– Жена? – сердце Сони больно стукнулось о грудную клетку, а потом полетело куда-то вниз.
– Что вас так удивляет? – приподняла тонкие крашеные брови блондинка. – Да, я его жена, меня зовут Альбина.
– А где Егор? Мне нужно увидеть его... – эти слова вырвались у Сони, прежде чем она успела сообразить, что всё это теперь бессмысленно.
Глава 14
– Он остался с нашей дочерью, а меня попросил приехать и забрать его вещи, – Альбина с интересом смотрела на смущённую девушку: – А вы-то кто и зачем вам мой муж?
Соня попятилась к двери, толкнула её спиной и едва не упала, оказавшись в сенях. Схватившись рукой за стену, она, словно слепая, нащупала входную дверь и вышла во двор, как рыба, хватая ртом горячий воздух.
– Женат! Женат! Женат! – билось в её голове. – Но тогда зачем? Почему???
Она не бежала по улице, она шла, покачиваясь и с трудом переставляя ноги. Жизнь потеряла весь смысл. Жаркое летнее солнце потускнело, воздух стал густым и ядовитым, вдыхать его было невероятно тяжело. А из груди рвался отчаянный крик.
Но Соня не разжимала плотно сомкнутых губ. Она шла и шла, не видя ничего вокруг.
Анфиса и Любаша возились в огороде, когда девушка, толкнув калитку и, не глядя на них, прошла в дом.
– Ой, Сонечка моя! – пискнула Любаша. – Бабушка, можно я побегу к ней?
– Погоди-ка, егоза, – Анфиса разогнулась и, потирая ладонью поясницу, внимательно посмотрела вслед старшей внучке. – Иди, покачайся на качели, а я сейчас приду.
***
Соня достала коробку с лекарствами, вытряхнула их на кухонный стол и дрожащими руками принялась без разбора выдавливать на ладонь таблетки. Она с трудом проглотила первую горсть, торопливо запила водой, и снова принялась открывать лекарства.
– С ума сошла! – воскликнула Анфиса, появляясь за спиной девушки. – Ты что делаешь, глупая?! Опомнись!!!
Рыдания лавиной вырвались из груди Сони:
– Не хочу жить! Не хочу! За что он так со мной, бабушка?! Пусть я лучше умру, и тогда мне не будет больно! Я всё равно никому не нужна!
Анфиса с неожиданной для её возраста силой сдавила запястье внучки, заставляя высыпать на стол зажатые в ладони таблетки.
– Дурёха! – воскликнула она, взглянув на пустые, разорванные упаковки. – Да ни один мужик не стоит твоей жизни! Успела наглотаться, говори?!!
Соня кивнула, упала на стул, уронила голову на руки и горько заплакала. Анфиса набрала из чайника в большую кружку тёплой воды, добавила туда пищевой соды, размешала и протянула внучке:
– Пей!
Соня замотала головой, но Анфиса не собиралась церемониться с ней. Она запрокинула её голову и заставила выпить горьковатую смесь до дна. Потом набрала ещё воды.
– Пей, я сказала!
– Я не могу, – рыдала Соня, но бабушка не слушала её. Она только подставила поближе помойное ведро.
– Суй пальцы в рот! Суй или я сделаю это сама!!!
Когда всё закончилось, Анфиса налила полную кружку козьего молока и заставила внучку выпить его. Потом снова наклонила голову девушки над ведром.
– Ну вот! – сказала, в конце концов, Анфиса с явным облегчением. – Теперь умывайся и иди, приляг. Я тоже сейчас приду.
Соня послушно сделала всё, что потребовала бабушка. У неё не было сил спорить с ней. Также безропотно она выпила тёплый чай с мёдом, который ей принесла Анфиса, и притихшая, опустошённая, упала на подушки.
– Ну а теперь рассказывай, что там случилось у тебя с Егором? Это ведь из-за него ты устроила такой концерт?
Соня повернула голову и посмотрела на бабушку, сочувственно склонившуюся над ней:
– Он женат! И у него есть дочка. Понимаешь? А я нужна была ему только для того, для чего все женщины нужны мужчинам!
