– Ах ты зараза-а-а!!! – завопила Людмила, узнав грудастую почтальонку Марию, – а ну-ка пошла вон отсюда! На кого позарилась? На мужика моего позарилась???
Она изо всех сил вцепилась в волосы Марии и принялась дёргать воющую от испуга соперницу, стаскивая её с кровати. Ничего не понимая спросонья, Алексей вскочил и, наконец сообразив, кто перед ним, бросился к жене:
– Совсем ополоумела?! Отпусти её!
Глава 11
Ему с трудом удалось оторвать жену от Марии, но она уже пришла в себя и тоже была готова наброситься на Людмилу:
– Это я зараза?! – кричала Мария. – Я??? Значит, я от мужа ребёнка нагуляла, да? Я перед чужими мужиками задом вертела? Кто ж тебе ребёночка заделал? Цыган разве какой, что твоя Любка такой чернявой родилась?
– Вон пошла! Вон! – билась в руках мужа Людмила, но Мария, почувствовав себя в безопасности, только плюнула в её сторону. А потом, собрав остатки своей одежды, то, что не успела надеть, вскинула голову и ушла, даже не взглянув ни на Алексея, ни на Людмилу.
Алексей схватил жену за плечи:
– Зачем ты пришла?! Кто тебя звал сюда?
Из дальней комнаты тётки послышался плаксивый старческий голос:
– Алёша-а-а! Алёша, кто там с тобой? С кем ты? Кто кричал?
Алексей оттолкнул от себя жену и вышел из комнаты. Он пробыл у тётки не больше пяти минут, но, когда вернулся к Людмиле, увидел, что она уже успокоилась.
– Ну и что ты мне тут устроила?
Она повалилась ему в ноги:
– Не могу я без тебя. Ни есть, ни спать... Воздуха мне не хватает, задыхаюсь! Белому свету не рада! Не виновата я перед тобой, Алёшенька, но ты всё равно меня прости, что не смогла я уберечь себя. А я сама себя никогда не прощу...
– Ладно, подурили и хватит, – сказал Алексей, поднимая Людмилу. – Баню завтра истопи, приду я.
– Насовсем?! – от радости ахнула Людмила.
– Насовсем, – кивнул Алексей. И вдруг показал рукой на смятую постель: – Если ты не будешь вспоминать мне Машку. Забыться я хотел, отвлечься. А так ничего серьёзного ни у меня к ней, ни у неё ко мне. Да и вообще, вроде как теперь квиты мы с тобой. Ну, что скажешь?
Людмила улыбнулась и прижалась к плечу мужа:
– Сам же сказал, «подурили и хватит». Я согласна.
– Только как с тёткой быть? – Алексей обернулся к двери, за которой находилась комната старушки. – Она ведь еле шевелится. То соседка за ней присматривала, а теперь вот я стал.
– Придумаем, придумаем что-нибудь, Алёшенька! Ты только приходи...
Людмила снова прильнула к нему, но он отстранился её:
– Погоди! Про Любку хочу сказать. Дитё, конечно, ни в чём не виновато, но видеть её дома я не хочу. Отвела её к матери и ладно. Пусть там живёт. А мы, если надо, помогать ей будем, чем сможем. В общем, ты мать, ты и решай. А я всё сказал.
– Так я уже всё решила, Алёшенька, – заглянула ему в глаза Людмила и улыбнулась.
***
Соня ещё не спала, когда услышала скрип входной двери. Накинув старенький байковый халат, она вышла, чтобы встретить мать, и молча остановилась у двери, прислонившись плечом к её косяку.
– Что ты бродишь по дому, как привидение, полуночница? – взглянула на неё мать. – Испугала!
– Где ты была, мам? – тихо спросила её Соня.
– Тебе какое дело? – огрызнулась Людмила. Она взглянула на дочь из-под насупленных бровей, но вдруг улыбнулась, не в силах сдержать в себе рвущуюся наружу радость: – Папка завтра домой придёт. Насовсем. Помирились мы с ним.
