Глава 3
Следствие, которое возбудили по факту столкновения двух кораблей, проходило в темпе вальса. Пароходству хотелось как можно скорее забыть об этом досадном происшествии, поскольку понимало прекрасно: чем дольше дело тянется, тем больше шансов, что наверху раздуют из мухи громадного слона. А это – возможные проверки прокуратуры, лишение прогрессивки, нарушение плановых показателей и много чего ещё.
Ну, а если до партийного руководства дотянется, так могут и партбилеты лечь на стол, а это, считай, всё. Волчий билет, и разве что устроишься сантехником в какой-нибудь захудалый ЖЭК. В дальних ящиках бюрократических столов сгинут навсегда представления к правительственным наградам и прочее. Вот почему никто не желал, чтобы в министерстве речного флота СССР сочли вдруг, что это было не просто незначительное столкновение, а нечто крупное.
Чтобы какой-нибудь хитрый Вася Пупкин от скуки уютного кабинета не вывернул всё наизнанку и не подал начальству мысль, что на самом деле случилось настоящее кораблекрушение, а пароходство и руководство порта лишь пытаются это скрыть, Вася должен был посмотреть, скучно полистать документы и закрыть на них глаза, как это частенько и бывало.
Прокуратура тоже не хотела слишком возиться с тем, что и так понятно: ночь, неопытный рулевой, случайность. Подождите. Но почему рулевой, когда в момент аварии за штурвалом был старпом? Начальник пароходства, которому старпом Сойкин приходился дальним родственником, подсуетился. Вот почему. Узнав о происшествии, он собрал совещание и выдал длинную словесную тираду, в которой из приличных слов были только предлоги, союзы и некоторые междометия, а потом потребовал срочно вызвать к себе того самого матроса.
Парнишка впервые в жизни шел по этому этажу пароходства, где стены были украшены картинами, живописующими развитие речного флота на Волге, картами и схемами, а в нишах стояли на красивых гранитных постаментах модели кораблей, выполненных столь искусно, что 19-летнему рулевому хотелось по-мальчишески с ними поиграть, но он себя сдержал. Потому как жутко нервничал. Помнил лишь слова капитана. Напутствуя его, Константиныч сказал, по-отечески положа ему руку на плечо и глядя своими светло-карими глазами:
– Ничего не бойся. Я – капитан, ответственность на мне. Лишнего на себя не бери.
Начальник пароходства окружил рулевого заботой и лаской. Отвел в комнату отдыха, угостил американскими сигаретами и армянским коньячком с лимончиком, а когда парень размяк, сделал ему интересное предложение: забыть, что в тот злополучный час за штурвалом был Сойкин, и взять вину на себя. Начальник обещал год условно, поскольку приводов в милицию у паренька не было и тем более судимостей, по работе характеризуется хорошо и т.п.
Пока рулевой молчал, обдумывая сказанное, начальник решил, что парень себе набивает цену. Потому пообещал поставить его в первую десятку в очереди на получение жилья. Дом, который строило пароходство для своих работников, предполагалось сдать уже летом следующего года. «И вообще, – пел, заколдовывая паренька словами, начальник, – скажешь, что неопытный, не увидел вовремя сухогруз, не успел доложить старпому...»
Коньячок, сигаретки, лимончик, сладкие обещания и доброта высокого руководителя сделали своё дело. Мальчишка согласился взять вину на себя, позабыв обо всём, что ему говорил капитан.
И вот, когда уже все было на мази, вдруг выступила природоохранная прокуратура. Столкновение кораблей – это понятно, а кто будет отвечать за огромную лужу нефти, которая половину акватории порта залила? Стали прокуроры снова рыть носом землю. И вышли, посредством опроса команды, на вечно пьяного старпома Сойкина.
Начальник пароходства, снова провозгласив грубо всё, что думает по этому поводу, постарался найти выходы к прокуратуре. Но ничего не получилось. Прежний тамошний руководитель ушёл на пенсию, сменил его молодой и рьяный, поборник буквы закона. Взяток и подарков не брал, на дружеские посиделки в баньку с комсомолками не ходил. Словом, «не наш человек», – так его оценило руководство пароходства.
Тогда главному начальнику задумалось давить на команду. Посредством Сойкина он, щедро раздавая посулы и обещания, подговорил всех, кто был в минуту аварии на мостике, и они заявили в один голос: команду выходить из порта по пути, отличному от прописанного в лоции, подал… капитан. Это он приказал, и точка. А чтобы Константиныч не успел переговорить с предателями и пробудить в них совесть, всех «говорунов» срочно забрали с судна и поселили под охраной милиции в местной гостинице, запретив покидать помещения. Те перепугались, но рыпаться не стали.
Сам же капитан, узнав о происходящем, к той гостинице даже на пушечный выстрел решил не подходить. Зачем? Чтобы попытаться поговорить с теми, кто его предал? А ведь некоторым он очень даже помог. Одному – повысить пенсию его матери, которая получала крошечные 70 рублей, а теперь у неё 90. Тоже не ахти, но жить всяко легче. Другому – окончить речное училище, поскольку времени не было из-за работы. Третьему – сделать операцию сыну в Москве.
И вот теперь такая благодарность! Но Константиныч на них не злился, не возмущался. Знал природу человеческую. Что есть люди, которым сделай доброе, и они всю жизнь помнить будут. А других хоть из глубокой пропасти вытащи, так они тебя же туда при удобном случае и толкнут. Но желания помогать и поддерживать в капитане, конечно же, эти события не вытравили. Он всегда был гуманным человеком.
Найдя крайнего, природоохранная прокуратура быстренько перевела все стрелки на Владимира Константиновича. Ей ведь тоже не хотелось затягивать. Чем больше раскрываемость – тем лучше. Особенно у такой отрасли прокурорской работы, как эта. Ну какие там особенные преступления? Завод слил в речку пару тонн ядовитой химии? Или произошел выброс в атмосферу загрязняющих веществ? Да на такое многие даже внимания не обращали. Подумаешь! Вон сколько мест в Союзе, куда без противогаза ступить страшно. И ничего, живут люди. Даже целыми городами.
Главное – чтобы не дошло до Москвы. Та же история, что и у пароходства. Потому, отыскав, кто виноват, прокуроры уже не думали, что делать. И так было понятно. Над капитаном «Волгонефти» нависла угроза многомиллионного штрафа и даже уголовного наказания – лет пять общего режима, не иначе.
