— Витя, не хотела тебе говорить, но, думаю, ты должен знать, — Кристина уже ждала мужа в большом холле.
— Что опять случилось? Машину чью-то зацепила? Шубу новую порвала?
— София объявилась.
Виктор замер на месте, но тут же сделал вид, что ему это неинтересно. Только внутри вновь проснулся дремавший вулкан.
— И что с того? — равнодушно спросил он.
— Просто решила, что тебе стоит знать, — обиделась Кристина и ушла вглубь дома.
Когда одержимость контролем достигла пика, Виктор ограничил дочь во всем. Полине тогда стукнуло пятнадцать. Виктор запрещал ей общаться со сверстниками, перевел на домашнее обучение, а затем отправил в специальный лагерь за границей на четыре месяца. Он объяснял это тем, что пытается обезопасить Полину от недоброжелателей. Но когда дочь вернулась домой, он ее едва узнал: исхудавшую, замкнутую, необщительную.
В тот момент Виктор понял, что перегнул палку. Он вернул дочь в школу, но контролировать не перестал. В глубине души осознавал, что делает что-то неправильное, даже нездоровое, но эгоизм был сильнее. Виктор предпочитал жить в мире иллюзий, где он был жертвой, а все остальные — врагами, чем признать свою вину в разрушении семьи.
До конца своей жизни Виктор так и не поймет, что все его действия, направленные против Елены и Софии, были не просто местью. Это была попытка сохранить остатки своего разрушенного мира, даже если это означало разрушение жизней других людей.
Виктор посмотрел вслед Кристине, а затем поднялся в свой кабинет. Как только за ним закрылась тяжелая дубовая дверь, он выдохнул и смог стянуть с себя маску равнодушия. Тут же набрал номер старого знакомого.
— Выясни, что понадобилось Софии. Раз пришла — значит, с чем-то. Елена гордая, сама бы Софию не отправила. Значит, что-то случилось.
Виктор отбросил телефон и облокотился на стол. Последнее время у него шалило сердце.
***
Полина шла по тротуару, продрогшая насквозь. Возвращаться домой она не хотела — подозревала, что Кристина или уже все рассказала, или скоро расскажет, но не поговорить с ней не могла.
Полина увидела впереди вывеску небольшой пекарни. Она забежала внутрь, чтобы немного согреться, а затем вернуться к галерее — там была припаркована ее машина.
«Я должна вернуться, — подумала Полина. Но тут же начала спорить сама с собой: — А если она до сих пор там? Да ну, бред какой. Она же не будет просто стоять и ждать меня у входа. А если все-таки ждет? Может, поехать на такси, а машину попросить забрать Кристину? Ага, и тогда отец точно все узнает, если еще не узнал, и будет скандал. Или, может…»
София выглядела при встрече такой одинокой. Решительной. Несчастной.
Мысли гудели пчелиным роем. Сама от себя не ожидая, Полина резко вскочила со стула и выбежала из пекарни. Она бежала все быстрее и быстрее в глупой надежде увидеть Софию на том же месте, где она оставила ее.
Все эти годы Полина не была готова к этой встрече. Не была готова признать, что отец, возможно, лгал ей и создавал образ врага там, где должна была быть любовь.
Ее телефон пикнул сообщением от менеджера: «Все в порядке? Ты можешь не приходить сегодня, если плохо себя чувствуешь». Полина ответила коротким «Да» и выключила телефон. Она знала, что совсем скоро отец начнет звонить, а как только не сможет дозвониться, то начнет отслеживать ее местоположение через приложение.
У галереи никого не было, но выставка еще функционировала. Правда, людей внутри уже почти не осталось. Машина по-прежнему стояла на парковке, отца поблизости не оказалось. Значит, у Полины было немного времени, чтобы разобраться в себе, прежде чем выслушивать очередную тираду от него.
Ничего не оставалось, как зайти внутрь галереи и немного погреться. Внутри на одной из скамеек она заметила знакомый силуэт… София. Сестра сидела и смотрела на одну из самых сложных работ Полины.
Поля присела рядом.
— Я эту картину нарисовала в шестнадцать лет. Что ты в ней видишь? — спросила так, как будто они были старыми подругами.
— Я вижу твое отчаяние.
— А все видят подростковый бунт, — слабо улыбнулась Полина.
— Я ничего не смыслю в искусстве, но картина будто смотрит на меня. Не знаю, как это объяснить. Я ее чувствую, что ли. — София повернулась и посмотрела на сестру. — Я ни о чем тебя не прошу. Мне ничего от тебя не надо, кроме одного. Съезди со мной к матери. Она не заслужила этого.
— Не думаю, что это хорошая идея, — тихо сказала Полина и отвела взгляд. — Мы ведь чужие люди.
— Это ты так думаешь? Или тебе об этом Виктор сказал?
— Это мои мысли, — уверенно сказала Полина, но про себя добавила: «Наверное...»