– Да ты что?! – ахнула Соня, тут же забыв про обиду на мать. – Ой, как хорошо! Значит и Люба вернётся? Хочешь, я утром сама схожу за ней? Представляешь, как папа обрадуется...
Улыбка сползла с губ Людмилы:
– Даже не думай об этом! Никакой Любки здесь больше не будет. И вообще, завтра ты пойдёшь жить к бабе Клаве. Она старая совсем и без чужой помощи справиться не может.
Соня отшатнулась от матери:
– Нет! Я не хочу! Я не люблю её. Она всегда всем недовольна! Ты же сама так говорила! Да и вообще она нам дальняя родня, мы почти никогда не общались.
Людмила шагнула к дочери, сузила глаза и зашипела ей прямо в лицо:
– Ты что, хочешь, чтобы отец жил там, а я здесь? Хочешь семью нашу разрушить? Поганка этакая! Я для чего тебя столько лет кормила, а? Чтобы ты сейчас спорила со мной? Утром соберёшь вещи и со всех ног побежишь к Клавдии! Поняла? Или ты думаешь, что из-за тебя все должны страдать?
– Мама, – воскликнула Соня, продолжая отступать от матери, – ну почему я?! Пусть идёт Шура! Она уже достаточно взрослая, чтобы делать всё по дому. А я к бабе Клаве не пойду.
– Ты будешь мне указывать, кто и что должен делать?! – топнула ногой Людмила. Она вдруг резко повернулась и торопливо прошла в боковушку дочери, а там стала хватать её вещи и бросать их в кучу на пол: – Сейчас же убирайся! Чтоб глаза мои тебя не видели! Вырастила кобылу на свою шею! Бессовестная! Нет бы пожалеть отца и мать, порадоваться за них, она мне тут условия ставит! Ишь ты, умная какая!
– Мам, мама, мама... – в отчаянии повторяла Соня. – Не надо, мама...
Но Людмила схватила уже вещи в охапку, выбежала на крыльцо и швырнула их на землю. А когда Соня, выскочившая вслед за ней, принялась собирать разбросанную одежду, захлопнула дверь и задвинула засов.
Соня дёрнула ручку раз, другой раз, но мать уже ушла спать. Тогда девушка расстелила на земле платок, сложила туда вещи и завязала его узлом. Потом закинула узел за спину и пошла прочь из дома. Но оказавшись на улице, она повернула в другую сторону, противоположную той, где жила старая Клавдия. Соня зашагала в Касьяновку, надеясь, что бабушка Анфиса не прогонит её и примет, как приняла уже маленькую Любашу.
***
Ранним утром Анфиса вышла во двор, чтобы подоить козу, да так и замерла с ведёрком в руках, увидев старшую внучку, стоявшую у калитки.
– Соня! – пожилая женщина с тревогой всмотрелась в лицо девушки. – Ты как тут оказалась? Ещё и с вещами! Неужто ночью по лесу шла? Волков-то сейчас пропасть! Позавчера на краю деревни как оглашенные выли! Да что ж ты стоишь, как истукан? Ты почему с узелком? Выгнали тебя, что ли, из дома?
Вместо ответа девушка залилась горькими слезами.
– Расскажи толком, что случилось? – уронив ведро, всплеснула руками Анфиса. – Давай-давай, милая моя, пошли в дом.
Она приняла у девушки узел с вещами, обняла её за плечи и увела сначала в сени, а потом в небольшую комнатушку, вместо двери задёрнутую занавесками.
– Ну не реви, не реви, – строго сказала она внучке. – Любку разбудишь. Пусть спит егоза. И ты сейчас ляжешь. Вот только чаем тебя напою, да узнаю, что у вас там произошло.
Соня припала к плечу бабушки Анфисы, а потом рассказала, как и почему мать выгнала её из дома.