Анфиса покачала головой:
– Плохо, если так-то. Это он сам тебе всё сказал?
– Нет, я разговаривала с его женой. Она приехала сюда за его вещами. Бабушка, он не захотел даже проститься со мной...
Анфиса подняла голову и долго смотрела невидящим взглядом куда-то в сторону. Потом заговорила:
– Эх, Сонюшка! Даже своим собственным глазам не всегда надо верить. Что уж говорить про чужие речи. Как же ты можешь судить людей, не выяснив, что к чему? Ещё и на такую глупость решилась.
– Бабушка, но ведь у него жена и ребёнок! Почему он мне ничего не сказал об этом? – продолжала настаивать на своём Соня.
– Откуда же я знаю? – покачала головой Анфиса. – Люди они такие люди. Ты же вот не сказала мне, что травиться надумала. А ещё мать свою осуждала за то, что она пить начала и куролесить, когда отец от вас ушёл. Сама-то, лучше, что ли, поступаешь? Ни в чём не разобравшись, глупостей чуть не наделала… Эх ты, голова...
Соня судорожно вздохнула:
– Всё равно, бабушка! Он меня обманул, и я больше не хочу его видеть.
– Ладно, полежи немного, – пожилая женщина тяжело поднялась, – пойду, посмотрю, что там Любашка делает. Вот ещё заноза! А ты отдохни. Тошнить будет – вон там таз. А вообще, постарайся поспать. Всё у тебя наладится.
Соня кивнула и проводила её задумчивым взглядом. Комната слегка раскачивалась перед глазами девушки, хотелось плакать, но слёз не было. Тяжело вздохнув, Соня поводила пальцем по ковру, повторяя его узор, да так и не заметила, как провалилась в тяжёлый, липкий сон.
Осторожно отодвинув занавеску, висевшую на двери, Анфиса посмотрела на внучку и одобрительно кивнула:
– Вот и ладно. Вот и обошлось, – проговорила она.
Соня провела в постели целых три дня. У неё болела голова, поднялась температура, мучили тошнота и общая слабость. Совсем не привыкшая болеть, девушка сильно страдала и только благодаря умной заботе Анфисы, поднялась на ноги.
– Куда это ты собралась? – спросила её та, когда Соня рано утром вышла на кухню, уже одетая.
– На работу пойду, бабушка, – ответила ей Соня. – И так столько дней пропустила. Нехорошо это.
– Не рановато ли надумала? – покачала головой Анфиса. – Вон, шатает тебя, как тополёк на ветру.
– Пойду, – настойчиво повторила Соня. – Хочу немного развеяться и отвлечься.
– Ну да, ну да, – согласилась с ней Анфиса. – Иди, чего уж... Подожди только, поесть тебе соберу.
***
Соня вышла на улицу, но, сама не зная зачем, свернула на тропинку, ведущую к дому Егора. Конечно, его там не было. Ставни закрыты, на двери большой замок, калитка перевязана цепью.
– Бросил, уехал и даже не простился, – с новой силой царапнула душу Сони обида. – А бабушка говорит – не верь. Вот я и не буду верить! Назло ему стану счастливой и однажды он пожалеет о том, что так поступил со мной.
***
Во время обеденного перерыва Соня не осталась, как это всегда делала, с другими работниками, трудившимися в теплице. Она ушла подальше от всех и присела на скамейку, чтобы просто побыть наедине со своими мыслями.
Но едва прикрыла глаза, как гравий, усыпавший дорожку, захрустел под чьими-то шагами. Соня встрепенулась и увидела Германа, который присел рядом с ней. Сегодня он не улыбался и не балагурил, как обычно, а его мрачное выражение его лица полностью соответствовало настроению Сони.
– Смотрю, тебе сегодня нездоровится? – спросил он её. – Почему обедать не стала?
– Не хочу, – ответила она. – Нет аппетита.
– Вот и у меня тоже, – кивнул Герман.
– Что-то случилось? – вопрос Сони прозвучал так искренне, что Герман поднял голову и с интересом посмотрел на девушку, но тут же его взгляд потух, и губы слегка дрогнули.
