– Расскажи хоть о себе что-нибудь, – сказала Анфиса, прерывая возникшее за столом неловкое молчание. – Чем занимаешься? Где жил? Как в нашей деревушке оказался?
– Дед мой был из этих мест. Родился он здесь.
Глава 12
***
– Ой, Сонечка! – сложила ладошки вместе Любаша. Она стояла и с умилением смотрела на спящую старшую сестру. – Сонечка моя…
Люба только что проснулась, отправилась искать бабушку и – о, чудо! – наткнулась на Соню, которая спала в её постели. Девочка даже потёрла кулачками глаза, думая, что сестра ей просто снится. Но нет, она была здесь и спокойно спала, лишь изредка вздрагивая плотно сомкнутыми веками. Девочка принесла невысокую скамеечку, присела рядом с сестрой и принялась поглаживать её руку. Но вдруг с тревогой всмотрелась в её лицо: щека и краешек губы Сони были в царапинах и чуть-чуть посинели.
– Упала, наверное, – с жалостью подумала Любаша о сестре и невольно перевела взгляд на собственные колени, которые она ушибла на днях, когда упала с высокого табурета. Бабушка купила конфеты и поставила вазочку высоко в шкаф, чтобы она, Люба, их не достала. Но девочка, съев те, которые бабуля ей дала, захотела ещё и, воспользовавшись тем, что бабушка ушла во двор, взгромоздилась на высокую табуретку. Вот только вазочка стояла на полке не с краю, а в её глубине. Люба, потянувшись, встала на цыпочки, потеряла равновесие и тут же оказалась на полу, громко закричав от боли.
Анфиса в одно мгновение оказалась рядом с внучкой, но вместо того, чтобы пожалеть её, несколько раз несильно шлёпнула, сердито выговаривая:
– Куда ж тебя понесло, а? Паразитка ты этакая! Убьёшься ведь, зараза, а мне грех на душу брать?
– Ба-бу-шка-а-а… – плакала Люба, показывая ей на дрожащие колени, разбитые в кровь. – Больно-о-о…
– Свернула бы шею, ещё больнее было бы! – проворчала Анфиса, но в её голосе не чувствовалось ни капли злобы. – Иди сюда, егоза ты этакая. Сейчас зелёнкой твои колени обрабатывать буду.
Любаша испуганно всхлипнула.
– И не вой! – пригрозила ей пальцем бабушка. – Сама виновата. Ишь, как сильно расшиблась. Теперь терпи, а я буду дуть.
Боль была такой острой и режущей, что Любаша завопила во весь голос. Но ватка продолжала прижиматься к её ранам, оставляя на коленях темно-зелёный след.
– Да дую я, дую! – продолжала ворчать Анфиса. – Вот же навязалась ты на мою голову…
Она посадила Любашу к себе на колени, крепко обняла и начала укачивать как маленькую, продолжая ей выговаривать:
– Жалко мне, что ли, этих конфет? Я-то их не ем, тебе и купила. Да только что ж будет, если сразу все съешь? Вдруг обсыплет тебя от сладкого или живот разболится. Потому я и спрятала их. А ты, неугомонная, всё-таки полезла, куда тебя не просили. Эх ты, сластена… Ну, пирожки с малиной будешь?
– Буду, – кивнула девочка, всхлипнув в последний раз.
– Пошли… – тяжело поднялась Анфиса. – Тесто поставлю, помогать будешь.
Но прежде чем уйти, Анфиса достала с полки несколько конфет.
– Вот, ешь, да не все сразу…
Любаша благодарно хлопнула ресницами, но конфеты есть не стала. Спрятала их под свою подушку, а потом просто забыла о них. И вот теперь, глядя на лицо Сони, вспомнила. Обрадованная тем, что конфеты остались целыми, Любаша быстро сбегала в комнату, где спала, отыскала завалившиеся за матрас карамельки, и поспешила обратно. Но сестру будить не стала, снова уселась на скамеечку и принялась дожидаться, когда Соня проснётся.
Однако прошло не меньше получаса, прежде чем девушка открыла глаза. У Любы от долгого сидения затекали спина и ноги, но она боялась пошевелиться, чтобы случайно не разбудить сестру.
– Ой, Любаша, – улыбнулась малышке Соня. – Ты уже не спишь? А где бабушка?
– Не знаю. Ушла куда-то. На, это тебе, – Люба протянула ей подтаявшие конфеты, а потом липкими ладошками обхватила её за шею. – Сонечка моя…
С улицы донёсся приближающийся к дому стрекот. Соня встала, подхватила Любашу на руки и вышла на крыльцо, с удивлением глядя, как молодой мужчина помогает бабушке Анфисе выбираться из мотоциклетной люльки.
