«Я тебе верю». Глава 46.
Начало Глава 1.
Аля смотрела, улыбаясь, на счастливое лицо подруги. Лиза повернулась, почувствовав на себе пристальный взгляд.
- Что, Аля? Что-то случилось?
- Нет, - отрицательно покачала головой подружка. - Просто счастлива за тебя.
- А я - за тебя. Твой Алёша такой весёлый всегда, всегда в настроении.
- С этим не поспоришь, что есть, то есть. - Аля отвернулась к окну, с которого сорвалась неосторожная сосулька.
На самом деле девушку стало немного раздражать жизнерадостность Алёшки. Временами он походил на весёлого молодого щенка, что гоняется за свои хвостом. Не хватает денег до зарплаты - макароны можно и так съесть, был бы маргарин, жёлтой лужей растекающийся в горячей наполовину заполненной кастрюле. А если есть пол палки ливерной колбасы или баночка шпротного паштета - так вообще не о чём грустить.
- Главное, мы с тобой вместе, Алечка, - он легко поднимал её на руки и подбрасывал.
- Лёша, хватит, пожалуйста. Ты же знаешь, я не люблю, когда ты так делаешь.
Она заговаривала и так и сяк, намекая, что неплохо было бы узаконить отношения. Но легкомысленный Алёшка и в ус не дул.
- День прошёл, и ладно! - говаривал он, крепко обнимая Алю и устраиваясь поудобнее рядом с ней, чтобы хорошенько выспаться.
Спокойствие, очевидно, было для него великим благом, ведь через минуту он уже похрапывал, улыбаясь глупой детской улыбкой в своём сладком сне. Девушка испытывала почти болезненное раздражение, схожее с тем состоянием, когда снимаешь узкие туфли, натёршие мозоли до крови. И ты их не надеваешь, пока мозоли не заживут. Но каждый день, принимая душ, когда вода попадает в открытую ранку величиной с ноготок, испытываешь адское жжение, и снова вспоминаешь ненавистные туфли. Она лежала, чувствуя на себе крепкую и тяжёлую Алёшкину руку. Аля бы хотела не только пошевелиться. Она хотела бы изо всех сил двинуть ему в бок. Сделать ему больно, чтобы он понял, как больно ей чувствовать себя подружкой! Подружкой, тогда как гордая Лиза ходит, задрав свой прекрасный подбородок и снисходительно улыбаясь. Ведь она невеста, а это значит, без пяти минут ЖЕНА! Девушка лежала и представляла себе, как в один прекрасный день она возьмёт, и двинет всё-таки острым локотком прямо в рёбра! Как Алёшка подскочит от неожиданности, и завопит:
- Больно, Аля, как же больно! За что?
И вот тогда она всё ему выскажет. Но, бить сонного парня в рёбра не пришлось. Парочка уже собиралась уснуть, когда нечаянное (и правда нечаянное) движение Алиных бёдер придало парню «второе дыхание». Он начал поглаживать её, пытаясь настроить на нужный лад. Девушка равнодушно лежала, не подавая признаков жизни.
- Аля, Алечка, ну что ты, как неродная! Ну, повернись ко мне, что-ли? Ну???
- Лёша, ну ведь мы уже сегодня всё... Сколько можно? - она одёргивала подол ночнушки, пытаясь отстоять давным-давно утраченную невинность.
- Ну Аля, ты такая вся... Невозможно удержаться, - поняв, что его страстный шёпот не имеет успеха, парень решился на откровенную атаку. - Аля, блин, весна же на дворе! Щепка на щепку лезет, а ты...
Девушка села, скинув его горячие ладони и с недоумением уставившись на Алёшку:
- Вот значит как? Вот я для тебя кто! Щепка на щепку! Ну ты и даёшь!
- Да чё я такого-то сказал? Ты обиделась? Прости, я ведь ничего такого не имел в виду, - парень за последние десять секунд успел десять раз пожалеть о своём никудышном поступке.
