Ирина замерла с чашкой кофе в руках. За окном шумел весенний дождь, капли барабанили по карнизу. Серое утро вдруг стало совсем тусклым.
— Что? — только и смогла выдавить она.
Мать нервно теребила край клеенки на кухонном столе. Ее морщинистые руки дрожали.
— Понимаешь, так сложилось... Я всегда говорила, что он погиб в аварии, когда тебе было три года. Но это неправда.
Ирина медленно поставила чашку. Горячий кофе выплеснулся на скатерть, расползаясь темным пятном.
— Тридцать лет... Тридцать лет ты врала мне? — её голос звенел от едва сдерживаемой ярости.
— Доченька, я хотела как лучше. Он... он бросил нас тогда. Ушел к другой женщине. Я не могла...
— Не могла что? Сказать правду? — Ирина резко встала, стул с грохотом отлетел к стене. — Ты решила, что ребенку лучше думать, что отец умер, чем знать, что он просто ушел?
Воспоминания нахлынули волной. Все эти годы она носила цветы на несуществующую могилу. Плакала, рассказывая своим детям про дедушку-героя, погибшего молодым. А он все это время был жив. Где-то ходил, дышал, жил своей жизнью.
— Он написал мне на днях в соцсетях, — тихо проговорила мать. — Говорит, что болен. Хочет увидеться, попросить прощения.
Ирина истерически рассмеялась:
— Прощения? Серьезно? Через тридцать лет?
Она принялась мерить шагами маленькую кухню. Мысли путались. В голове стучало: «Жив. Жив. Все эти годы был жив».
— У него рак, последняя стадия, — мать говорила все тише. — Врачи дают максимум полгода.
Ирина остановилась у окна. По стеклу стекали дождевые капли, искажая серый пейзаж двора.
— И что ты предлагаешь? Броситься к нему с распростертыми объятиями? «Папочка вернулся»? — она скривила губы в горькой усмешке.
— Я просто передаю его просьбу, — мать достала из кармана халата смятый листок. — Вот его номер телефона. Решать тебе.
Ирина машинально взяла бумажку. Цифры расплывались перед глазами.
— Знаешь, что самое ужасное? — она повернулась к матери. — Я всю жизнь идеализировала его. Придумала себе образ идеального отца, который так рано ушел. А теперь что? Оказывается, он просто трус, который сбежал от ответственности.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь — вернулись из школы близнецы, двенадцатилетние Костя и Катя.
— Мам, мы дома! — раздались звонкие голоса.
Ирина торопливо вытерла выступившие слезы:
— Мы потом договорим.
Весь день она не находила себе места. На работе валились из рук документы, в разговоре с коллегами она постоянно теряла нить беседы. Перед глазами стоял этот клочок бумаги с номером.
Вечером, уложив детей, она достала старый фотоальбом. Вот она, трехлетняя, на руках у молодого улыбающегося мужчины. Его лицо она знала только по этим нескольким снимкам. Каким он стал теперь? Поседел? Располнел? Как прожил эти годы?
Телефон она набрала, только выпив бокал вина для храбрости. Гудки отдавались в ушах похоронным звоном.
— Алло? — хриплый мужской голос на том конце провода.
Ирина молчала, не в силах произнести ни слова.
— Алло? Ира, это ты? — в голосе слышалась надежда.
Она нажала отбой. Сердце колотилось как сумасшедшее.
Звонок от него раздался через час. Ирина долго смотрела на высветившийся незнакомый номер, прежде чем ответить.
— Здравствуй, дочка, — голос звучал неуверенно, с хрипотцой. — Спасибо, что позвонила. Я... я очень хотел бы увидеться.
— Зачем? — её голос дрожал. — Зачем сейчас, спустя столько лет?
— Я должен многое объяснить. И попросить прощения.
— Объяснить? — Ирина горько усмехнулась. — Что именно? Почему бросил трехлетнего ребенка? Почему ни разу не попытался увидеться? Или почему решил объявиться только сейчас, когда умираешь?
В трубке повисло тяжелое молчание.
— Я знаю, что не заслуживаю прощения, — наконец произнес он. — Но прошу дать мне шанс. Один разговор. Потом решишь сама.
Ирина прикрыла глаза. В детской за стеной слышался смех близнецов — они никогда не могли сразу уснуть, всегда шептались и хихикали. Интересно, каково это — расти с отцом? Знать, что есть человек, который защитит, поддержит, научит... Она никогда этого не узнает.