– Совсем сдурела баба, – покачала головой Анфиса. – Ладно, оставайся у меня. Заодно с Любкой поможешь. Она-то поначалу вот как ты, всё ревела, есть отказывалась, толком не спала. Пришлось прикрикнуть на неё, припугнуть, что за калитку выставлю, а там диких зверей полно. Притихла девчонка. Слушаться стала. И ведь ласковая, как котёнок. А только всё равно тяжело мне с ней. Больно уж она маленькая. С тобой-то попроще будет. Смотри, вот уже и чайник вскипел. На, поешь. Я вечером кулебяку пекла. И чаёк пей. А я пойду козу подою. Да курам зерна задам.
– Я помогу, – поднялась было Соня, но Анфиса положила тяжёлую руку ей на плечо:
– Сиди уже, помощница. Поешь и спать ложись, вон там, в боковушке. Моя там постель, я ещё не заправила её. Выспишься, потом будем думу думать, где тебе место определить. Домишко-то у меня небольшой, да и кроватей всего две. Да ты ешь, ешь. Что опять глаза-то намокли? Придумаем, говорю. На улице не останешься. Ну, всё, пошла я. А ты допивай чай и ложись. Скоро эта свиристелка проснётся, будет тут по избе, как коза, скакать. Ну да я её приструню. А ты ешь и ложись.
Говоря всё это тихим, но строгим голосом, Анфиса взяла серую пуховую шаль, надела её на голову, обернула концы вокруг шеи и ловким движением завязала их в узел на затылке. Потом сняла с крючка старую, видавшую виды фуфайку и вышла в сени.
Судорожно всхлипнув, Соня проводила бабушку взглядом и вдруг горячие слёзы благодарности к ней градом покатились по щекам девушки. Вот она какая оказалась, бабушка Анфиса! Добрая и заботливая. А Шурка всегда рассказывала о ней какие-то глупости, от кого-то слышала она, что бабушка Анфиса убила человека. Соня и верила, и не верила сестре, но почему-то боялась угрюмую, неулыбчивую бабушку. Её даже мать побаивалась и потому редко бывала у неё в гостях, а к себе звала ещё реже.
Допив чай, Соня убрала со стола, помыла посуду, потом прошла в комнату, на которую указала ей бабушка и присела на её постель. Голова девушки кружилась, всё ещё хотелось плакать, но слёз больше не было. Соня легла на жестковатую подушку, укрылась тёплым лоскутным одеялом. Её вдруг окутал аромат луговых трав, пахло тёплым, просушенным на солнце сеном с тонкими цветочными нотками. Соня закрыла глаза и провалилась в глубокий сон, забыв обо всех своих горестях.
Она не слышала, как вернулась Анфиса, как она подошла и морщинистыми руками с узловатыми пальцами поправила на старшей внучке одеяло, потом постояла над ней, сокрушённо качая головой.
– Эх ты, Людмила, Людмила... – тихо приговаривая себе под нос, Анфиса ушла на кухню и села у окна, теребя дрожащими руками серый жёсткий передник. – Вот она где вылезла подлая натура матери твоей Тамары и родной бабки Евдокии, Царствие небесное им обеим. Зла я на них не держу. Дело прошлое, жизнь прожита. А всё-таки, выходит, кровь не водица... На то, видать, Господь меня и не прибирает, что я вроде как должна что-то этому проклятому роду. Вот же привязался ко мне, паразит. Ах, Людка-Людка, змея подколодная. Как же можно своих собственных детей со свету сживать? Одну в болоте грозилась утопить, вторую ночью в лес выгнала, на съедение волкам. А лихих людей сколько по земле ходит? Вдруг бы нарвалась на кого? Девка-то молодая, самый сок. Забыла, видно, Людмила, как сама молодой была. Сколько ж я её, подлюку такую, оберегала. Ветру не давала на неё пахнуть. Хотела воспитать доброй и ласковой. Думала, под старость будет мне помощница…
И маленькая Людмила действительно была такой. Рядом с богоданной дочкой отогрела свою душу Анфиса и не могла нарадоваться на шуструю, непоседливую Людмилку. Девочка всегда крутилась рядом с ней, во всём помогала, работала быстро и сноровисто. Но когда повзрослела, вдруг отшатнулась от матери. Разладилось что-то их в отношениях, а что - Анфиса понять не могла. В то время Людмиле было уже около четырнадцати лет, и она из нескладного подростка стала потихоньку превращаться в красивую стройную девушку. Но меняясь внешне, она очень сильно изменилась и внутри. Стала грубой и несдержанной, на каждую просьбу матери отвечала отказом или делала всё спустя рукава. Когда же Анфиса начинала сердиться, Людмила только отмахивалась от неё, а то и вовсе убегала из дома, чтобы погулять с подружками. Пыталась Анфиса ещё воспитывать дочку, и по-хорошему подступалась к ней и по-плохому, но ничего не добилась и тогда махнула на неё рукой. Вскоре после этого Людмила встретила Алёшу Кошкина и совсем ушла из материнского дома, вспоминая дорогу туда, только если ей что-то было нужно.