- Я так и знала, что всё к этому идёт! - она соскочила и начала собирать свои вещи, что лежали на видных местах: халатик, футболку, джинсы.
- Аля, ты чего? К чему всё идёт? О чём ты говоришь, я не понимаю.
Она села рядом с парнем, держа на коленях ворох собранной одежды:
- Говорю о том, что я для тебя только тело, вот и всё. Удобное тело, которое всегда под рукой, - она грациозным движением провела рукой, слегка коснувшись груди, живота и бёдер.
Алёшка сглотнул слюну, вспомнив прекрасные минуты получасовой давности.
- Ты для меня вообще любимая девушка. Моя любимая девушка. Единственная, между прочим! Зачем ты так говоришь, я ведь с работы сразу домой! На Серёжкин день рождения не ходил, пиво в пятницу не пил, в баню городскую с мужиками не ходил... - парень, оправдываясь, загибал пальцы на руках.
Бедняга не знал, что на его ноге, а вернее, безымянном пальце вот-вот завяжутся крепкие силки брачных уз.
- Не хотела тебе говорить, Алёша. Но мне есть с чем сравнить, - бросила Аля в тишину комнаты и замолчала.
- О чём ты? Тебе со мной плохо? Я тебя не устраиваю? - самооценка парня разбивалась, как сырое куриное яйцо, упавшее со стола небрежной хозяйки.
- Нет, я совсем не это имела ввиду, - Аля перебирала одежду, будто что-то потеряла в ней. - Эдик женится на своей Лизе, потому что любит её. У них будет настоящая семья, - поникшие плечи и склонённая головка вызывали жалость.
- Вот я балбес, - Алёшка ударил себя ладонью по лбу. - Ты замуж хочешь что ли?
В глазах Али стояли искренние слёзы, пальцы продолжали теребить одежду.
Парень тотчас встал на колени в семейных полосатых трусах:
- Дорогая Алечка! Выходи за меня замуж! И пусть мне пока нечего тебе предложить, кроме руки, сердца и - он оттянул резинку трусов и отпустил её, издавшую характерный шлепок, - моей искренней любви, обещаю, что буду счастлив с тобой. - Глаза смотрели преданно, как у собаки.
- А я? Я буду с тобой счастлива? - не зная, плакать или смеяться от его оглушительной оригинальности, спросила Аля.
- Ну, конечно, будешь! Раз ты так сильно хочешь за меня замуж, значит я и есть твоя мечта. А как тебе не быть счастливой, если твоя мечта будет у тебя в руках? - он, не вставая с коленей, подполз к девушке. - Шучу я, шучу. Мы будем очень счастливы с тобой. Оба. Вы-ы-ы-ыйди за меня замуж, пожа-а-а-луйста, - протянул он и уткнулся лицом в её колени.
Аля гладила его по голове, целовала в макушку, радуясь, что теперь точно у неё всё будет хорошо. Правда, пришлось выполнить почти супружескую обязанность, чему девушка не особо и противилась. Скоро в комнате наступила тишина, разбавляемая удовлетворённым ровным Алёшкиным сопением.
- Надо уснуть, -думала Аля.
Завтра надо сходить в институт, попытаться сдать хотя бы пару зачётов. Как же сложно учится, когда пропускаешь лекции... Лиза, белое платье, глаза Эдика в пушистых тёмных ресницах... Аля спала, привычно держа за руку Алёшку, но мозг её лихорадочно работал, не останавливаясь ни на секунду. Когда девушка проснулась, первой её мыслью было:
- Ура! Я придумала!
§§§
После страшной истории с баней Зина недолго приходила в себя. Она была уверена, что ненужный червяк навсегда оставил её безрадостное тело. Пропустив три дня на работе, на четвёртый женщина соскребла со дна опустошённой души остатки сил, и вышла на стройку. Пришлось подложить старые полотенца, потому что кровь ещё продолжала идти.
Женщины понимающе хмыкнули, оценив по достоинству лицо цвета муки высшего сорта с глубокими провалинами синяков под глазами. Бригадирша Рита перестала считать обойные рулоны, выпрямилась, и встала, уперев руки в крутые бока.