— Хорошо, — слова будто застревали в горле. — Давайте встретимся. Завтра в два часа, кафе «Театральное» на Пушкинской. Я буду в красном платье.
— Спасибо, дочка. Спасибо...
Весь следующий день она не находила себе места. Отпросилась с работы пораньше, битый час крутилась перед зеркалом. Красное платье показалось слишком ярким, черное — слишком траурным. В итоге надела синий брючный костюм.
В кафе она пришла на полчаса раньше. Заказала кофе, но не могла сделать ни глотка. Сердце колотилось где-то в горле. За соседним столиком молодой отец кормил маленькую дочку мороженым. Девочка капризничала, размазывая белые потеки по щекам, а он терпеливо вытирал их салфеткой, что-то приговаривая и улыбаясь. Ирина отвернулась — слишком больно было смотреть.
Ровно в два часа звякнул колокольчик над входной дверью. Она сразу узнала его — несмотря на седину, морщины и болезненную худобу, он был удивительно похож на того молодого мужчину с фотографий. Только глаза совсем другие — потухшие, виноватые.
Он нерешительно остановился у столика:
— Здравствуй... можно присесть?
Ирина молча кивнула. Руки дрожали так, что пришлось спрятать их под стол.
Они долго сидели молча. Ирина разглядывала его морщинистые руки, нервно теребящие салфетку. Когда-то эти руки подбрасывали ее к потолку, вытирали слезы, держали за маленькую ладошку. А потом просто исчезли из ее жизни.
— Я не знаю, с чего начать, — наконец произнес он. — Столько лет прошло...
— Начните с правды. Почему ушли?
Он тяжело вздохнул:
— Я был молод и глуп. Встретил другую женщину, влюбился как мальчишка. Казалось, это настоящее чувство, ради которого можно все бросить. А потом... потом стало стыдно возвращаться. С каждым годом все более стыдно.
— И вы решили, что лучше совсем исчезнуть? — Ирина стиснула чашку с остывшим кофе. — Даже не попытаться хотя бы издалека узнать, как живет ваша дочь?
— Твоя мама была категорически против любых контактов. А я... я был трусом. Боялся, что ты возненавидишь меня.
— А сейчас, значит, набрались храбрости?
Он покачал головой:
— Сейчас я просто понял, что не могу уйти, не попытавшись все объяснить. Не попросив прощения.
— У меня дети, — вдруг сказала Ирина. — Близнецы. Двенадцать лет. И я не представляю, как можно их оставить. Как можно просто уйти и забыть.
По его щеке скатилась слеза.
— Я не забывал. Ни на день не забывал. Просто... — он закашлялся, достал платок. — Прости. Болезнь.
— Расскажите, как сложилась ваша жизнь, — Ирина старалась говорить спокойно.
— Переехал в другой город. Женился снова, но брак не сложился. Работал инженером на заводе. Ничего особенного, — он помолчал. — А ты... кем стала?
— Экономист. Двое детей. В разводе, — она отвечала отрывисто, без подробностей.
За окном кафе проехала поливальная машина, окатив тротуар веером брызг. Прохожие шарахнулись в стороны, прикрываясь сумками и зонтами.
— Знаешь, я часто представлял нашу встречу, — он смотрел в окно, избегая её взгляда. — Думал, что скажу, как объясню. А сейчас все слова кажутся пустыми и неправильными.
— Тридцать лет — большой срок, — кивнула Ирина. — Что вы хотите от этой встречи?
— Наверное, просто узнать тебя. Понять, какой человек из тебя вырос. И... может быть... начать общаться?
Ирина покачала головой:
— Не знаю. Правда не знаю. Слишком много всего нужно осмыслить.
— Я понимаю, — он достал из кармана визитку. — Здесь все мои контакты. Решай сама. В любом случае, я благодарен, что ты пришла.
Вечером Ирина долго сидела на кухне, перебирая старые фотографии. Часть из них уже выцвела, часть – просто обветшала. Дети спали, в квартире стояла тишина. Визитка отца лежала на столе, притягивая взгляд.
— Мам, ты чего не спишь? — в дверях появилась заспанная Катя.
— Да так, родная. Старые снимки смотрю. Иди-ка сюда.
Дочь присела рядом, с интересом разглядывая пожелтевшие фотографии.
— А кто это? — она ткнула пальцем в снимок молодого мужчины.
— Это... твой дедушка.
— Тот, который погиб?
Ирина глубоко вздохнула:
— Нет, солнышко. Оказывается, он жив. Я сегодня с ним виделась.
