«Я тебе верю». Глава 61.
Начало Глава 1.
- Перелом ключицы, ничего страшного, - Эдик улыбнулся, глядя на встревоженное лицо жены.
- Ничего страшного, - осуждающе повторила она за парнем. - Сколько ты в больнице пробудешь? Что доктор говорит?
- Сказал, дня два, как общее состояние будет, - Эдик чувствовал смешанный запах дома и духов его любимой женщины. Это было почти осязаемо, так заметно, как если бы тёмной ночью взошло яркое солнце вместо луны.
- Так мало? Но ведь это... Это серьёзная травма, почему так мало? - Лиза осторожно попыталась поправить подушку под спиной полулежащего мужа.
- Не знаю точно. Наверное потому, что это не бедро и не колено. Большой нагрузки нет, - он по привычке пытался пожать плечами, но не смог. - Ерунда всё это, Лиза. Зато от работы отдохну, - парень наморщил нос, вспомнив дневной визит бригадира в больницу.
Апельсины ярким дежурным пакетом легли на тумбочку:
- Здорово, Эдуард, - пожилой мужчина по привычке протянул руку, но, опомнившись, потёр ею о пустой карман, будто она зачесалась. - Ну, рассказывай, как дела?
- Здорово, Андреич. Вот, лежу, отдыхаю пока.
- Это да, это хорошо. Как кормят? - бригадир сел на деревянный стул, недовольно скрипнувший под непрошенной ношей.
- Как сейчас могут кормить, каша на воде с натуральным белком, - перловая каша и правда была сдобрена разбухшими белесыми личинками.
- Понятно, понятно, - мужчина смотрел на замок из грубых пальцев, будто раздумывая, с чего начать. - Ты это, парень, - он неловко почесал темечко, - хода делу не давай лучше.
- В каком смысле? - спросил Эдик.
- Понимаешь, можно договориться на комбинате, что тебя в этот день на заводе не было. А ты давай, заявление задним числом напиши за свой счёт. Ну, ты не можешь, я за тебя напишу, левой рукой черканешь закорючку, - он вытащил из кармана пиджака сложенный белый лист и шариковую ручку.
Парень смотрел на него, с трудом веря в происходящее. Георгий Андреич, проработавший на этом производстве не один десяток лет, вырастивший из многих дворовых мальчишек настоящих профессионалов, знатоков своего дела. Он объяснял работу с азов, уча такому, о чём учёные мужи не писали ни в одном учебнике. Человек, приручивший кипящую сталь, и обходившийся с ней так уважительно, что и ей приходилось уважать его.
Рабочие руки разгладили на тумбочке листок, отодвинув в сторону обманчивые оранжевые фрукты.
Эдик смотрел на бригадира пристально, ожидая, когда тот поднимет на него взгляд.
- Вы не можете просить меня об этом, - парень отрицательно кивнул головой.
- Да я тебя и не прошу. Это всегда так делается. Думаешь, ты первый такой? - Андреич от чувства беспомощности медленно скатывался в агрессию. - Что ты здесь получишь, «больничный» в три копейки? А так - пухлый конверт тебе гарантирован.
- Нет, - снова качнул головой Эдик. Сломанная ключица напомнила о себе, уколов болью шею и затылок.
- Ладно, тебе деньги не нужны. Ты о людях подумай. Что будет, ведь кто-то из-за тебя работу потеряет. У человека тоже семья, жена, дети. Да он всю жизнь положил на это производство. А ты его своим кирзовым сапогом перед пенсией под зад выпнешь? - Георгий Андреич, видимо, ставил себя на место инженера по охране труда, которому грозило увольнение.
- Это неправильно, Вы же знаете! - возмутился Эдик после обвинения в равнодушии. - У него работа такая, он смотреть должен за тем, что в цеху происходит.
- Ох, Эдуард, не думал я, что ты как маленький ребёнок, - прораб снова разгладил листок, на котором до сих пор не появилось ни одной буквы. - Должно, должно... Много ты знаешь, как и что должно быть. Думаешь, руководству деньги так просто с неба валяться? Думаешь, мы со склада всё по норме получаем? Знаешь, сколько раз пустые ведомости подписывать приходилось, а? Мальчишка, одумайся.