- Ну что, Зина, опять боролась с вод кой? Когда ты уже поймёшь, что тебе всю её не уничтожить? - женщина с сожалением оглядывала Зинину фигуру, еле державшуюся на ногах.
- Рита, я не это... Не пила я.. Заболела, я, вот, - провинившаяся привалилась к серой штукатурке стены. - Правда, Рит.
- Ну-ка, иди сюда. Чё там стоишь, стенку подпираешь? - Рита сделала шаг навстречу Зине.
Та, сунув руки в карманы и скрипнув зубами, оторвалась от приятной прохлады штукатурки.
- Дыхни! - приказала бригадирша.
Бабы перестали работать, ожидая развязки. Между собой они давно уже шептались и сплетничали, за что Рита сносит Зинкино поведение, раз за разом прикрывая её перед начальством. Они были готовы наблюдать за долгожданной развязкой, как истинные испанцы наблюдают за корридой, предвкушая поражение измученного быка.
Зина послушно дыхнула. Сегодня она была трезва, потому что накануне не было сил идти за «горючим», а вовсе не из соображений глубокой морали.
- Надо же, - удивлённый взгляд Риты уведомил женщин, что представления сегодня снова не будет. - Ладно, иди, работай. Давай, Зина, чтобы в последний раз, - она погрозила пальцем в сторону прогульщицы.
- Зарекалась свинья в воду не лезть, - хмыкнул кто-то из работниц, и они принялись снова наращивать темп, чтобы к обеду поклеить норму обоев.
Зина тоже принялась за работу. Получалось не так скоро, как обычно. Она чувствовала, будто кто-то держит её, не давая поднимать бессильные руки. Колени подгибались, не в силах держать её пошатывающееся тело.
- Зина, шевелись уже! Да что с тобой сегодня? Не можешь работать, иди домой. Болеешь ещё, наверное, и нам, глядишь, заразу притащила!
- Нет, в порядке я. И заразы больше нет, - женщина сжала зубы так, что выступили желваки и напряглась шея, и отодвинула подальше мешающее ведро с обойным клеем.
День за днём она приходила в себя. Вы пивала, но старалась держаться в норме, балансируя на грани. Зина проснулась среди похмельной ночи от шевеления в животе. Казалось, её кишки сошли с ума, воюя за скудное пространство внутри неё.
- Показалось, - выдохнула она, положив руку на живот.
Внутри будто дёрнулась живая рыба, как тот карась с блестящей желтоватой чешуёй, которого её мама чистила, трепыхавшегося и бившего сильным хвостом, прямо в раковине.
- Чё рт! - раздражённо прошипела Зина, закрыв лицо руками. -Не может быть!
Но карась снова дёрнулся, подтверждая право на жизнь, которое он решил не уступать никому.
Зина ходила на работу. Живот рос. Насмешки нет. Женщины со смесью презрения и сожаления смотрели на неё. Все, казалось, понимали, что ничего хорошего этого несчастного ребёнка не ждёт. Говорить Зине «Не пей» не было никакого смысла. Она лишь ухмылялась и поглядывала на часы с тоненьким браслетом, подаренные Евгением, дожидаясь окончания рабочего дня.
«В юном месяце апреле
В старом парке тает снег...» пели прозрачные детские голоса, когда у Зины начались схватки. Зина накинула телогрейку, надела огромные мужские кирзовые сапоги, и вышла на улицу, закрыв квартиру. Женщина передвигалась перебежками, от схватки до схватки, как солдат на вражеской территории. Дыхание прерывалось, живот становился колом, будто ребёнок не искал выход, а мстил ей, желая разорвать её утробу. Она садилась, куда придётся. На автобусную остановку, на скамейку около подъезда, на лавку в чужом дворе. Наконец, женщина добралась до роддома. Лицо было мокрое от слёз, уши красными от резкого переменчивого ветра. Женщина поддерживала живот снизу руками, пытаясь уменьшить его тяжесть, но ребёнок, будто почувствовав тепло ненавистной ладони, брыкался, пока она не прекращала очередную попытку.