Катя удивленно распахнула глаза:
— Как жив? А почему мы не знали?
— Долгая история. Взрослые иногда совершают глупые поступки.
— И что теперь будет?
— Не знаю, милая. Правда не знаю.
Следующие недели прошли как в тумане. Ирина механически ходила на работу, готовила еду, помогала детям с уроками. А в голове постоянно крутились мысли об отце. Она то набирала его номер и тут же сбрасывала, то писала длинные сообщения, которые стирала, не отправив.
Мать пыталась заговорить о встрече, но Ирина обрывала все попытки:
— Не сейчас. Мне нужно время.
Время шло. Июнь сменился июлем, потом августом. Однажды вечером позвонила мать:
— Ира... Его положили в больницу. Состояние тяжелое. Он спрашивает о тебе.
Ирина молчала, сжимая телефон.
— Ты не обязана ехать, — тихо добавила мать. — Просто подумай.
В больничном коридоре пахло лекарствами и хлоркой. Ирина остановилась у палаты, не решаясь войти. За дверью слышались голоса — кажется, медсестра делала укол.
«Зачем я здесь? Что я ему скажу? Может, уйти, пока не поздно?» — мысли метались в голове.
Наконец она толкнула дверь. Отец полулежал на кровати, опираясь на подушки. Еще больше похудел, осунулся. Но глаза загорелись, когда он увидел её:
— Пришла... спасибо.
Ирина присела на край кровати:
— Как вы себя чувствуете?
— Бывало лучше, — он слабо улыбнулся. — Но теперь, когда ты здесь, намного легче.
Они проговорили до вечера. Впервые за все время разговор шел легко, без напряжения и обвинений. Он рассказывал о своей жизни, расспрашивал о внуках, вспоминал забавные случаи из её детства. Когда медсестра намекнула, что время посещений закончилось, Ирина с удивлением обнаружила, что на улице уже стемнело.
— Я приду завтра, — сказала она, поднимаясь. — Отдыхайте.
— Спасибо, дочка. За все спасибо.
До конца лета Ирина приходила в больницу почти каждый день. Иногда с детьми — близнецы быстро привязались к внезапно обретенному дедушке, таскали ему фрукты и с интересом слушали истории из его молодости. Однажды притащили шахматы, и он учил Костю разным комбинациям, попутно рассказывая, как когда-то играл за заводскую команду.
Состояние его менялось — были дни получше и похуже. В хорошие дни они подолгу разговаривали, восполняя тридцатилетнее молчание. В плохие — она просто сидела рядом, держа его за руку.
— Знаешь, — сказал он как-то, глядя в окно на желтеющие деревья, — я всю жизнь боялся этой встречи. Думал, ты меня возненавидишь. А теперь жалею только об одном — что не нашел в себе смелости прийти раньше. Столько лет потеряно...
Ирина промолчала. Что тут скажешь? Время действительно было безнадежно упущено. Но, может быть, эти последние недели что-то исправили? Хотя бы немного?
В начале сентября ему стало хуже. Врачи разводили руками — болезнь прогрессировала быстрее, чем они ожидали.
В тот день Ирина задержалась на работе — близился конец квартала, отчеты горели. Телефон зазвонил, когда она уже собиралась уходить.
— Ира, приезжай, — голос матери дрожал. — Срочно.
Она опоздала. Всего на полчаса, но опоздала. В палате было тихо и пусто. На тумбочке лежал конверт с её именем.
«Дорогая моя девочка, — писал он. — Прости меня за все. За трусость, за ложь, за потерянные годы. Я знаю, что не заслужил твоего прощения, но ты подарила мне эти последние недели, и я бесконечно благодарен за них. Теперь я могу уйти спокойно, зная, что у меня выросла прекрасная дочь и замечательные внуки. Я люблю вас. Жаль только, что понял это так поздно...»
Дальше буквы расплывались — то ли от его слез, то ли от её.
Похороны прошли тихо, по-семейному. Ирина настояла, чтобы его похоронили рядом с её бабушкой — все-таки когда-то они были семьей.
Вечером того же дня позвонила подруга:
— Как ты?
— Странно, — честно ответила Ирина. — Знаешь, я столько лет жила с мыслью, что он умер. А теперь... теперь он действительно умер, но почему-то легче. Наверное, потому что мы успели попрощаться.
А вы как думаете — можно ли простить предательство спустя столько лет? И нужно ли давать второй шанс тем, кто когда-то предал, но искренне раскаивается?
🎀Подписывайтесь на канал💕