- Нет, - отрезал Эдик, не глядя на ссутуленную годами и жаром тысячеградусной печи пожилую фигуру.
Георгий Андреич поднялся, положил ручку во внутренний карман серо-коричневого пиджака:
- Последнее скажу тогда. Слушай. Ты в нашей бригаде долго не проработаешь, можешь завтра новое место искать. Во-первых, авторитет ты среди мужиков потеряешь. Во-вторых, я тебе наряд по-старому ни разу не закрою, даже не надейся. Раз ты наперёд смотреть не умеешь, то и будущего тебе не будет. - Прораб, проваливший свою миссию, неторопливым шагом вышел из палаты.
Люди, находившиеся в палате, излишне старательно занимались своими делами, пытаясь этим прикрыть повисшую в больничном воздухе неловкость.
А теперь на краю кровати сидела Лиза, и смотрела такими преданными и страдающими глазами, что у парня сжималось сердце.
- Доктор хороший? Что прописал?
- Лиза, не переживай, я тебя прошу. Доктор отличный, строгий и суровый. Сказал, обезболивающее при выписке пропишет, чтобы жена не переживала, - улыбнулся парень.
- Да нет, - заразившись улыбкой мужа, сказала молодая женщина.
- Да, да, - уверил её парень. - Так и сказал, честное слово.
В палату заглянула сердитая белая медсестра:
- Посещения окончены. Женщина, на выход!
Лиза нерешительно взяла мужа за здоровую левую руку:
- Я приду завтра вечером, хорошо?
- Женщина- а-а-а! - раздалось у двери, и жена, торопливо перебирая безразмерными угрюмыми кожаными тапками, направилась к выходу.
- Любит тебя, ага? - спросил очень старый человек с редким младенческим пушком на голове, безнадёжно закашлявшись.
- Ага, - подтвердил Эдик, и старательно закрыл глаза, показывая свою незаинтересованность в дальнейшей беседе.
Лиза, выходя из больницы, столкнулась с запыхавшимся Алёшкой.
- Привет! Как наш больной? Как ты?
- Привет, - откликнулась молодая женщина. - Давай на скамейку присядем, я тебе всё расскажу. Тебя всё равно уже не пустят, - она застегнула верхнюю пуговицу тёплого пальто, поправив в его глубине светло-розовый шарф.
- Меня? Не пустят? - откровенно рассмеялся парень, откинув голову в залихватски заломленной кепке назад. - Ты меня плохо знаешь, подруга друга, - он достал из правого кармана куртки батончик с начинкой производства старой шоколадной фабрики.
- Это аргумент, - согласилась молодая женщина, отвернувшись в сторону и сглотнув слюну, внезапно наполнившую рот.
- Лиза, держи. У меня ещё есть, - Алёшка, хулигански склонив голову, исподлобья рассматривал её.
Она нерешительно протянула руку в перчатке с красками цветущего лета.
- Спасибо! Беги тогда, раз у тебя пропуск есть. Эдик сам всё тебе расскажет, - Лиза держала шоколад в тёмно-коричневой обёртке с изображённым на ней золотым зданием, будто боясь положить его в сумочку. - Спасибо, - снова повторила она. - Пока!
- Давай, увидимся, - улыбающийся Алёшка направился к другому входу в здание, над дверью которого алел крупный крест.
- Конечно, «Скорая» всегда открыта, - мысленно улыбнулась Лиза, и поёжилась от порыва резкого ветра.
Сегодня в квартире было страшнее обычного. Старые рамы сопротивлялись, как могли, холодному ветряному натиску. Загнутый жестяной лист на крыше библиотеки беспомощно жаловался на свою судьбу. Голые деревья постанывали от безысходности. Лиза вскипятила чайник, налила в кружку Эдика крепкий чай и села на кухне, закутавшись в одеяло. Она развернула батончик с шоколадной начинкой, аппетитно хрустнувшего тоненькой блестящей фольгой. В прихожей скрипнула щербатая узкая половица, вторя старой уличной жестянке.