– Вот, доставил с ветерком и до дождя успели, – приговаривал он, а потом, повернувшись, увидел Соню и весело присвистнул: – Ба! Я её по всей Заре ищу, а она у меня под боком поселилась!
– Знакомы, что ли? – Анфиса перевела внимательный взгляд с Егора на растерянно стоявшую девушку. – Когда успели?
– Было дело, – заметив тревогу, мелькнувшую в глазах Сони, Егор ободряюще ей улыбнулся. – Значит, это твоя внучка, да, бабуль? Чудеса, да и только!
– Чудеса, не то слово, – хмуро проговорила Анфиса. – Ну что, знакомый… Проходи. Чаем тебя напоим.
Егор словно только этого и ждал. Он подошёл к девушке и протянул ей руку:
– Ну, здравствуй, Соня Кошкина!
Ей ничего не оставалось, кроме как пожать его ладонь. А Егор уже разглядывал её Любашу, сверлившую его любопытными глазёнками.
– Ну а ты кто такая?
– Любаша… – ответила девочка, а Соня добавила:
– Это моя младшая сестра. Мы с ней теперь живём здесь, у бабушки Анфисы.
– Не держи гостя на пороге-то, – кивнула на дверь Анфиса. – Заходите уже, за чаем успеем наговориться. А ещё лучше, если сразу и пообедаем. Помоги-ка мне, Сонюшка…
***
От обеда Егор отказался, но с удовольствием съел кусок кулебяки и отхлебнул горячего ароматного чая.
– Расскажи хоть о себе что-нибудь, – сказала Анфиса, прерывая возникшее за столом неловкое молчание. – Чем занимаешься? Где жил? Как в нашей деревушке оказался?
– Дед мой был из этих мест. Родился он здесь. Может, ты, бабуль, вспомнишь такого, Александром его звали. Он когда-то моряком служил. Потом встретил мою бабушку Римму, и они уехали отсюда. Поселились на Урале, бабушка медсестрой в больницу устроилась, а дед на завод пошёл работать. Там у них мать моя родилась. Что там дальше у них произошло, не знаю, не спрашивал. Но маме было всего два года, когда они разошлись. Бабушка с дочкой уехала, а дед так там и остался. Что ещё рассказывать? После деда бабушка Римма сошлась с каким-то Петром, но прожили вместе они недолго. Маме было лет десять-двенадцать, когда бабушка умерла. Болела она чем-то. Пётр, недолго думая, падчерицу отдал в приют, а сам продал всё имущество и исчез.
Соня, внимательно слушая Егора, не сдержала волнения и испуганно прижала ладонь к губам. Заметив это, Егор невесело усмехнулся:
– Мать моя непутёвой оказалась. Рано забеременела, а когда я родился, бросила меня в роддоме. Так я попал в тот же приют, где она и воспитывалась. Так вот и получилось, что я её не видел и не помню. Она знала, где найти меня, но никогда не искала. А вот дед Саша нашёл. Мне тогда уже шесть лет было. Помню, Марковна, нянечка наша, пришла и говорит: «Ну, Егорка, под счастливой звездой ты родился. Иди во двор, там тебя родной дедушка ждёт!»
– Значит, он тебя сам воспитывал? – спросила Анфиса, подняв на Егора затуманенный взгляд.
– Сам. Больше у меня никого не было, и у него тоже. Где моя мать и что с ней - я не знаю. Живёт, наверное, где-то, может быть, и семья есть. Ни об отце, ни обо мне она никогда не вспоминала. А ведь он когда-то назвал её в честь своей матери – Натальей.
– Натальей, – эхом повторила Анфиса.
– Да, – кивнул Егор. – В домишке прабабушки я сейчас и поселился. А приехал совсем недавно. Хотелось повидать эти места.
– А что же… дед твой? – не удержалась Анфиса от мучавшего её вопроса. – Почему с тобой не приехал?
Егор помедлил с ответом. Потом проговорил:
– Прошлой осенью деда Саши не стало. В последнее время он болел сильно, исхудал, почти ничего не ел. Всю жизнь на вредном производстве работал, вот и не дожил даже до восьмидесяти лет.
– Ну да, – неизвестно к чему произнесла и тихо вздохнула Анфиса. – Он был старше меня лет на пять, не больше.
– Так ты его знала? – обрадовался Егор и вдруг стал серьёзным. – Бабуль, он ведь умирал у меня на руках. Два инсульта перенёс. Говорил плохо. Но всё повторял, что по молодости обидел одну хорошую девушку. Бросил, что ли, её, я так и не понял. Свадьбу вспоминал и невесту чью-то. Только я так в этом и не разобрался. У деда же вроде одна только невеста была, бабушка Римма. На ней он и женился. Может чужую невесту любил? Так бывает. Странно, в общем всё. А ещё он сказал, что хотел бы получить её прощение, а только Бог не привёл. Может ты, бабуль, помнишь, что за истории тут случались? Деревенские пересуды долго живут.