Она вошла в здание и заглянула в длинный коридор. Раздавался плачь детей, приглушённый разговор по телефону и звуки торопливых шагов в ближайшей палате.
Зина сняла сапоги и надела драненькую пару тапок, рядком стоявших вдоль стены. Фуфайку повесила на вешалку, рядом с такими же фуфайками, в которых медсёстры ходили в главный корпус. Она села на стул, завалившись на один бок, и ожидая, пока в коридоре кто-нибудь появится.
Наконец, вышла молодая женщина в белом халате. Руки она держала в глубоких карманах.
- Рожать? - резко спросила она.
- Ага, - промычала Зина, сдерживаясь, чтобы вновь не потревожить сердитый живот.
- Сиди здесь. Алёна! - женщина шла в другой конец коридора, - иди, роженицу прими!
Женщина в белом халате была акушеркой, Катей. Светлые волосы и бездонные карие глаза создавали удивительный контраст. Ровный цвет лица позволял ей красить губы красной помадой. Катю можно было бы назвать красивой, если бы во время общения с ней не становилось понятно, что карие глаза таят в себе страшную бездну равнодушия, а с красных губ во время родов слетают ужасные слова:
- Под мужиком, наверное, так не орала.
- Думать надо было, когда да вала.
- В следующий раз смотри, с кем ....
Зина во время осмотра на кушетке почувствовала твёрдые ледяные пальцы Кати, причиняющие резкую боль. Она охнула от неожиданности, и с удивлением услышала витиеватый русский мат, пополняющий её нескромный словарный запас.
- Через сутки родишь, не раньше, - Катя тоскливо зевнула, широко раскрыв красный рот. - Так что не ори мне, поняла?
Зина кивнула, не представляя, как она сможет сдержать своё обещание.
Вскоре ей поставили клизму и одарили горшком.
- Дайте туалетную бумагу, - попросила она.
- Чего? - насмешливо спросила медсестра. - А в душ тебя не сводить?
После положенных процедур её определили в палату, где стояли шесть железных кроватей с панцирными сетками и улитками матрацев, покрытыми неприглядными пятнами. Женщина получила простыню и прорезиненную пелёнку. Зина ходила по палате, поглаживая ноющую поясницу. Она становилась на четвереньки, кусая костяшки то одного, то другого кулака. Её трясло, её качало, если она ложилась на кровать. Тошнило, толкало, разрывало. Выданная ей ночнушка, небрежно заштопанная местами, намокла на груди, спине и под мышками. Зина чувствовала себя так же отвратительно, как во время всех пережитых ею похмелий, вместе взятых. Схватки были нерегулярными. Поначалу сильные, они, казалось, стали слабеть вместе с женщиной. Устала Зина, устал и плод.
- Это должно когда-то кончиться, - смотрела Зина в голое тёмное окно. - Должно кончиться.
Мысли в голове испарились, в горле застряли задушенные страдания. Дверь открылась, вошла пожилая медсестра.
- Ну, как ты?
- Чудесно, - скривив рот, выплюнула Зина.
- Шутишь, это хорошо. Пойдём, я тебя на кушетке посмотрю.
Мягкие руки и тёплые пальцы дали женщине немного жизни.
- До утра не родишь ещё. Сейчас капельницу поставим, поспишь немного.
Зина хотела, чтобы тёплые руки побыли с ней ещё немного, чтобы надёжные , тёплые, ласковые руки побыли с ней ещё чуть-чуть. Тонкая кривая вена не сопротивлялась спасительной игле, и женщина быстро впала в забытьё. Ей казалось, что она бродит между мирами, не имея возможности остаться ни в одном из них. Зина знала, что есть небо и земля. Она поднимала голову, чтобы рассмотреть небесный свод, и он тут же переворачивался, становясь твёрдой растрескавшейся землёй под её ногами. Потом она очутилась в поезде, который ехал без остановок. Зина всё ждала, когда же сможет выйти. Но её качало на скрипящей кровати из стороны в сторону, станции всё не было, и сойти с поезда она не могла.