Сестры остались сидеть в тишине. В галерее уже никого не осталось, и казалось, что даже дыхание рождает эхо. Первой тишину нарушила Полина.
— Он сказал мне, что мама никогда не хотела меня видеть. Говорил, что я не нужна.
— Но это не правда! — возмутилась София. — Все эти годы он манипулировал тобой, нами. Лгал тебе. Не прошло ни дня, чтобы мама не пыталась бороться. Ты знаешь, что он собрал заявления свидетелей, которые подтвердили, что наша мама психически неустойчива? Он тебе наверняка такое говорил, да? Что она психичка? А ты знала, что эти свидетели даже никогда не видели маму в живую? Но никто не стал бы разбираться. Ты слишком плохо знаешь своего отца!
— Почему я должна тебе верить? — Полина повернулась, в ее глазах стояли слезы.
— Потому что я это знаю. У нас разница почти шесть лет. Я все помню, и я все видела. Я была на всех заседаниях суда. Я ходила с мамой, когда она обивала пороги и боролась за тебя. До последнего. А сейчас ее время уходит. Понимаешь? Пусть хотя бы в конце пути ее сердце успокоится!
— Но что, если я не готова? — прошептала Полина.
— Я понимаю тебя. Но ты должна хотя бы попытаться. Ради мамы. Ради себя. Ради нашей семьи, которую Виктор разрушил своими лживыми словами. И будет больно. Тебе уже больно — по твоим работам это прекрасно видно.
Полина молчала, глядя куда-то вдаль. София не торопила. Она знала, что нужно время, чтобы переварить все это.
— А что, если она действительно не хотела меня видеть? — спросила Полина.
— Она пожертвовала своей жизнью и здоровьем ради нас. Это ли не любовь?
— Я... я не знаю.
— Мама заслужила, чтобы ты узнала правду о ней. Даже если тебе все равно, сделай это хотя бы из человеколюбия.
Полина снова замолчала. На этот раз молчание длилось невыносимо долго. Казалось, будто она рассматривает свои работы, но на деле она даже их не видела — перед глазами будто висела пелена.
— Хорошо, давай поедем к ней, — наконец прошептала Полина.
***
Елена лежала на кровати и смотрела на ветви березы, стучащие в окно. Серый февральский день. Ничего необычного. Сил не осталось даже на то, чтобы отвернуться от окна. Еда внутри нее уже не держалась, а тело пронзала невыносимая боль.
— Мама, ты не спишь? — в дверь комнаты постучали. Елена тут же приободрилась, услышав знакомый голос.
— Доченька, ты вернулась. Я думала ты не успеешь, — прошептала она.
— Я не одна.
Елена с трудом повернула голову. Никто так и не узнает, каких усилий ей стоило сделать это простейшее движение.
За спиной у Софии стояла она... Полина, притупивши взгляд, робко произнесла:
— Привет...
Полина боялась смотреть на нее — настолько изможденной она выглядела. Но глаза Елены светились все той же теплотой, как в далеком, забытом детстве.
— Я так долго ждала этой встречи, — прошептала она.
— Я должна тебе кое-что сказать, — начала Полина, но Елена ее перебила:
— Ш-ш-ш... Я знаю все, доченька, — и протянула ладонь к дочери.
— Он... он говорил, что ты не хочешь меня видеть, — слезы катились по щекам Полины.
— Глупости. Я больше всего на свете любила и люблю вас обеих. И буду любить даже после того, как меня не станет.
Елена говорила медленно, с трудом выдавливая из себя каждое слово. София села с другой стороны кровати, взяв мать за вторую руку.
— Ты выполнила обещание, — сказала Елена старшей дочери. — Не бросайте друг друга. Пообещайте.
— Обещаем, мама, — произнесла София.
Усталость забирала последние силы. И Елена закрыла глаза.
— Спасибо, что вы здесь, — едва слышно произнесла она.
София тихонько встала и подошла к Полине. Она положила ладонь на плечо младшей сестры, которая едва сдерживала слезы.
— Пойдем, ей нужно отдохнуть.
— Она же не... — Полина оглядела притихшую мать.
— Нет, она просто лежит. Ей очень больно. И говорить в том числе. Пойдем на балкон, подышим свежим воздухом, — София поддержала сестренку за локоть и помогла выйти из комнаты. — Я не смею тебя просить о большем, но если ты захочешь остаться здесь ненадолго, то я буду рада.
— Как же так... — шептала Полина, оглядываясь на мать, будто не слыша голос сестры.
— Жизнь очень непростая штука. Но как бы не сложилась, мама уйдет счастливой, что мы наконец-то вместе. Она ждала этого долгие пятнадцать лет.
— Но почему отец не позволял мне видеться с вами?
— Потому что он боится остаться один, — произнесла София. В комнате воцарилась тишина.