– Где ж тут что упомнишь? – снова вздохнула Анфиса. – Целая жизнь прошла. Мало ли людей тут побывало. Одни приходят, другие уходят. А что ж, до своей болезни дед тебе ничего не рассказывал?
– Да он не больно разговорчивый был, – пожал плечами Егор.
– Ну да, ну да, – Анфиса, тяжело опираясь обеими руками о стол, поднялась и взглянула на Соню. – Ты давай, внученька, сама тут хозяйничай, ладно? Гостя проводишь, приберись и за Любашей присмотри. А я прилягу. Что-то мне неможется.
Махнув вставшему с места Егору, она прошла в свою комнату, взяла с полки потрёпанную печатную иконку Спаса Нерукотворного и поднесла её к глазам:
– Простила я его, Господи Иисусе Христе Милостивый. Вот тебе крест, простила. Прямо сейчас. И ты его прости… Спи спокойно, Сашенька, и не тревожь душу свою. Прости, Господи, ему все прегрешения вольные и невольные…
Молилась Анфиса тихо и недолго. Потом легла на кровать и прикрыла утомлённые веки. Но сон не шёл к ней. А вот воспоминания закружились пчелиным роем и вернули её в самое начало такой долгой и нелёгкой жизни, которая почему-то никак не хотела заканчиваться.
***
Через полчаса Соня осторожно заглянула в комнату бабушки и увидела, что та, бледная как стена, лежит на спине и неподвижным взглядом смотрит в потолок. Лоб Анфисы покрыла испарина.
– Что с тобой, бабулечка? – бросилась к ней девушка и присела рядом. – Тебе плохо?
– А? – Анфиса медленно повернула голову, и Соня увидела, что по её щекам текут крупные прозрачные слёзы.
– Подожди! Я сейчас! – девушка метнулась на кухню и вскоре вернулась оттуда с кружкой холодной воды и влажным полотенцем. Она быстро промокнула лицо Анфисы, потом подала ей воду и помогла привстать: – Вот, выпей, тебе будет легче. Где у тебя лекарства?
– Да сядь ты, не суетись, – Анфиса послушно сделала несколько глотков воды, потом отдала кружку Соне. – Любка где?
– На крылечке в уголке играет. Там с ней Булька... такой славный пёс. И ласковый.
– А-а-а, ну пусть, – сказала Анфиса. – Добрая ты, не в мать пошла. Это хорошо.
– Ты видела маму? Была у нас дома? – спросила Соня. – Егор сказал, что встретил тебя в Заре.
– Там была, – кивнула Анфиса. – Пристыдить хотела мать твою. Да видно она свою совесть с хлебом съела. Даже слушать меня не стала. Тогда я ей сказала, чтобы её ноги на моих похоронах не было. А она только расхохоталась и заявила, что я сама к ним должна буду прийти.
– Как это? – не поняла Соня.
– Вот так. Приходи, говорит, мы тебя похороним, – Анфиса погладила Соню по руке. – Бог с ней, Сонюшка. Пусть живёт, как знает. Мы тоже не пропадём. Скажи лучше, гостя своего проводила? Хорошо. Только скажи-ка мне, на милость, что у тебя с ним?
Краска бросилась в лицо девушки:
– Ничего. Просто он однажды... помог мне.
Соня с трудом подбирала слова. Ей не хотелось обманывать бабушку, но и правду сказать она не посмела. Разве можно в таком признаваться? Лучше провалиться со стыда сквозь землю, чем говорить о том, что хотели с ней сделать Валерка и Стас.
– Смотри, девка, – покачала головой Анфиса, – ты молодая и красивая. И так часто бывает, что на долгий день ума не хватит. А всё же мои слова запомни. Прежде чем с мужиком свою жизнь связать, нужно с ним пуд соли съесть, чтобы потом не проливать горькие слёзы. Мы ведь, глупое бабьё, доверчивое да наивное. Ведёмся на смазливые лица и сладкие речи. А потом слезами умываемся. Только судьбу не перепишешь. Жизнь человеку один раз даётся. Понимаешь, о чём я говорю?
Соня, широко распахнув глаза, смотрела на бабушку. Ещё никто и никогда не разговаривал с ней так, по-взрослому, о том, о чём люди редко говорят друг с другом.