Шоколад был свежий, начинка ещё мягкая и тающая во рту. Молодая женщина закрыла глаза, попытавшись представить мужа, сидящего на своём обычном стуле на кухне. Но это ей не удалось, Лиза видела Эдика на узкой больничной койке, с резко выступившими в лунном свете скулами. Телевизор бормотал историю сказочной любви с повторяющимся раз за разом диалогами. На каждый задаваемый вопрос следовал один и тот же вопрос.
- Мария-Луиза, ты ходила вчера в церковь?
- А почему ты спрашиваешь?;
- Робертино, ты видел вчера Ангелику?
На что следовал стандартный ответ:
- А почему ты спрашиваешь?
- Сплошные разведчики, - прошептала Лиза, плотно закутавшись в уютное тёплое одеяло.
§§§
Слава шёл по промозглой улице под ручку со странной женщиной, ничем не напоминавшую его возвышенную романтическую влюблённость.
- Как в общем-то живёшь, Славик? - панибратски обратилась она к мужчине.
- Нормально. Как все, наверное, - он чувствовал недоумённые взгляды прохожих, некоторые даже оборачивались вслед странной паре.
- Значит, серо и скучно, - заключила Зина, презрительно хмыкнув. - Жена и дети, значится?
- Жена, - подтвердил Слава.
- А чего детей нет? Плохо стараешься? - женщина заглянула в глаза, и Слава отвернулся.
- Рано ещё, не время. Когда надо будет, родим. И вообще, это тебя не касается. Далеко ещё? - спросил он, сожалея о своём необдуманном поступке.
- Да не, пять минут и мы дома, - сказала Зина, прибавив для верности шаг, чтобы старый знакомый не передумал.
- У меня автобус полпятого, опаздывать нельзя, - мужчина тоже добавил скорости, и стал больше размахивать руками в такт шагам.
- Ты не переживай, одну «раздавим» только, и пойдёшь. Вот чуть-чуть посидим, повспоминаем, и я тебя отпущу. Мне, понимаешь, поговорить даже не с кем сейчас. Я ребёнка воспитываю, - важно заявила она, снова доверительно заглянув в Славино лицо.
«Она сошла с ума, - подумал мужчина, - потеряла ребёнка при родах, наверное, и тронулась...»
- Да, посидим немножко, и я пойду. Ты не обижайся, Зинаида, понимаешь ведь, у меня автобус...
- Вот здесь, за Ильичом, наш двор, мы с Женькой тут живём, - женщина махнула рукой на памятник, стоящий около двухэтажного здания техникума из нарядного красного кирпича.
Подъезд встретил парочку запахом жареной картошки и ковриками у разномастных дверей. Зинина дверь выглядела прилично, чего нельзя было сказать о квартире. Лампочка в прихожей не горела, и в темноте отвратительный запах казался ещё более резким. Плачь ребёнка был слабым и тусклым, как неверное горение угасающей свечи.
- Ты чего, Зина, ребёнка одного оставляешь? - возмутился Слава. - как так можно?
- Много ты понимаешь! Вот только жизни меня учить не надо, много вас таких, грамотных, кругом, - она, стряхнув калоши с ног, прошла на грязную кухню.
Слава, не снимая верхней одежды, вошёл в комнату, из которой доносился тоскливый плач.
Худой ребёнок, утомлённый напрасными потугами, с красным лицом, лежал в издающей смрад кроватке. Руки торчали из короткой распашонки, неприкрытый живот напрягался одновременно с рыданиями, от чего сильнее выпирала пуговка пупка. У ползунков, которые Женя давно перерос, были отрезаны по щиколотку.
Мужчина ещё ни разу в жизни не брал на руки детей. Он смотрел на мальчика и испытывал постыдное желание уйти. Так бывает, когда видишь чужое горе, или чужую боль, и не хочешь быть свидетелем этого.