– Эх, грехи наши тяжкие... – вздохнула Анфиса, перебирая невесёлые мысли.
Ей вдруг вспомнилась Валька Бацилла, бывшая подруга, вместе с которой она отбывала свой срок.
– Эх, Анфиска, никого не слушай, время – плохой доктор, оно боль не лечит. Время учит с ней жить. А ты жить будешь долго, я чувствую.
Помяв жёсткие, узловатые пальцы, Анфиса вздохнула и проворчала беззлобно:
– Накаркала-таки, Валюха. Царствие Небесное и тебе с твоими дочками. Видать, не скоро мы с тобой ещё свидимся. Забыл меня Господь на земле...
***
Людмила с утра суетилась по дому, то и дело подбегая к окну, чтобы посмотреть, не идёт ли её Алёшенька. Баня была уже жарко натоплена, на столе дымились любимые ватрушки мужа, а в печи подходил громадный пирог-курник.
Сама Людмила в розовой, почти не ношенной кофточке и тёмно-синей плиссированной юбке, раскрасневшаяся от печного жара и пары стопок выпитой водки, не находила себе места от нетерпения. И когда во дворе стукнула калитка, мигом вылетела на крыльцо, встречать долгожданного, любимого гостя. Однако, увидев, кто пришёл, разрумяненная женщина нахмурилась и вместо улыбки недовольно скривила губы, глядя, как по тропинке к ней приближается мать.
– Что это ты ни свет ни заря по гостям ходишь? – спросила её Людмила, с тревогой заглядывая за спину старухи. Уж не надумала ли она именно сегодня привести назад Любку? Или это Сонька постаралась и наябедничала ей на мать?
Когда рано утром Людмила вышла на крыльцо, ни старшей дочери, ни её вещей там уже не было. Но беспокоиться о ней женщина не стала. Куда она может деться? Кобыла здоровая, ничего с ней не случится. Сейчас важно не это. Алёша скоро придёт домой, вот что главное!
Но теперь под твёрдым и пристальным взглядом матери Людмила почувствовала себя неуютно.
– Ну чего ты сверлишь меня своими глазами?! – спросила она, сдвинув брови.
– Да вот хочу доискаться, где совесть-то у тебя? А? – тихо и спокойно заговорила Анфиса. – Ладно, Любка тебе поперёк горла встала, хотя ведь дочь она тебе по крови. Но с ней всё понятно. А Сонька-то тебе чем помешала? Ты за что, гадина такая, девчонку со двора выгнала? Она ведь у тебя не нагулянная, Алёшкина кровь, сразу видно. Как же ты можешь поступать с ней так?
– Всё-таки, Сонька, значит, – усмехнулась Людмила. – К тебе, стало быть, жалобиться побежала...
– Куда ж ей ещё пойти, если родная мать со двора гонит? – спросила Анфиса. – Ладно, ты свою совесть с хлебом съела. Но Алексей-то куда смотрит? Что ж вы творите, бесстыжие?!
– А ты меня не стыди, – воскликнула Людмила. – Нет у тебя на это никаких прав!
– Ты что ж такое говоришь? – всплеснула руками Анфиса.