– Обычно я не привык жаловаться, – сказал он, немного помедлив, – но сейчас, если честно, просто устал. Я тебе рассказывал, что живу в Заречном, знаешь, этот хуторок? Он тут недалеко, всего три километра по прямой. Меня приютил мой дядька по отцовской линии. До этого я жил в городе, вместе с матерью. В прошлом году она решила снова выйти замуж. Мой отец умер несколько лет назад, и она нашла ему замену. Вот только отчим оказался самым настоящим козлом. Он с первого дня принялся выживать меня из дома. Да и тесно нам было втроём ютиться в одной двушке. В общем, я собрал вещи и ушёл. Какое-то время слонялся по друзьям, почти неделю жил на вокзале. Подрабатывал, чтобы прокормиться. Узнав об этом, дядька позвал меня к себе. В принципе, я ему благодарен. Он выделил мне отдельную комнату, помог устроиться на работу в теплице. Поддержал, так сказать, в трудную минуту. Но я-то вижу, что мешаю им. У него своя семья, дети. Зачем я им? Вроде и здоровый, и работаю, и по дому помогаю. Всё, что заработал, отдаю дядьке, а всё равно лишний рот. Вот и думаю, куда теперь податься. У тебя-то нормальная семья, тебе не понять, что значит чувствовать себя не нужным.
– Ну почему же, я очень хорошо тебя понимаю, – вздохнула Соня. – Извини, не знаю, чем тебе помочь. У меня примерно такая же история. Только выгнала меня из дома мама. Хорошо, что бабушка Анфиса приютила, а так, я не представляю, что делала бы сейчас.
– Слушай, а давай сегодня прогуляемся после работы, – предложил Герман. – Обещаю, что приставать не буду. Просто хочется отдохнуть душой рядом с хорошим человеком.
– Ладно, – согласилась Соня.
– Вот и отлично, – обрадовался Герман. – Я зайду за тобой в восемь.
***
Людмила тяжело оперлась на кухонный стол и покачнулась, чуть не уронив его на себя.
– Шурка! Шурка! – позвала она дочь.
– А? Чего тебе?! – нехотя откликнулась та из комнаты, где смотрела телевизор.
– Сюда иди, паразитка этакая! – у Людмилы совсем не было сил ругаться и потому её голос был уставшим и тихим. – Да побыстрее ты!
– Ну? – Шура, недовольная тем, что её оторвали от любимой передачи, предстала перед матерью с кислым выражением лица.
– Сейчас с Гришкой, управились с сеном, поди. Сейчас ужинать придут, покорми их и посуду помой, – распорядилась Людмила, морщась от боли, – а я пойду прилягу. Неможется мне что-то...
– Они что, безрукие? – Шура обернулась на комнату, где работал телевизор. Конечно, теперь она пропустит всё самое интересное. – Сами не поедят?
– Я сказала, отца покорми!!! – рассердилась мать. Приступ, скрутивший её, немного отпустил и она наконец-то выдохнула: – Что ты за девка такая? Тебе слово, а ты в ответ десять. Видишь ведь, что я заболела. Уже два месяца через силу хожу. Есть у тебя совесть или нет? Сонька, бесстыжая, бросила нас, и глаз не кажет. И ты такая же? Кто нам с отцом помогать будет? Давай-давай, делай, что я сказала, а не то возьму хворостину...
– Напугала, – проворчала вслед ушедшей матери Шура. – Я что вам тут, рабыня Изаура? Тоже мне, нашли прислугу...
Слушая, как недовольно гремит на кухне посудой дочь, Людмила хотела встать, но новый спазм свалил её на кровать. Женщина схватила уголок подушки и прикусила его зубами, сдерживая стон.
В сенях послышались голоса Алексея и Гриши, а ещё через минуту муж зашёл к Людмиле и остановился у порога:
– Ну что, опять? Говорю тебе, давай вызовем врачей. Что ты упираешься, упрямая баба? Помрёшь ведь.
– Не хочу в больницу, – покачала головой Людмила. – Даст Бог, отлежусь. Бабка Верка приходила, настойку мне принесла. Там в бутылке. Горькая от полыни, но вроде помогает. Я полстакана выпила и даже ужин успела приготовить. А ты, Алёша, иди, ешь. Я не буду, не хочу. Может, усну.
