Столько тире, сколько вы увидите сегодня, вы наверняка давно ни в одном тексте не встречали. Как и других знаков препинания, впрочем. Интервью с писательницей получилось насыщенным, пышным, но с ощущением разговора, а не пафоса. О своей книге Игорина расскажет сама, как, впрочем, и о пути к ней. Слово автору.
– Расскажите о себе. Из какого вы города, сколько вам лет, чем занимаетесь в жизни вообще помимо писательства?
– Игорина Руско́ва – один из моих антропонимов; детский каприз: я со школы мечтала писать – обязательно романы и обязательно – под вымышленными именем и фамилией: по-видимому, тогда это казалось главным атрибутом гения, так что уже в средних классах пообещала себе «придумать какой-нибудь прикольный псевдоним» и «подписывать им свое творчество». Со временем я стала понимать, что «какой-нибудь» мне не подходит – нужен концептуальный: так появилась Игорина Рускова. Игорина – потому что папу зовут Игорем, Рускова – от детского прозвища мамы – «Руска».
Мне тридцать пять, без шести месяцев – тридцать шесть. До шестнадцати я прожила в небольшом городе в Западной Сибири, после – переехала с семьей в Москву, где живу уже девятнадцать лет.
Чем занимаюсь в жизни, помимо писательства? Пу-пу-пу… Наверное, тем, чтобы это мое писательство стало популярным. Каждый современный автор знает: написать книгу сегодня – это даже не пятьдесят процентов пресловутого «быть писателем», а, скорее, не больше тридцати. (Простите, если ошибаюсь в цифрах – с детства не сильна в математике.) Так вот, сейчас бо́льшая часть моего внимания обращена в сторону маркетинга. Вместе с тем я не могу противиться желанию писать дальше: мне это нужно, чтобы заставить голоса в своей голове замолчать – иначе они просто сведут меня с ума. Так что, получается, сейчас я балансирую – между творчеством и его популяризацией.
– Писатель – это кто? Человек, который начал писать / выпустил книгу / написал, но еще не выпустил?
– Каверзный какой вопрос: и даже не потому, что в нем содержится неприятный для многих пишущих людей подтекст, а потому что как такого ответа здесь быть не может в принципе.
Я думаю, писатель – это пополам: самоощущение плюс эмоций читателей – когда все сходится – в одной точке; когда внутреннее и внешнее становятся единым целым (ведь литература, как ни крути, – явление созависимое). Вместе с тем себя я писательницей начала называть только после того, как моя книга вышла в издательстве: до этого момента, несмотря на то самое самоощущение, несмотря на эмоции читателей, мне казалось, что я, когда говорю о себе как о писательнице, выгляжу в глазах других самозванкой (категория из области психологии – не литературы, конечно).
Есть еще кое-что: я думаю, писатель – тот кто пишет фикшн, – людей, работающих на нон-фикшн поле, я называю авторами, журналистами, экспертами – как угодно, только не писателями. То есть для меня «писатель» и «журналист» – категории у́же, чем «автор». Помните, как в задачках по логике (все воробьи – птицы…) – так и тут: все писатели – авторы, но не все авторы – писатели.
– Каков ваш писательский багаж – есть ли изданные на бумаге книги / выпускаете их в электронном формате / пока не выпустили?
– Пока у меня только один роман: он доступен в электронной и печатной версиях; скоро выйдет аудиоверсия.
– Расскажите о том, как это происходило именно у вас: в какие издательства вы обращались, как получилось дойти до успеха?
– Я никогда не считала себя талантливой, но чувствовала, что написала неплохой роман – прям вот годный, поэтому, решив, что книга обязательно должна жить, пусть и в формате «самиздат», опубликовала ее на Литресе (кстати, тоже в марте – прошлого года). Знаете, что случилось сразу после? Ни-че-го. Мир не остановился, не развернулся в мою сторону с осознанием, что теперь у него есть новая история. (Я ждала этого, да. Да, я этого ждала.) Ни-че-го.
В течение следующих двух месяцев меня читали лишь друзья и знакомые (хотя почему «лишь»: когда я только начинала писать роман, мечтала, чтобы его прочитал хотя бы один человек – и уже это определяла как успех). Они делились эмоциями: со мной – в личных сообщениях, с подписчиками – в социальных сетях, оставляли отзывы на Литресе, рассказывали о книге своим друзьям и знакомым…
Потом я закинула роман в пару книжных клубов (Галя, Аня, спасибо за то, что рискнули – и предложили участникам ваших клубов книгу автора на тот момент no name) – и тогда с книгой случилась первая (скромная) популярность. «Ко мне в клуб постоянно приходят новые люди, чтобы читать "Продленку" вместе с нами». «Моя знакомая читает роман и уже рассказала про него своим подругам: они тоже начали читать». «Мы всей клиникой читаем роман в ординаторской».
Я так вдохновилась, что снова разослала рукопись по издательствам. В итоге получила ответ от Даны Курской (основательница издательства «Стеклограф». – Прим. ред.), а спустя две недели подписала договор с ее издательством.
Подробную историю издания «Продленки» можно почитать здесь.
– Быть писателем трудно?
– Трудно.
Особенно трудно быть фикшн-автором – это как жить в двух реальностях одновременно: в одной ты пьешь кофе, оплачиваешь счета, отвечаешь на звонки, в другой – миры, где никогда не побываешь, строишь, людей, которых никогда не встретишь, выдумываешь. И все это смешивается в тебе, звучит – настолько отчетливо-правдоподобно, что моментами уже сама не знаешь, где правда, а где – фантазия. Путаешься. Теряешься. Места себе найти не можешь. От этого страшно бывает, дико – но только на секунду: потом понимаешь: повезло тебе очень – столько разных жизней за одну прожить.
