённый оставил Ксанку и её отца погостить у него на три дня.
Кормили спасителей как дорогих гостей. Спасть уложили на высокие пуховые перины. Простыни и подушки были белоснежными.
Ксанка только снег видела таким белым. А может и белее снега были те простыни.
И вот лежит девушка на льду, а ей мягко, как в том богатом доме.
Вдруг она почувствовала, как кто-то тычет её палкой в бок. Открыла глаза.
Улыбнулась.
Наклонившись над ней стояла её мать.
Она смотрела как будто сквозь дочь. Взгляд был суровым, осуждающим.
— Мама, — прошептала Ксанка. — Пойдём домой. Что же ты прячешься от нас?
Женщина молчала. Сжала губы плотно. А потом и губы исчезли с её лица, и глаза, голова стала бесформенной и растянутой в стороны.
Превратилась голова в корневище вырванного ветром старого дерева в Ксанкином огороде.
— Что за чёрт?! — прямо под ухом услышала девушка.
Это был Вадим. Он поднял её на руки, потом опять положил на лёд.
— Что мне с вами делать теперь? — ворчал Вадим.
Такое отчаяние было у него в голосе, какого раньше никогда Ксанка у него не замечала.
— Ребёнок тут… — голос Вадима дрожал. — Родился только, совсем кроха. Как мне вас двоих нести? Он уже околел почти, а ты тоже. Ползи Ксанка за мной! Сможешь?
Девушка кивнула.
Не чувствовала Ксанка холода. Как-то очень сильно захотелось жить. Жить ради себя. Ради своего маленького сына. Даже ради Прошки хотелось жить. Ползла и думала о том, какой он теперь жалкий без волос и бороды.
Вадим кутал найденного ребёнка в свою одежду, совсем забывая о том, что голый.
Ксанка тоже была без одежды.
Повезло, что до самого дома никто не встретился. Спала деревня.
Даже собаки не лаяли.
Вадим чуть ускорил шаг, забежал в дом, растормошил Прошку, отдал ему ребёнка, а потом вернулся за Ксанкой.
Дома укутал её во все одеяла, набросил на неё и свой тулуп, и плащ Прошки.
Стал заниматься ребёнком.
— Иди молоко ищи, — приказал он художнику.
Тот тёр глаза, ничего не понимая. Он и ребёнка держал в полусонном состоянии, думая, что почудилось что-то.
Прохор лишь у виска покрутил и произнёс:
— Где я тебе молока найду?
— Да где хочешь ищи. Разбуди соседей. Ты что-то умеешь кроме как кистью махать?
— Да пошёл ты! — выругался художник.
Вадим, не одеваясь, снял с печки чугунок с пшеницей, засунул туда палец, а потом положил его ребёнку в рот.
Тот присосался, крепко челюстями сжал палец.
Вадим аж вскрикнул.
Ксанка согревалась до самого утра. Всё прокручивала в голове недавние события.
Второй раз матушка её явилась. А до этого сколько лет не появлялась.
Страшно было девушке.
Она скинула с себя всё, чем её накрыли. Оделась.
Вадим спал на кухне, откинувшись на спинку кресла и прижимая к себе младенца.
Наутро шумно было на улице. Ксанка выглянула в окно. Люди то собирались группами, то расходились.
Поглядывали на дом Ксанки, но не заходили.
Любопытно стало. Прошка поднялся с постели, оделся, взял кувшин со стола и произнёс:
— Пойду подою кого-нибудь. Не уберегла ты, Ксанка, наших животных.
— Жрать было нечего, — ответила девушка.
— Я и говорю, не уберегла. Сейчас бы своих подоил.
— Да когда ты доил? — Ксанка вдруг расхохоталась. — Ты же не знал с какой стороны подойти.
Прохор обиженно махнул рукой. Вышел на улицу.
— Украли ночью… Она только родила, положили в люльку. Пока мать её вышла по делам, а дитя уже и нет на месте. Страх, да и только. Небось, окаянная Ксанка к себе прибрала. Чем они там питаются?
Прохор слушал уличные разговоры и понимал, что если сейчас попросит молока, то точно заподозрят деревенские неладное.
Он отошел от группы людей, бросил в сугроб кувшин, пошёл дальше.
В деревне все искали украденного ребёнка.
Прошка рассказал об этом Вадиму.
— Вот же ж… — зло выругался тот. — Что за свoлoчь так поступила? И как нам теперь быть?
— Да поговаривают, что девка нагуляла. А отец похитил, чтобы ответственности не нести. Нет ребёнка, нет проблем. Самого паренька найти не могут. И дитя не могут. А к вам боятся идти проверять. О тебе говорят плохо, о Ксанке тоже. Вы отдайте-то дитя. А то и власть нагрянет. А мне…
Прошка помолчал. Потом продолжил:
— Мне пока лучше не светиться нигде. Я ведь не свою картину продал… Украл, то бишь. Ну мы договорились вроде. Проиграл её владелец. Он сначала и не противился. Я её своим именем подписал. Ну и продал… А тот узнал, какую сумму я выручил, вот и заявил.
Картину у покупателя изъяли, тайные знаки того художника нашли. И меня теперь посадить хотят за мошенничество. Это я всё придумал, что за красками приехал. Нельзя мне туда пока что…
Вадим усмехнулся.
— А в какую столицу ты Ксанку звал, чудик?
— В настоящую… Я бы отсиделся тут, штраф бы выплатил. Заработать надобно мне. Может Ксанка чем помогла бы. И тогда уже можно и в столицу. А ты пишешь картины лучше, чем мой учитель…
Зависть была в голосе у Прохора.
Вадим улыбался.
Потом его лицо стало хмурым. Нужно было что-то делать с ребёнком.
Когда в дверь постучались, Вадим отдал Прошке дитя и велел спрятаться за перегородкой.
Сам открыл дверь.
На пороге стояла Павлюта.
— Здравствуй, спасённый, — произнесла она. — Дитя-то отдайте… А не то худо будет. Посадют вас всех. И дядька тебе не поможет.
Вадим зло посмотрел на Павлюту и прошипел:
— Не отдам никого. Кто в моём доме — все мои. А ты, старуха, уймись. А не то и ходить не сможешь.
— Лучше бы я тебя не спасала, — обиженно сказала Павлюта. — Вот найду твоего дядьку и всё ему расскажу.
— А найди… — кивнул Вадим. — Тогда мне искать не придётся. Нет у нас чужих детей. Все свои. Ксанка родила ночью. Так что передай тем, кто тебя прислал, чтобы боялись дальше.
Павлюта мгновенно исчезла.
— Зачем ты так? — спросила Ксанка. — Там мать с ума сходит.
— Не будет он там жить. Тот, кто его украл, придёт ещё раз. И тогда меня не будет рядом. Так что твой это сын. Всё, больше не возвращаемся к этому разговору.
На следующий день уже болтали о том, что Ксанка от ведьмака сына родила. И даже те нашлись, кто беременной её видел.
— Живот был такой, будто тройню носила.
Прошка теперь был главным осведомителем. Ходил по деревне и всё слушал.
Мальчика Вадим назвал Ярославом.
Через Федьку получилось покупать молоко в соседней деревне. За ним тоже ходил Прошка.
Мать мальчика вскоре пропала при неизвестных обстоятельствах. Поговаривали, что она после родов была не в себе и ночью ушла куда-то.
Родители быстро распродали своё имущество и уехали.
Ксанка любовалась Вадимом. С появлением в доме младенца, он стал заботливым. Разговаривал вежливо. Даже с Прошкой перестал противоборствовать.
Впервые за много дней у Ксанки на сердце было спокойно.
Продолжение тут