– Ну, поспи, – согласился Алексей.
Он с аппетитом съел всё, что ему подала дочь, а потом, дождавшись темноты, вышел на крыльцо покурить. Через минуту его папироса крошечным огоньком сверкнула у калитки и исчезла за поворотом.
– Где отец? – забеспокоилась Людмила, долго не слыша голоса Алексея.
– Курит во дворе, где же ему ещё быть, – удивился Гриша. – Может в коровник пошёл.
Людмила не ответила сыну. Она ждала мужа более получаса, и когда он вернулся, сразу же позвала его к себе.
– Почему от тебя духами пахнет? – повела она носом, едва он вошёл в комнату. – Где ты был?
– Курил, – спокойно ответил Алексей и зевнул, раздеваясь. – Давай спать, что ли. Устал я.
Он отвернулся от жены и, стиснув зубы, поиграл желваками. Машка-зараза, вечно надушится, не продохнёшь после неё. А горячая, стерва. До чего ж горячая. Прям как Людка когда-то…
Людмила, лёжа рядом с мужем, молча глотала злые слёзы. Кобель, вот же кобель… Хорошо хоть возвращается всегда… Она подвинулась к нему ближе и закрыла глаза. Так они и уснули.
***
– Что это ты опять надумала? – нахмурилась Анфиса, когда Соня, сразу после ужина, стала куда-то собираться.
– Прогуляться хочу, – девушка подошла к зеркалу и привычными движениями уложила волосы в красивый, небрежный пучок.
– Одна что ли? – продолжала допытываться Анфиса, и не думая скрывать свою тревогу.
– Почему одна? – пожала плечами Соня. – С Германом. Мы работаем с ним вместе.
– Ишь ты, Ге-е-ерман... – протянула Анфиса. И вдруг добавила: – Скоренько же ты...
Соня резко повернулась к ней:
– А ты думала, я буду сидеть и страдать, вспоминая Егора? Ему там хорошо живётся, у него жена и дочь. А для меня на нём, значит, свет клином сошёлся? Вот ещё! Нет, бабушка, я сделаю так, что он пожалеет о том, что потерял меня.
Соня вдруг поморщилась и схватилась рукой за живот.
– Что с тобой? – шагнула к ней Анфиса.
– Ничего, – махнула рукой Соня. – Ты же знаешь, у меня каждый месяц так. Сейчас таблетку выпью и всё пройдёт. Да ты не переживай, бабуля, я ненадолго. Мы с Герой полчасика посидим на скамейке у колодца, поболтаем, и я приду.
– Хорошо, – согласно кивнула внучке Анфиса. – Только ты не задерживайся. Я спать не буду, пока ты не вернёшься.
А когда Соня ушла, тихонько вздохнула:
– Эх, Егор, Егор. Что там с тобой произошло? Почему не приехал, чтобы самому объясниться? Хороший ведь мужик... А у Соньки такая горячая голова. Что ж, всё-таки кровь не водица. Пожалей Ты хоть её, Господи... хоть её пожалей...
***
Больничная палата, унылая и неуютная, давила на Егора серыми, ободранными стенами. Но он не подавал и виду, что ему тяжело тут находиться, потому что десятилетняя девочка, лежавшая на койке, внимательно наблюдала за выражением его лица.
– И что было дальше, пап? – попросила она, когда он замолчал и задумался. – Расскажи…
Егор заставил себя улыбнуться:
– Ой, а я забыл! Сейчас уже придёт доктор и будет осматривать тебя. Потом принесут капельницу. И если ты будешь умницей, я обязательно вспомню, что там было с Робинзоном Крузо и расскажу тебе.
Он легонько щёлкнул её по заострившемуся носику:
– Ну? Ты будешь умницей, Полинушка?
– Буду, папочка! Только ты не уходи, ладно?
– Конечно, малыш. Ты же знаешь, что я теперь всегда буду с тобой, – он наклонился и поцеловал бледную щеку девочки, чтобы скрыть выступившие на глазах слёзы.
– И я всегда буду с тобой, папочка, – прошептала девочка.