– Что слышала, – подбоченилась Людмила. Она продолжала держать мать во дворе, даже не подумав пустить её в дом. Но Анфиса её об этом и не просила. Не до посиделок ей было, хоть и устала она за долгую дорогу, потому что проделала весь путь от Касьяновки до Зари пешком. Она только тяжело опустилась на огромную деревянную колоду, которую Алексей и Андрей приспособили для раскалывания дров.
– Как же это у меня нет на тебя никаких прав? – переспросила Людмилу Анфиса, переводя дыхание. – Ты ж дочь моя!
– Да какая я тебе дочь!? – зло расхохоталась Людмила. – Тамбовская волчица тебе дочь. Или, где ты там срок мотала? В сибирских лагерях? Ещё не хватало, чтоб какая-то убийца моей матерью была!
– Знаешь, значит? – склонила голову Анфиса. – И давно?
– Давненько уже, – кивнула Людмила. – С тринадцати лет. Спасибо, люди добрые нашлись, рассказали мне всё. А то бы я так и считала душегубку своей матерью. Слава Богу, что это не так.
– Не поминала б ты Имя Божье всуе, – проговорила Анфиса. – Ему и без того есть за что тебя наказывать. Он, Судия Всемилостивый, всё видит. Да по милосердию своему даёт людям время одуматься и исправиться. И горе тому, кто этого не сделает.
– Ты что, пришла мне проповеди свои читать? – усмехнулась Людмила. – Не нуждаюсь я в них. И в тебе тоже. Соньку сейчас же домой отправь. Ей, кобыле неблагодарной, ещё хлеб-соль родительскую отрабатывать надо. А с Любкой что хочешь, то и делай. Пока я жива, ноги её здесь не будет.
– Ну-ну, – поднялась с колоды Анфиса. – Бог тебе судья, Людмила. Помру, на похороны ко мне не являйся. Иначе встану...
– Вот как помрёшь, так приходи. Мы тебя похороним! – съязвила Людмила.
– Эх ты… – качнула головой Анфиса, ничего больше не добавила, взяла стоявшую у плетня палку и, опираясь на неё, как на клюку, пошла к калитке.
– Иди-иди, – проворчала Людмила, провожая её тяжёлым взглядом. – Помирать она собралась. Да ты ещё всех нас переживёшь...
***
Серое небо было затянуто тяжёлыми тучами. Вот-вот должен был начаться дождь, но Анфиса шла по дороге, медленно переставляя уставшие ноги. Ещё больше устала душа пожилой женщины. Ей бы поплакать, да облегчиться, вот только все свои слёзы Анфиса выплакала ещё по молодости. И теперь, в её сухих глазах плескалась боль и обида, которую она никак не могла выплеснуть.
Тяжёлые раздумья женщины прервал громкий рокот приближающегося мотоцикла. Обогнав её метров на десять, он остановился и, рявкнув, заглох. А мотоциклист, молодой и гибкий, спрыгнув с сиденья, направился прямиком к ней и широко улыбнулся:
– Куда путь держишь, бабуля? Или ты заблудилась? Скажи, где живёшь и я мигом доставлю тебя домой на своём железном коне. А то вон дождь собирается, промокнешь ещё ненароком. Да и по грязи на старых больных ногах далеко не уйдёшь. Бабуль! Ты меня слышишь? Эй, – мужчина помахал перед её лицом ладонью, – с тобой всё нормально? Глянь-ка, только что шла, а теперь стоишь как будто тебя паралич разбил... Глухонемая, что ли?
Анфиса медленно покачала головой, показывая, что слышит его и понимает. Но произнести не могла ни слова. Дыхание пожилой женщины перехватила невидимая железная рука. Перед ней стоял Александр, Саша, Сашенька... Тот единственный человек, которого она когда-то любила. Тот, кто прогнал её с их собственной свадьбы...
Долгие, очень долгие годы прошли с той поры и превратили её из юной девушки в суровую вечно хмурую старуху. А вот он остался таким же молодым и красивым.
– Саша... Сашенька... – прошептала словно громом поражённая Анфиса.
– Не, бабуль! Я не Саша, – с явным облегчением улыбнулся мужчина. – Меня зовут Егор. Егор Кот...