Еще писателем быть трудно, потому что приходится постоянно верить: в свои истории, в себя – в то, что все это вообще кому-нибудь нужно. (Это, знаете ли, весьма сложная работа – постоянно верить; круглосуточная, да еще и без выходных. И уволиться нельзя – иначе конец: как только ты перестанешь верить, все посыпется – и настоящий, и выдуманный миры – и тогда уже ничего не останется; тебя самой тогда не останется.)
Я могла бы назвать еще причин так двадцать, почему быть писателем – трудно, но Наталья (основательница канала – прим. ред.) попросила меня держать себя в руках двух-трех абзацах, поэтому озвучу последнюю. Быть писателем трудно потому, что приходится постоянно проветривать сознание: ты пропускаешь через себя чужие истории, случайные фразы, жесты, интонации – и оставляешь все это в голове – чтобы потом вложить в мысли, чувства, поступки героев; ты никогда не «выключаешься»: даже когда ты не пишешь, ты все равно пишешь.
– Вы занимались на каких-нибудь писательских курсах / получали профильное образование / еще как-то готовили себя к писательству или это изнутри?
– Я начала писать в средних классах: ничего особенного – многие из нас проходили через это – сочинения, изложения (еще там всякие «ия»). Писала статьи в школьную газету, сочинения за одноклассника (Дим, привет) – он взамен помогал мне с физикой и черчением, участвовала в олимпиадах по русскому (языку) и литературе (и даже иногда выигрывала). Татьяна Васильевна, учительница русского (языка) и литературы, называла меня «лучом света в темном царстве» (почитала бы она теперь мой роман «восемнадцать плюс»). [Откуда все это было во мне? Да кто ж знает: оно просто было.]
Потом поступила на юрфак – хотела, правда, на журфак, но мне казалось, что я не слишком талантливая – для такого талантливого факультета. После работала помощником судьи – и много писала – судебных актов в основном. Со временем все это начало видеться «недостаточно творческим», поэтому я кикнула юридическую карьеру и поступила – как и хотела в шестнадцать – на журфак. (Оказалось, там учатся не «боги» – «простые смертные».) Дальше был телек, журналы, радио – короче, все форматы журналистики, а потом… Потом случился мой первый – и пока – единственный – роман.
Думаю, писательские курсы – и иже с ними – временное «лекарство», но не выход как таковой: там не научат писать, если ты «по базовым настройкам» не умеешь (да что уж – даже в литературном институте такому не научат). Я училась в мастерских и Band, и CWS: в обеих школах дают крутые знания и практики, (но я все же млею от CWS), однако, по моим ощущениям, все это – ничто, если ты «не чувствуешь текст», (в кавычках – потому что не знаю, как его можно научиться чувствовать в принципе), рисунок его не различаешь, тональность, темп, ритм.
Вероятно, здесь может показаться, что я романтизирую писательство как явление, но иначе не могу: мне просто необходимо что-нибудь романтизировать. (Да и, в сущности, я же писательница – что мне, как ни писательство, еще романтизировать.)
Обобщая: учиться, как мне кажется, надо не на курсах – на опыте – эмоциональный интеллект свой в том числе прокачивать, – а техники… Ну да, за ними можно и на писательские курсы пойти, но это – так мало – в сравнении с лекциями и семинарами жизни.
– Расскажите о быте: писательство – это основное занятие или хобби? Если хобби, то что нужно сделать для того, чтобы зарабатывать только писательством?
– В конце прошлого года в издательстве «Стеклограф» вышел мой первый роман «Группа продленного дня» (18+ – прим. ред.). Сейчас я одновременно работаю над продолжением истории и пытаюсь сделать так, чтобы писательство стало основным, а не дополнительным, источником дохода. Для этого нужно выполнить только одну (зато очень непростую) задачу – вовлечь свое творчество в созданную тобой же систему: тут и работа с аудиторией, и поиски новых форматов рекламных интеграций, и запуски коллабораций, и много-много чего еще (не буду утомлять вас тонкостями маркетинга развития).
Роман рождается в одиночестве, но жить начинает только тогда, когда его читают, так что первое, что нужно сделать, чтобы писательство приносило деньги – оставить надежду на то, что о тебе «как-нибудь узнают», тебя «как-нибудь найдут», и самой идти к читателям – любыми путями: быстрым шагом, обязательно смотря под ноги, и, по возможности, не останавливаясь.
– Насколько я понимаю, первая книга – это то, что писатель хочет рассказать миру. А как у него появляется вторая книга?
– Первая книга – это крик: громкий, отчаянный, местами сдавленный. Это то, что невозможно было не написать, что колотилось годами, металось, рвалось наружу – и наконец нашло пристанище – в тексте. (Прозвучало пафосно, возможно, но как есть: по крайней мере, я свой первый роман «прокричала».) А вторая… Ну у кого как. У некоторых она появляется как продолжение первой, у других – возникает в качестве эксперимента: здесь нет какой-то единой формулы, на мой взгляд. (Лично я пишу второй роман, потому что недоговорила.) [Недокричала(сь), вероятно.]
Слышала еще вот какое мнение: первая книга – монолог писателя, вторая – его диалог с читателем. Не знаю, спорно. Как по мне, любая книга – это и монолог, и диалог – одновременно; делить литературу на подобные категории как будто бы неправильно.
В любом случае, если появилась первая книга – случится и вторая: это такой изощренный вид зависимости – писать – так что если уж попробовал, соскочить будет сложно.
________________________
Презентация на нонфикшне – это само по себе круто. Успехов и покорения новых вершин! А если вы хотите поближе познакомиться с автором, то Игорина ведет телеграм-канал.
Приглашаю всех желающих писателей стать героями рубрики. Напишите мне для этого на kirikatomsk@gmail.com. Участие бесплатное.