– Не доверяй, внученька, всем подряд, – продолжала Анфиса, поглаживая руку девушки. –Присматривайся к людям, душой смотри, не глазами. И тогда, может быть, меньше доведётся тебе хлебнуть горюшка. Ну а теперь давай подумаем, как нам дальше с тобой жить. Домой, я так понимаю, ты возвращаться не хочешь. Да это и неудивительно с такой-то матерью. Оставайся. За Любашкой присмотришь. А я на теплицы буду ходить. Там зимой и летом работы хватает. То семенной материал сортировать надо, то землю готовить, то рассаду сеять.
– Бабушка, – улыбнулась Соня. – А давай наоборот. Ты оставайся дома, а в теплицы вместо тебя буду ходить я. Вот увидишь, я всё успею.
Уголки губ Анфисы дрогнули:
– Ну что ж, девонька, может ты и права. Так значит так. На том и порешим. А только слова мои не забывай. Когда-нибудь они тебе пригодятся...
С того самого дня Соня не ходила, а летала по земле. Ей нравилось работать и отдавать деньги бабушке, нравилось засыпать и просыпаться в одной постели с тёплой, пахнущей молоком и сладостью сестрёнкой. Их две подушки бабушка заполнила мягкими луговыми травами, и этот аромат кружил голову Сони, унося её в мир волшебных грёз.
Точно так же кружилась голова девушки, когда она смотрела в глаза Егора. Он часто встречал её после работы и провожал до дома. Они весело болтали обо всём на свете, много шутили и смеялись. Но никогда Егор не позволял себе чего-то большего, кроме дружеского рукопожатия на прощание.
Анфиса, поначалу настороженно относившаяся к их общению, постепенно оттаяла и только качала головой, когда Егор, безо всяких просьб, приходил к ним, чтобы починить калитку, залатать крышу, поправить забор или выполнить другую мужскую работу, которую раньше всегда она делала сама.
Любаша тоже привязалась к Егору. Она теперь не мыслила своей жизни без него и Сони. А он приносил ей пряники и конфеты, в тёплые дни катал по улице на своём мотоцикле, и, к большому восторгу девочки, сделал под яблоней настоящие качели.
– Снег вот-вот упадёт и холодина такая на улице, – ворчала на него Анфиса. – Для чего ты это ей городишь? Всё равно зимой она тут кататься не будет.
– Так зима же не навсегда, бабуль, – смеялся Егор. – Весна тоже когда-нибудь придёт. Тогда качели Любашке и пригодятся.
– Ну-ну, – привычно повторяла Анфиса. И, больше ничего не добавив, уходила, чтобы заняться своими делами. Она знала, почему Егор так часто поглядывает на часы. Скоро с работы должна была прийти Соня и он, конечно, торопился, чтобы встретить её.
Но однажды она не выдержала и, слегка прищурив глаза, спросила:
– Что у тебя к ней?
– О чём это ты, бабуль? – Егор сделал вид, что не понимает её.
– Ой, не дури, парень, – покачала головой Анфиса. – Насквозь ведь я тебя вижу. Зачем девке разум мутишь?
Егор, рубивший дрова, с размаху вогнал топор в полено и выпрямился, вытерев со лба пот.
– Я и сам не знаю, бабуля, что со мной. Старше я её намного. Мне уже тридцатник, а ей зимой только восемнадцать исполнится. Сколько раз уехать хотел, а не могу. Прикипел сердцем, понимаешь? Дай хоть ты мне совет, что ли.
Анфиса подняла глаза к небу, посмотрела, как свинцовые тучи бегут куда-то, копошась и расталкивая друг друга. Потом снова взглянула на Егора:
– Какая из меня советчица? Жизнь вон как крутит. Порой только под старость начинаешь понимать, кто прав, а кто виноват. Вот, как дед твой. Но изменить тогда уже ничего нельзя. А тебе я вот что скажу, парень. Если для тебя Соня, с тобой она и останется. Ну а если нет, хоть что ты делай, разведёт вас судьба.
– Как же это понимать? – озадаченно спросил Егор.
– Как хочешь, так и понимай, – ответила ему Анфиса. – А меня об этом больше не спрашивай. Мне б свою жизнь дожить, куда там, в чужих разбираться.
***
Соня закончила перебирать лук-севок, пересыпала его в разные ящики, подписала их и обвязала бечёвкой. Потом сняла фартук и косынку, в которых всегда работала в теплицах, и поспешила к умывальнику с холодной водой, чтобы умыться. Но когда протянула руку за вафельным полотенцем, которое всегда висело рядом на крючке, увидела, что его там нет. Удивлённая девушка обернулась и увидела перед собой высокого симпатичного парня с лучистыми синими глазами. Улыбаясь, он протягивал ей полотенце.
– Привет, красавица! Меня зовут Герман...