Ночь после Бородина была полна звуков. Стоны раненых смешивались с шелестом ветра в пожухлой траве, поле словно дышало — вздохи тысяч умирающих солдат сливались в единый протяжный хор. А над ними — безразличные звезды и едва различимые в темноте силуэты волков, которые терпеливо ждали своего часа.
Утро принесло тишину. Странную, звенящую тишину, нарушаемую лишь редкими криками тех, в ком еще теплилась жизнь.
Именно этот момент — не грохот пушек, не блеск штыков, не развевающиеся знамена — стал истинным лицом войны 1812 года. Момент, о котором редко говорят, когда вспоминают о великой победе российского оружия.
Мудрый лис против корсиканского волка
Михаил Илларионович Кутузов, этот «хитрый дедушка» русской литературной традиции, в действительности обладал острым, как русская сабля, умом и ледяной решимостью. Недаром сам Суворов видел в нем лучшего ученика. В письмах к семье Кутузов раскрывается совсем иным — с образным мышлением, точными формулировками и ясным слогом. Но эта часть его личности была скрыта от посторонних глаз.
Наполеон прибыл в Россию с четким планом. Стремился разбить русскую армию в одном решающем сражении. Он хотел взять Москву, отдохнуть там и продиктовать условия мира императору Александру. Классический ход для полководца, который привык решать всё одним стремительным ударом.
Но старый лис Кутузов вместе с Барклаем де Толли перечеркнул эти планы одним движением — уклонением от генеральной битвы. Французская армия всё глубже втягивалась в русские просторы, как в зыбучие пески, растягивая коммуникации, теряя людей и запасы.
День, когда земля содрогнулась
Бородино стало точкой, где две империи столкнулись лбами. Русские оборонялись, французы атаковали. Кровь лилась рекой, пороховой дым застилал небо, а гул канонады был слышен даже в Москве. К вечеру французы потеряли до 40 тысяч человек, русские — около 45 тысяч. Почти четверть участвовавших в битве солдат полегла за один день!
Российская армия отступила в полном порядке, сохранив артиллерию и боевой дух. Французы захватили поле боя, но... что это им дало? Сражение не принесло Наполеону той решительной победы, на которую он рассчитывал. В Петербурге даже праздновали — ведь корсиканец впервые не смог добиться своего!
Кутузов получил звание фельдмаршала, а по столице прокатились пышные гуляния с фейерверками. Но в душе старого полководца царили совсем иные чувства.
Решение, стоившее седин императору
Михаил Илларионович понимал то, что не могли или не хотели понять многие — Москву придется сдать. Иначе армия будет уничтожена, а с ней и последняя надежда России.
На знаменитом совете в Филях большинство генералов рвались в бой. Они выбрали поле для нового сражения, готовились к схватке... Пока Барклай де Толли не охладил их пыл холодным анализом выбранных позиций: «Мы потерпим неминуемое поражение».
Решение оставить древнюю столицу без боя было, пожалуй, самым трудным в жизни Кутузова. Но он принял его единолично, взяв всю ответственность на себя. «Приказываю отступать», — эти слова принесли ему народную ненависть и седины императору Александру.
Время показало его правоту — Наполеон оказался в ловушке. Но есть в этой истории и другая, более темная глава.
Крик, затихающий в ночи
Лишь весной 1813 года, когда снега сошли и обнажили истинные масштабы трагедии, началось то, что чиновники сухо назвали «санитарным благоустройством местности». Бородинская земля, пропитанная кровью десятков тысяч солдат, почти восемь месяцев хранила их останки под открытым небом. Это было безмолвное свидетельство человеческого безумия, именуемого войной.
Крестьяне окрестных деревень, мобилизованные для этой скорбной работы, собрали и предали земле останки 67 тысяч воинов. Это были воины обеих армий. И более 36 тысяч лошадей. Цифры эти леденят душу не только своей величиной, но и осознанием того, что это лишь те, кого удалось найти. Сколько же тел унесли безжалостные хищники, превратившие поле славы в место своего пиршества? Старожилы рассказывали, что волчьи стаи, небывало разжиревшие и обнаглевшие, наводили ужас на окрестности вплоть до зимы.
Паломники, посетившие место сражения в 1818 году — спустя шесть лет после битвы! — с ужасом писали в своих дневниках о человеческих черепах, всё еще белеющих среди травы и полевых цветов, словно природа не могла окончательно поглотить следы этой трагедии.