Зина пришла в себя, когда в палату, охая и ахая, вошла маленькая женщина с огромным животом. Она, не переставая, возмущалась, не получив, очевидно, наставлений о соблюдении тишины и покоя в роддоме.
- Ох, я больше не могу... Да что же это такое... Мамочки, как больно... И зачем мне это было надо... И чтобы я ещё раз ... Ох... Ах...
Зина снова провалилась в странные сновидения. Она пришла в себя на рассвете, когда увидела около маленькой женщины несколько человек в белых халатах.
- Ну что, кесарить? - они так неуверенно - вопросительно переглядывались, что Зине показалось, будто они примут решение на «суефа»: кесарить, родить, или оставить страдать.
Одна голова кивнула в сторону Зины:
- Может, эту тоже под шумок раскесарим? Заодно, чего уж тут ждать?
- А, может, мммм попробуем? - вторая голова невнятно произнесла название медицинского препарата.
«Погадайте на суефа,» - хотела предложить женщина, но сухой рот отказывался произносить слова.
Капельница удобно пристроилась в катетер. Зина наблюдала за медленными каплями раствора, чувствуя странный вкус под языком. Что-то непонятное стало происходить с ней. Будто жилы набухли, напряглись, выпрямляясь в её теле. Снова начались схватки. Резкие, быстрые.
- А-а-а-а, - Зине казалось, что она громко кричит, на самом деле звуки еле выходили наружу.
В дверь заглянула медсестра.
- Схватки?
Женщина замычала, кивая мокроволосой головой. Медсестра потрогала живот, затем бесцеремонно осмотрела её, без предупреждения раздвинув ноги.
- Капельницу бери, и пошли в родильный.
Минуту назад Зина не могла говорить. Сейчас она схватила капельницу и ковыляя, направилась за медсестрой. Женщина знала, что сейчас она будет рожать. Но не была готова к дальнейшему. Люди в белых халатах и масках вокруг неё разговаривали друг с другом, будто её здесь и не было. Лишь увидев судорожные движения её тела, вдвоём кричали на неё:
- Тужься!
Зина пыталась, не совсем понимая движение этого слова.
- Ты не тужишься! - кричали двое. - Тужься!
Она подскочила, когда поняла, что её надрезали скальпелем. Боль была острой. Хотя, чему удивляться? Боль была такой же острой, как толщина хирургической стали, тридцать восемь миллиметров. Почти сразу боль от пореза перестала беспокоить её, потому что пришла новая, ранее неизведанная и впредь незабываемая боль, дающая новую жизнь.
- Молодец, - кричали двое. - Голову родила, хорошо.
Зина не понимала, как она могла родить голову, и это выражение зацепилось за её сознание, в это же мгновение она почувствовала, что силы закончились. Как будто душную комнату проветрили, избавив от живших в ней запахов. Не осталось больше ничего.
- Тужься! - кричали на женщину двое. - Ты же задушишь его!
Зина чувствовала себя где-то в космосе. Ей было всё равно, что на неё кричат. Что из неё торчит голова. Двое в белом, перекинувшись взглядами, приняли очередное решение. Женщина почувствовала резкую тяжесть на животе, и что-то выскользнуло из неё.
- Всё... - выдохнули двое.
В родзале что-то происходило, но Зине было не до того. От её внутренностей отдирали накрепко приросший послед.
Раздался звонкий шлепок, за ним ещё один, и ребёнок запищал, как последний и самый слабый котёнок из помёта.
- Поздравляю, у Вас мальчик, - сказал приятный женский голос. - Давайте приложим к груди?
Измученная Зина повернула голову на раздававшийся писк и наткнулась на холодные, почти прозрачные, глаза Евгения.
- Продолжение Глава 47.
- Путеводитель здесь.