***
В особняке стояла тишина. Кристина закрылась в спальне и легла спать, избегая встречи с мужем. Виктор сидел за рабочим столом, нервно барабаня пальцами по полированной поверхности. Телефон лежал рядом, но молчал. Полина «вне зоны доступа».
Он чувствовал, что что-то не так. Интуиция, которую он всегда считал своим главным оружием в бизнесе, на этот раз подсказывала ему нечто большее, чем просто решение по работе. Полина не отвечала на звонки уже несколько часов — это было на нее не похоже.
Когда на экране наконец-то высветился входящий звонок от дочери, его сердце пропустило удар. Ледяная рука страха сжала грудь. Он знал. Знал, что она была у Елены.
Виктор встал, чувствуя, как кружится голова. Ноги сами понесли его к любимому кожаному креслу в углу кабинета. Мягкий свет настольной лампы освещал стены, увешанные фотографиями — его, Полины и их счастливой жизни.
Усталость последних лет навалилась на него со всей тяжестью. В последний момент перед тем, как темнота поглотила его, он подумал о том, что всегда боялся остаться один. В другом городе одновременно с потоком его мыслей те же слова произнесла София.
И вот теперь, когда его жизнь заканчивалась, он понял, что именно это и произошло.
Его сердце не выдержало. И он остался один.
В пустом кабинете часы пробили полночь. Их бой эхом разнесся по комнате, где хозяин дома навсегда уснул в любимом кресле. Кристина, мирно спавшая в спальне на втором этаже, обнаружит мужа только утром.
***
Елена ушла из жизни через неделю. Но дочери были готовы к этому. Полина проводила с угасающей матерью все время. Сил разговаривать у Елены уже не было, поэтому она просто лежала и слушала истории из жизни младшей дочери. София присутствовала рядом, но снова деликатно молчала, не мешая их единению.
Когда дыхание Елены остановилось, София взяла Полину за руку. Они не плакали, а просто крепко сжимали ладони друг друга. Сестры не произнесли ни слова, но в этот момент подумали об одном и том же.
Их мать ушла, но оставила им самый ценный подарок: возможность начать все сначала — как сестры, как семья, которая когда-то давно была разрушена.
Автор: Рита Л.
Завещание
Владимир Алексеевич в мрачном настроении задумчиво стоял у окна в своём кабинете. За окном собиралась гроза, темнело, вот-вот начнётся ливень.
— Владимир Алексеевич, — по внутренней связи обратилась секретарша, — к вам посетитель. Утверждает, что ваш школьный товарищ. Впустить?
— Впусти, — Владимир Алексеевич был слегка удивлён.
Дверь отворилась, и вошёл мужчина, ровесник хозяина кабинета, лет сорока пяти, с чёрной сумкой через плечо, в белой рубашке с короткими рукавами в мелкую синюю клетку, в джинсах и когда-то белых кроссовках. Был он немного смущён.
— А, Васька, привет, — с усмешкой произнёс Владимир Алексеевич,— мой совет впрок пошёл три года назад?
Три года назад у Василия серьёзно заболела жена, требовалось дорогостоящее лекарство. Он случайно встретил на улице Владимира Алексеевича и был приглашён в офис. В офисе Владимир Алексеевич самодовольно распинался о жизни, сказав, что если человек не может заработать денег столько, сколько ему надо, то пусть их украдёт. Если очень надо, то грех небольшой. Василий тут же воспользовался советом и украл у него сто тысяч рублей. Потом он прислал письмо, объясняя свой поступок, а также сдачу, оставшуюся от покупки лекарства. Владимир Алексеевич не стал преследовать своего школьного товарища.
— Я верну, — произнёс посетитель неуверенно.
— Да? Не думаю, видимо, случилось что-то такое, что кражей делу не помочь. В прошлой раз всё получилось у тебя?
— Да, спасибо тебе, Володь, я верну.
— Если бы смог вернуть, сюда бы не пришёл.
— Сейчас у меня совсем беда, Володя.
На глаза Василия навернулись слёзы, но он справился и продолжил:
— Машенька, дочка, пятнадцать лет девочке, здоровая такая была и вдруг оказалось, что у неё сердце больное, срочно требуется операция, но она платная. В Швейцарии.
— И сколько?
— Шестьсот пятьдесят.
— Шестьсот пятьдесят?
— Швейцарских франков.
— Двадцать один миллион рублей примерно.* А почему Швейцария? А в России таких операций не делают?
— Делают, но тоже платно.
— И сколько?
— Два миллиона.
— Недорого.
— Евро.
— Да они охренели! И где ты возьмёшь такие деньги?
— Я так понял, что ты хорошо знаешь Максим Максимовича, главу администрации нашего города? У него фонд помощи есть, «Благо России» называется. Он, может быть, поможет, если ты попросишь?
Владимир Алексеевич расхохотался. Он сел за свой стол и показал рукой на место рядом.
— Садись, Василий. Эх, Вася ты, Вася. Это не совсем фонд, это скорее «прачечная». В нём деньги отмывают. . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>