Но если судьба павших ужасает, то участь раненых, брошенных на произвол судьбы, разрывает сердце. Когда грохот пушек стих, немногочисленные полковые лекари, измотанные до предела 18-часовой непрерывной работой, получили приказ отбыть в Можайск, где разворачивались госпитали. Вместо организованной эвакуации на поле зажгли лишь два сигнальных костра — маяки надежды для тех, в ком ещё оставались силы ползти к спасению.
Фельдшеры и немногие оставшиеся медики могли лишь наспех перевязать раны и указать направление на Можайск — дальше каждый был предоставлен сам себе. Большинство повозок и телег, которые могли бы спасти тяжелораненых, использовались для вывоза амуниции, орудий и припасов. Военная логика беспощадная и холодная. Она ставила сохранение боеспособности армии выше спасения выбывших из строя.
Особенно пронзительны свидетельства французских офицеров и врачей. Они осматривали поле битвы через три-четыре дня после сражения. С изумлением они обнаруживали среди груд разлагающихся тел ещё живых русских солдат. Проведя несколько суток без воды, под палящим солнцем днём и холодным небом ночью, они всё ещё цеплялись за жизнь.
Французский хирург Ларрей записал в дневнике: «Некоторые из этих бедолаг, найденные нами на пятый день, смотрели на нас глазами, полными не страха или ненависти, а какого-то странного смирения. Словно их душа уже давно примирилась с неизбежным, а тело по инерции продолжало борьбу». Ту первую ночь после битвы он описывал как «симфонию страдания». Тысячи голосов, сливающихся в протяжный стон. С каждым часом этот стон становился всё тише. Пока рассвет не принёс зловещую тишину, нарушаемую лишь карканьем воронов.
Москва, которая стала погребальным костром
По дороге на Москву творилось нечто невообразимое. Вся можайская дорога была усеяна раздавленными телами раненых. На обочинах сидели те, кто умер от ран или просто замерз. Кареты, пушки и повозки уже не выбирали пути — ехали, не разбирая, по живым и мертвым.
В самой Москве при отступлении русской армии осталось от 15 до 20 тысяч раненых солдат. Их оставили на милость французов. Рассчитывали, что противник, согласно военным обычаям того времени, окажет им помощь.
Но судьба распорядилась иначе. Когда Москва запылала (как известно, по приказу самих русских), французы думали только о собственном спасении. В огне погибли, по разным оценкам, от 10 до 20 тысяч беспомощных русских солдат.
Цена великой стратегии
Удивительно, но современники не ставили Кутузову в вину эти жертвы. Общая идея спасения Отечества казалась важнее отдельных человеческих жизней. Такое было время… Героическое и страшное одновременно.
Мы привыкли видеть историю войны 1812 года как череду блестящих маневров. Как время мудрых решений и патриотических подвигов. И всё это было. Но была и другая сторона — тысячи брошенных раненых, стоны умирающих в московском пожаре, волки на Бородинском поле. Может быть, именно эта темная сторона войны делает подвиг народа еще более величественным, а победу — еще более ценной.
В музее-заповеднике «Бородинское поле» сегодня тихо и спокойно. Ветер шелестит травой. Ничто не напоминает о страшном крике, который стоял здесь сентябрьской ночью 1812 года. Но он всё еще звучит в страницах истории. Звучит для тех, кто готов услышать.
Бремя правды и цена победы
Когда мы смотрим в лицо суровой правде войны, важно помнить: за каждым решением полководца стоит тяжелейший моральный выбор. Кутузов предпринимал всё возможное в тех обстоятельствах. Эвакуация раненых шла всю ночь после сражения. А когда стало ясно, что всех спасти не удастся, он действовал согласно военным обычаям того времени. В его письме маршалу Бертье русские раненые официально поручались «в покровительство завоевателей».
Война всегда жестока и бесчеловечна по своей природе. Но именно поэтому так ценен подвиг тех, кто встал на защиту Родины. Не будь этой жертвы, не было бы и России. В минуты испытаний народу нужна не красивая ложь, а суровая правда, которая делает его сильнее. Только так можно по-настоящему почтить память павших — не идеализируя, но и не принижая значение их жертвы во имя Отечества.
Но, это лишь моё мнение. А, что вы думаете по этому поводу?