Часы отца всегда показывали точное время. Дорогие, тяжёлые — они были символом порядка и успеха. Даже в тот день, когда за ним пришли, стрелки продолжали отсчитывать секунды — будто ничего не случилось. Три года я носила их на запястье, как талисман. Сегодня в ломбарде мне сказали: "Механизм изношен, цена — вдвое ниже". Я всё равно отдала. Только когда дверь захлопнулась, а в лицо ударил холодный осенний ветер, я поняла: теперь у меня нет ничего, что напоминало бы о нём. И его лжи...
Три года назад
— Дарина, давай скорей, опоздаешь, папа ждёт! – мама, как всегда, подгоняла меня с утра.
— Ну, ма!.. – я скривила гримасу, ведь нужно было всего пару минут – мне оставалось только правый глаз докрасить.
— Дарина! – когда мама говорила таким тоном, самым правильным было – не спорить. — В школу не пустят! Бегом!
Я посмотрела в зеркало и улыбнувшись, вышла из ванной.
— Всё, всё! – я закинула рюкзак на плечо, чмокнула маму и выбежала за ворота.
Папа смотрел на меня, сдвинув брови, отбивая музыкальный ритм пальцами по рулю.
— Тебя в класс не пустят в таком боевом раскрасе. – он прищурил левый глаз и явно собирался сказать ещё что-нибудь язвительное, но я знала, как его остановить — обхватила его сзади руками, плюхнувшись на заднее сиденье. — Запрещённый приём? – он посмотрел в зеркало заднего вида.
— Ага. – я чмокнула его в ухо. — Поехали, па. Сегодня французский первым уроком, не хочу, чтобы училка злилась.
— Ну, раз речь зашла об училке французского, то едем. И побыстрее.
Он вырулил на шоссе и за несколько минут домчал меня до школы. Сказать, что она была элитной? Нет. Скорее, просто хорошей платной школой, куда родаки водили меня со второго класса. В общеобразовательной им не понравилось отношение и уровень знаний, который давала программа. Отец вёл бизнес, я точно не вникала, чем он занимается – что-то со строительством, дела шли хорошо, и он обещал, что этим летом поступать я буду в Университет международных отношений в Москве.
— Беги. – отец прервал мои раздумья.
— Спасибо, па. – ещё раз чмокнула его в щёку, он потрепал меня по волосам – дурацкая привычка... Теперь точно опоздаю – придётся в туалет забежать, чтобы причесаться. И не дай Бог меня в таком виде увидит Марик... Боже, как же он хорош... Одни глаза чего стоят! Вокруг него так и вьются все девчонки, а он, как ледяная скульптура, не обращает ни на кого внимания. Да. И на меня тоже.
В класс я залетела последней. Все уже сидели на своих местах, а Марик – прямо за мной! Я чуть не задрожала от волнения, но тут Оксана Дмитриевна поздоровалась и начала урок, поэтому пришлось на время забыть и о нём, и о его прекрасном римском профиле.
После уроков я, как обычно, ждала отца у входа. Он задерживался, и я решила позвонить, но в трубке послышалось, что абонент недоступен.
— Ма, а где папа? – спросила я у мамы, набрав её номер, и тут услышала, как она плачет в трубку. — Ты плачешь? Что случилось?
— Папу... Арестовали... – сказала она и завыла, выкрикивая что-то нечленораздельное, из чего я поняла только то, что мне придётся добираться домой самостоятельно.
— Мам, успокойся. Почему? Что он такого натворил?
Она опять что-то сквозь слёзы пробормотала и бросила трубку. Что ж, придётся ехать и разбираться на месте. Мама, когда в расстройстве, совсем ничего не соображает, и, если бы не папа, который никогда не теряет рассудок, я даже не знаю, как бы она выжила. Я вызвала такси и, пока ехала, несколько раз набирала номер папы, но результат был всё тот же.
Дома мама была в полу-невменяемом состоянии. То принималась рыдать во весь голос, то замирала с пустым взглядом, потом вдруг начинала бегать по квартире и собирать вещи ему в изолятор, что-то приговаривая себе под нос.
— Мам, ты объяснишь мне, что происходит, или так и будешь носиться? Сядь. – я схватила её за руку и почти насильно усадила на стул в кухне. Пока она приходила в себя, я поставила чайник и кастрюлю с супом на огонь. Наконец, она вздохнула и сказала, машинально потирая рукой в районе ключицы:
— Его подозревают в растрате и финансовых махинациях.
— В смысле? Это же его фирма?
— Не только его. Их двое: он и Вячеслав Витальевич, его партнёр.
— Его тоже забрали?
— Не знаю... – она, будто что-то вспомнив, схватила телефон со стола и набрала чей-то номер. — Он тоже недоступен... – она посмотрела на меня заплаканными глазами. — Я поеду туда!
— Куда?
— К нему! В офис!
— Мам, не надо, ты не в том состоянии, да и у них, наверное, всё закрыто сейчас...
Она посмотрела на меня безумными глазами и ответила:
— Точно! Поехали вместе! Только сразу в отдел!
В полиции нам сказали ждать. Минут через сорок, когда терпение моё было на исходе, а мама тихо плакала, пряча лицо в платок, к нам вышел лысый человек в форме и пригласил к себе в кабинет, где долго расспрашивал нас обеих об отце и его бизнесе. Когда понял, что мы совсем ничего не знали, недовольно скривил губы и сказал:
— В ваших интересах не скрывать ничего, что могло бы помочь вашему мужу и отцу. Нам важна любая информация, понимаете?
— А в чём его обвиняют?
— Пока только подозревают, идёт следствие. Вывод и обналичивание средств, уход от налогов. Возможно, подделка финансовой документации. Просто, чтобы вы понимали всю серьёзность положения: речь может идти не просто о крупных суммах: десятки, сотни миллионов пропали со счетов компании. Поэтому, если вы что-то вспомните, или узнаете, пожалуйста, позвоните. – он протянул визитку.
— Мы можем его увидеть? – мама встала, не отнимая платка от губ.
— Нет. Пока.
Мама всхлипнула. Он сдвинул брови и тихо сказал:
— Позвоните мне завтра, может, я смогу что-то для вас сделать.
— Обязательно! А передачу?
— Да, конечно. Список узнаете у дежурного.
— Спасибо... – мама с надеждой посмотрела на следователя и его блестящую макушку. — До свидания.
Мужчина кивнул и открыл папку с документами.
***
С этого дня начались три долгих года борьбы за папину свободу. Если бы я только знала тогда, чем всё это кончится! Видя, как мама, держась за руль, глотает слёзы, я твёрдо решила, что мы сделаем всё возможное, чтобы спасти папу. Нашего любимого, самого лучшего папу, который мог бы стать образцом истинной отцовской и супружеской любви...
Продолжение: