О таком подарке они и не мечтали. Ни сорокапятилетний располневший добрый и неутомимый Ефим Павлович, ни его жена – миролюбивая, немного нервная, но очень заботливая Агнесса Ивановна.
Хотя если подумать и поразмыслить логически, учесть доброту мироздания, помощь Всевышнего, и законы бумеранга добрых дел, кому-кому как не им, трепетным и мягкосердечным, крепко стоящих на ногах в плане бытовом и финансовом должен был послать Бог дитя.
И он послал.
Летом происходило в их жизни волнительное, важное и очень ответственное мероприятие – они переезжали в новый дом под Волгоградом.
Особой необходимости в переезде у них не было, квартира в городе у них имелась большая, благоустроенная, поэтому дом они строили целых семь лет, всё больше и больше благоустраивая его, придумывая и воплощая новые идеи, загружая себя важными целями и задачами, стараясь сделать новое жилище своё, как можно более удобным для их двоих.
– Агнешенька, может всё же корзину с цветами чуть дальше от выхода поставим?
– Ну, Фим, зачем она нам в тёмном углу?
– А тут мешаться будет...
– Украшать, Фимочка, украшать, а не мешаться...
Ефим Павлович давно смирился со своим несостоявшимся отцовством, с болезненностью и некоторой нервозностью жены. Он жалел её. Конечно, для женщины бездетность куда страшнее, чем для мужчины. От того и берёг он свою Агнессу, оттого и любил ещё больше.
Плохое самочувствие жены в начале осени Ефим Павлович соотнёс с тяжёлым переездом. Агнеша так переживала за каждую мелочь! Но переживала не зря. Все ее задумки и исправления были дельны и верны.
Дом и впрямь был хорош. От проекта до калитки. Жёлтый кирпич, мансарда, каменный забор, плитка двора. А внутри – комфорт, свет и уют. Не зря семь лет спорили вечерами о том, каким дому быть, не зря Ефим из дилетанта в вопросе строительства превратился в знатока, не зря Агнесса изучала вопросы дизайна, не зря вложены были сюда большие средства.
А средства в их семьи были. Ефим занимал весомый пост в городском управлении. Там же трудилась и Агнесса.
– Агнесса, в больницу нужно. Нельзя так. Уж какой раз...
Жена закрылась в туалете, ее тошнило. Случилось это уже второй раз, первый раз посчитали – виноваты грибы.
– Поехали, – вышла, держась за косяк, – Фимочка, так плохо мне. Может дело в этом доме? Ведь раньше такого не было.
Она переоделась в крепдешиновое платье, натянула вязаную из полотняных ниток шляпку. Муж помог застегнуть кнопочку на босоножках – даже наклоняться было страшно. Поехали в поликлинику сразу.
Агнесса в дороге плакала, утирая слезу потихоньку от мужа. Обидно... новый дом, заботы, а тут ... Неужели самое страшное? В голову лезли только плохие мысли.
Ефиму – тоже. Поэтому, когда жена вышла от гастроэнтеролога и упала на кушетку с вытаращенными глазами, он обнял ее, а потом наклонился и начал трясти жену за плечи:
– Агнеша! Агнеша! Мы справимся! Мы найдем доктора! Вот увидишь...
Она подняла на мужа глаза.
– Доктора? Фима... Фимочка, кажется, у нас будет ребенок.
Ефим разогнулся, опустил руки и сказал совсем не то, что следовало говорить в подобном случае:
– Агнеша, ну, так нельзя. У тебя же желудок...
– Фим, я ведь не хотела. Я – случайно...
Агнесса Ивановна упала на руки и разрыдалась. И сама не понимала – с радости или с горя. Скорее – от неожиданности ...
Беременность Агнессы Ивановны проходила тяжело. Возможно, и не так, чтоб особенно тяжело, но склонность к идеализму, привычка доводить всё до совершенства, нервозность и излишняя хлопотливость порой добавляли суеты.
Уже ушли на второй план хозяйственные заботы по благоустройству нового дома, все крутилось вокруг предстоящих родов. Агнесса Ивановна, по обоюдному согласию с мужем, ушла с работы. А находясь дома, посвятила себя единственному делу – вынашиванию малыша.
Однако ее токсикоз проходил довольно длительно, живот рос значительно, мучали отеки, нос распух, а лицо покрылось тёмно-коричневыми пятнами.
– Девчонка будет. Красоту вашу всю высосала, – констатировала домработница Дуся – деревенская женщина, которую нанял на время беременности жены Ефим Павлович.
– Дусенька, расскажите нам о своих родах.
Дуся размашисто мыла пол на кухне и рассказывала.
– Так четверых выродила за три раза, и всех по-разному. Первый-то раз муж мне не поверил, рукой махнул, да на работу ушел. Я ведь разок уж начала рожать, а сказали – ложно, домой отправили. Вот он и решил, что опять... А у меня уж и началось. Побегла сама по пути, по шпалам. Бегу, считаю... как тридцать шпал, так остановлюсь, покорчусь...думаю, ну, сейчас выложу прям тут... А холодно, осень же... Поезд идёт, люди из окон смотрют, а я сижу, как в туалет присела... И уж не до чего. Но дошла... В роддоме сразу и родила Кольку. Орала... Весь роддом сбежался, как орала...
– Ой, Дусенька, ну, как же так! – хвасталась за грудь Агнесса Ивановна, – Я вот кричать не хочу. Стыдно это... Ни за что не стала б кричать.
– Так все кричат. Нет, когда вторую рожала, Ленку, я не много кричала. Только рвало меня. Я яблок тогда переела. Так сама там и ползала, в родилке, убирать заставили... А Ленка славная у меня...
– Как заставили? Вы ж рожали...
– Так. Сказали: сползай, матушка, да убирай. Кто за тебя убирать будет? А Веньку и Женьку кесарили меня. Я ведь не ждала двойню-то. И не знала, пока рожать не пришла. Ой, лучше б сама родила! Укол в спину, ног не чую...Ниче не видно. Ещё и ширму поставили, как будто я вижу чё из-за живота-то. А ноги лежат где-то там отдельно от туловища. И тебя потрошат. Бррр, – она отжала тряпку, передернула плечами.
Агнесса Ивановна от этих рассказов приходила в полуобморочное состояние. Ей тоже предстояло кесарево.
– Фима, ты ребенка вырасти, если что со мной. И лучше написать завещание...
– Что ты, Агнеша.. у нас же лучший доктор. И роддом лучший. Ты ляжешь в назначенный срок. Я буду рядом.
До срока они успели оборудовать ребенку комнату.
– Только ведь оклеили, может оставим? – предлагал Ефим, который уж устал от ремонта и навалившихся проблем.
– Ну, что ты! Это же детская! Разве можно тут оставить обои в полоску?
УЗИ показало мальчика. Комната стала голубой, обои с облачками и корабликами, кроватка в виде морского судёнышка, белье и бутылочки – в стиль.
Вечерами Ефим выгуливал жену, они прохаживались по поселку, как рекомендовал врач. Агнесса соблюдала строгую диету. Роды, хирургическим путем, были назначены на 21 марта.
– Мне все время кажется, что мы не справляемся, – переживала Агнесса, заламывала руки, – Я не смогу...
– Я буду рядом, – сотый раз отвечал Ефим. Он никак не мог дождаться конца этим мукам беременности жены.
Он купил жене две шубы: из норки и мутона. Но шубы не помогли. После Нового года Агнесса почувствовала боль внизу живота. Она боялась подняться с постели, с трудом довел ее Ефим до автомобиля, и вскоре она уже лежала в больнице на сохранении.
Врач отделения ей не понравилась сразу, и Ефим сделал все, чтоб ее посетил тот доктор Шерстнев, который вел, и который собирался принимать роды за приличную оплату. Он и назначил лечение.
Ее перевели из большой общей палаты в палату на двоих. Там уже лежала молоденькая девушка Рита. Была она миниатюрная, с тонкой талией со спины и слегка выдающимся животиком ( хоть срок у нее был чуть больше срока Агнессы), шикарными длинными волосами, которые она быстро затягивала в тугой узел.
В ней было всё то, чего не было в Агнессе: лёгкость восприятия проблем, неисполнительность требований врача, отношение к беременности, как к чему-то второстепенному, временно мешающему жить полноценно. Она ела все подряд, не задумываясь над качеством продуктов, она забывала пить таблетки, она сбегала потихоньку в город и даже покуривала.
Наверное, если б не дефицит общения, скукота вынужденного пребывания в больнице и общая проблема сохранения плода, Агнесса не стала бы общаться с подобной девушкой. Но ...
– Рита, а разве Вас никто не навещает? – спросила Аннесса соседку день на третий, когда страх потерять дитё отпустил.
– Не-е, я сама... Мамка вообще не знает, что я беременна. Не хочу говорить. Орать будет. Она сама нас троих тянула, только и говорила: не принеси мне в подоле, не принеси мне в подоле. У нее ведь ещё Лариска с Максом, а я..., – Рита щелкала семечки, – В общем, барахло – я.
– Разве у ребенка нет отца?
– Нет. Вернее есть, конечно, теоретически, – Рита неприлично захихикала, – Но он "сделал ноги". Был, да сплыл. Снесло его потоком грядущей ответственности.
– А как же... У вас есть доход? Вы где живёте?
Глаза Агнессы расширялись от невероятного легкомыслия беременной соседки. Оказалось, что живёт она на квартире с подругой, доход минимальный, и как будет жить дальше, она не знает.
– Я думаю на дому работать. Я шить могу, или... Ну, можно упаковку какую-нить клеить. Уборщицей можно. Вечерами и Светка с ребенком пересидит, и с собой взять можно.
– Куда? На уборку?
– Ну, да...
Оказалось, что Рита и не думала ещё покупать что-то для ребенка. Говорила – примета плохая. Но Агнесса судила по заштопанности Ритиного халатика и понимала – не на что.
Как ни странно, общение с Ритой действовало на Агнессу положительно. Она делала выводы, что они с Ефимом все же более подходящие кандидаты в родители, чем вот такие "Риты".
Но именно Рита отвечала в их палате за позитив. Это она успокаивала Агнессу при малейшем недомогании, поднимала настроение, увлекала разговорами на другие "небольничные" темы. Она рассказывала анекдоты и веселила медсестер, она никогда не жаловалась, хоть, судя по симптомам и обеспокоенности врача, состояние ее беременности находилось куда в большей опасности, чем у Агнессы.
– Всё! Не курю больше, – она клала руку на маленький животик, – Неужели и правда она уже все-все чувствует?
– Вы ждёте девочку?
– Да...
– А мы с мужем мальчика. Да, Риточка. Нельзя курить. Наши детки чувствуют все.
Ефим приезжал каждый день. Привозил Агнессе обед. Сёмга, яйцо, свежий салат, кусок пирога с зелёным чаем. Рита жевала жжёную котлету с макаронами из столовки и никогда не жаловалась.
В конце концов, добряк Ефим начал возить фруктов больше, отдавал часть Рите. Агнессе было приятно, она гордилась мужем, собою и своим таким определенным и статусным положением.
– Спасибо, Агнесса. Такой муж у вас замечательный. Прям повезло... Мне б такого.
Они стояли вечером у больничного окна. Оно белело в снеговых узорах, отделяя их двоих от холодного мира вокруг. Внизу горели желтые огни города.
– А я все думаю, Рита. Как же Вы? Без мужа, без жилья... Ведь невозможно вырастить дитя вот так.
Рита подошла к кровати, повалилась ничком, обняла подушку. И, глядя в потолок, немного непохожая на себя обычную, мечтательно произнесла:
– А я думаю, что и меня где-то ждёт счастье. Если я не отказалась от ребёночка, ведь должен меня наградить Бог. Как думаете, должен?
Агнесса качала головой, про себя осуждая. Но вслух сказала:
– Пусть наградит. Будем надеяться.
Из больницы Агнессу выписали первой. У Риты всё еще висела угроза выкидыша, она осталась в больнице. Агнессе даже казалось, что врач, зная жизненную ситуацию Риты, специально придерживает ее тут. Вполне возможно так и было.
А Агнесса полнела, ходила с одышкой, отекала все больше. Теперь она только лежала, вставала на "покушать", искупаться и вечером пройтись с Ефимом вокруг дома.
Ефим взял запланированный в марте отпуск.
Восьмого марта он специально встал гораздо раньше жены, потихоньку улизнул из дома, прыгнул в машину, выехал из гаража и направился за подарком-сюрпризом. Он хотел купить жене золотую подвеску и цепочку, цветы, продукты и сладости.
Агнесса проснулась тоже достаточно рано. Очень хотелось в туалет. Но как только встала она на отекшие ноги, живот скрутило. Она согнулась, потом опустилась на колени и вот так, на коленях, стояла, пока не отпустило.
– Ефим! Ефим! – звала она мужа.
Так на коленях и поползла она к телефону. После звонка, скрутило опять, она свернулась калачом прямо на полу.
Неужели – схватки? Нет. Ведь ей рано. А главное – сегодня женский день. И рожать мальчика в такой день категорически нельзя. Это неправильно! Это не лезет ни в какие рамки.
И Агнесса решила, что опять едет на сохранение, опять – угроза выкидыша. Ни о каких родах даже думать не хотела. Она даже не взяла приготовленную для родов сумку, на скорую руку побросала то, что может пригодиться в больнице.
Ефиму черкнула записку.
– Ой, у вас уже большое раскрытие. Вы разве не ощущаете схватки? Срочно на клизму.
– Нет, нет, что Вы! Я – на кесарево. И меня оперировать должен сам Шерстнев. И дайте мне тапки! Вы что не видите, что я босая? – ее почему-то босую уже вели по коридору, акушерка тянула ее за рукав.
– Да какое кесарево! – кричала врач, – У вас уж роды. А Шерстнев в отъезде... Быстро: клизма, готовим и – на стол!
– Нет! Нет! Сегодня же восьмое марта! Нет! Я не пойду. Ой! – ее опять скрутило.
– Агнесса Ивановна, – вдруг услышала она знакомый голос в коридоре.
Оглянулась – Рита! Свой человек. Вот она-то точно должна ее понять. Рита подскочила, начала растирать Агнессе спину. Она, как всегда улыбалась.
– Держитесь, Агнессочка! Держитесь. Значит вместе родим...
Агнессу отпустило, она выдохнула.
– Рита! Рита, пожалуйста, хоть вы им объясните, что мне рано, что я у Шерстнева, что...
Но Рита махала ей рукой и улыбалась. Акушерка тянула Агнессу в предродовую.
Потом Агнессу укладывали на стол, а она все крутила головой, смотрела на кружащих вокруг нее медиков в масках и белых халатах. Она не понимала кто есть кто, поэтому говорила всем подряд о том, что рожать ей нельзя.
Она оглядывалась на дверь, ждала мужа. Уж он-то точно их остановит, уведет ее отсюда. Ведь он обещал, что будет рядом. Где же он?
– Зачем? Зачем вы привязывает мне руки? Я не буду рожать! Слышите? Я не собираюсь...
И тут боль пронзила невообразимая. Агнесса дико закричала. Закричала, как зверь. На шее посинели вены, побагровело лицо.
– Тужьтесь! Тужьтесь, мамочка! Что Вы как орете?
Кого тут называют "мамочка" Агнесса не понимала. Она кричала не от родов, а от страшного испуга, от боли, от которой нельзя было убежать.
– Я...я... Я умру!
– Не умрёте, просто тужьтесь... А Вы...
Она видела глаза, не понимала, кто говорит, мотала головой, как в сумасшествии. И тут новый приступ боли, и она заорала опять... Кричала неистово. Первый раз в жизни ей причиняли такую боль. И никто не пришел на помощь... Она была одинока в этой боли. Дикий страх сковал.
– Агнесса Ивановна! Агнесса Ивановна! – раздалось, как в трубе, откуда-то справа...
Она повернула голову. На другом столе совсем недалеко лежала Рита, смотрела на нее, звала.
– Ри-та, – прохрипела Агнесса...
– Все хорошо. Сейчас вместе и родим. Вон, я тоже...
Агнесса повела мутным взглядом, и поняла, что Риту тоже готовят к родам.
– Я не рожаю...Я... Мне рано..., – стояла на своем Агнесса.
– Рожаете, рожаете. Вон как кричали. А если тужиться, то не так больно. Попробуйте чуток. Вот так..., – и Рита собралась, ухватилась за рукоятки, встала на локти и, покраснев в лице, застыла в потуге, потом тяжело задышала, откинулась.
– Умница, умница. Ещё чуток..., – вдруг сказали ей, а она даже улыбнулась.
Агнесса удивилась. Но теперь ей вдруг стало все понятно. Она рожает тоже. И никуда от этого не денешься. И как только пришла боль, она постаралась сделать так, как Рита. Но до конца не выдержала, опять опустила потугу и дико закричала.
– Агнесса, Агнесса... А давайте по очереди. Я – сейчас..., – и Рита опять поднатужилась, дышала, как будто показывая своим примером, что можно и без крика.
Медики, понимая, что орущая возрастная роженица слушает вторую, молодую, больше, чем их, общению не мешали.
Агнесса во все глаза смотрела на Риту. Больше тут и смотреть-то было не на что. Свои колени мешали обзору.
– Вот сюда пятками жмите, вон подставки.
И Агнесса и правда нащупала подставки для ног. И следующую схватку выдержала лишь со стонами. Ее уже тоже хвалили.
Рита родила первая. Ребенок запищал тоненько и жалостливо, и Агнесса вдруг подумала о своем ребенке. Господи, как же ему плохо сейчас!
Рита попросила ее не увозить. Она лежала рядом, говорила, поддерживала, помогала в потугах.
Агнесса промучилась ещё два часа. Ей сказали, что приехал муж. Но он ей сейчас был совсем не нужен. Ей нужна была Рита.
– Рит, ты тут?
– Тут, тут... Ещё чуток, и Вы родите. Давайте, Агнессочка..., – у Риты от укола слипались глаза, но она держалась, старалась не отключаться.
Волосы Агнессы были насквозь мокрые, уже не было сил, но она смотрела и смотрела на Риту, а та говорила и говорила с ней.
– Ещё чуток, чуток! – руководила врач, – Теперь ты молодец "мамочка"! Молодец!
Агнессе сделали рассечку, и наконец, и она услышала тонкий голосок своего младенца. Мальчик, почти четыре кило... Красненький, с широким прыщавым носиком. Неужели, это ее ребенок?
Сейчас почему-то совсем не думалось о муже. Эти страдания делали мальчика только ее ребенком. Разве мужу это понять?
Рита моментально провалилась в сон, а Агнесса все смотрела на нее спящую. И сейчас эта девочка казалась ей такой беспомощной. Губы синие, худенькое тело слегка видно под простыней.
– Та-ак, Рита спит. Давайте тогда ее потом..., – говорили меж собою медики, решая, кого из родильного увозить первым.
– Нет, нет... Везите ее. Она так устала, бедная девочка. Везите, я подожду...
– Фима! Я такое вынесла! Такое... , – Ефима пустили в палату к жене на следующий день, – Наш сын родился восьмого марта! Какой ужас, Фима. Как мальчик будет с этим жить? И тут Рита. Та бедная девочка, что лежала со мной в январе. Помнишь? Привези и ей фрукты и пеленки, пожалуйста. У нее вообще никого нет. Привези, Фима...
***
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Тем, кто не любит читать частями, предлагаю дождаться окончания... История не будет слишком длинной, обещаю.
С праздником, дорогие читательницы!