Радостный зов женщины прервал поток его мыслей:
- Славка, ну где ты там? Давай быстрее, сам говорил, торопишься... - она показалась в дверях со стаканом, наполненным на два пальца. - А-а-а, - понимающе протянула хозяйка, - не видел плачущих детей? Конечно, у тебя же их нету, - она подняла гранёного друга на уровень глаз, чтобы оценить величину налитого и глубину предстоящего «погружения». - В самый раз, пошли уже.
- Я, наверное, не буду. Ты извини меня, что-то расхотелось, - мужчина вышел, оглушённый увиденный. Ему казалось, что он не разбирает дороги, и ноги сами вели его прочь. Подальше от страшной мутной Зины, от неопрятной квартиры, от жалкого, брошенного матерью, ребёнка.
Среди множества мигающих лампочек, расцвечивающих городскую тьму, показались яркие и чёткие огни автовокзала. Длинные автобусы, будто подталкивая друг друга, въезжали на свои парковочные места, где их ожидали заранее уставшие пассажиры. Ворчали семейные пары, капризничали дети. И только терпеливые бабули с тяжёлыми сумками и корзинами в натруженных руках, терпеливо ожидали своей участи, как бывало уже не раз за их бесконечные жизни.
Слава купил билет в кассе автовокзала. Равнодушная кассирша сунула серый язычок с указанным на нём посадочным местом вместе со звякнувшей сдачей в окошко, чтобы продолжить рассматривать засыхающую фиалку в старом глиняном горшке.
Мужчина занял своё место в толпе среди людей, стараясь не прислушиваться к окружающим звукам. Было холодно, зябко, колюче. Наконец подошла шустрая кондукторша, высокий хвостик и резкие движения которую делали похожей на подростка. Протянув билет, Слава с удивлением заметил глубокие морщины на лбу, провалившиеся щёки и потухшие глаза.
«У Зины ещё не такие потухшие глаза,» - почему-то подумал он, снова пристально посмотрев на лицо женщины с мёр твым взглядом.
Автобус раскачивался, пружиня, заваливаясь на поворотах, и будто проверяя сон своих пассажиров. Равнодушные огни, оставляя длинные светлые воспоминания среди теней в автобусе, проползали, исчезая один за другим. Привычный путь казался Славе необыкновенно длинным, будто он ехал внутри замкнувшейся временной петли. Наконец, показался синий указатель, от которого до деревни было почти два километра. Чем ближе подходил мужчина к дому, тем глубже он погружался в воспоминания своей молодости, где он был застенчивым мальчишкой, а Зина - бессовестно отчаянной и весёлой.
Бревенчатый пятистенный дом радостно светился на пригорке, стоя в гордом отдалении от теснящихся друг к другу соседей. Крытый двор, на котором помещались и огромный сарай, и баня, и хлев, был первой гордостью Славы Николаенко, первого тракториста на деревне. Второй гордостью мужчины была красавица - жена, рыжеволосая, голубоглазая и улыбчивая Наташа. Ровная кожа будто светилась изнутри. Мягкая поступь, неспешные движения. Всем была хороша Наталья, да только, что называется, на людях. Улыбаясь алыми губами, отвечала она на шутки молодого Славы. Пристально глядя в глаза, молча манила за собой, выходя из клуба.
Только в семейной жизни напоминала она Хозяйку Медной горы, что изредка превращалась в писаную красавицу, будучи в остальное время холодной и бесчувственной ящеркой. Как мелкое пупырчатое создание выскальзывала она из-под одеяла после терпеливого лежания под мужем, который напрасно раз за разом пытался воспалить страстью её кровь. Он стискивал зубы, отворачиваясь к стенке, чтобы не видеть снова её прекрасного и равнодушного, как у куклы, тела. Чтобы не чувствовать себя ненужным, терпимым, причиняющим страдания своей жене.
Больше всего мужчину удивляло то, какой милой, нежной, и почти страстной она выглядела среди других женщин, как магнит, притягивая к себе чужие липкие взгляды. Как мило щебетала с другими мужчинами, будоража своей приветливостью их воображение.
Продолжение следует.
Путеводитель здесь.