Найти в Дзене
Брусникины рассказы

Кружева жизни (часть 20)

Алексей опешил. Слова Липы, как ледяной душ, окатили его с головы до ног. “Не может быть, это какая-то ошибка, глупая шутка” , пронеслось в голове. Он резко развернулся и вошёл в дом. Щелкнул выключателем. Пусто. Тишина давила на уши. Прошёл в спальню. Открыл шкаф. Вещей Маши не было. Лишь несколько платьев, которые она редко надевала, сиротливо висели на плечиках. В голове запульсировала кровь. Ярость и непонимание боролись за первенство. “Не может быть, не могла она так поступить”, шептал он, лихорадочно пытаясь найти хоть какое-то объяснение. Сердце бешено колотилось. Он бросился в детскую. Катюши дома не было. Алексей присел на краешек её кроватки, и невидящим взглядом смотрел на стену. “Неужели она могла так поступить? Уехала, и дочку с собой забрала” Эта мысль ранила его больнее всего. Скрипнула дверь, в дом кто-то вошёл.

— Маша, — с радостным возгласом Алексей выбежал в прихожую. Но на пороге стояла Клава Дарёнина.

— Лёш, — что у вас происходит, — спросила она, — почему Катюшку из садика воспитательница к себе забрала, Машка где?

— Сбежала его Машка, с Чеботарёвым на санях укатила, я сама видела, — с каким-то довольным злорадством, сообщила вошедшая вслед за Клавдией Липа.

“Слава Богу, хоть Катю не увезла”, пронеслась мысль в голове у Алексея.

— Клав, ты забери пока дочку к себе, а я сейчас, я скоро, — прокричал Иевлев и выбежал из дома.

Он бежал к машинному двору и повторял про себя. “Нужно всё выяснить. Не могла она так быстро уехать, наверняка ещё на станции, раз Липа видела их вечером”. Заведя газик, он помчался по ночной дороге в сторону райцентра. Ветер со свистом гнал клочья туч по небу, Алексей гнал машину, словно пытаясь убежать от страшной правды, которая уже стучалась в его дверь. Ночь казалась бесконечной, а дорога – дорогой в никуда. Добравшись до станции, Алексей, не глуша газик, ворвался в здание вокзала. Сбивчиво стал расспрашивать дежурную, не видела ли она женщину, и показал фотографию Маши, которая всегда была у него в бумажнике.

— Нет, не видела, — устало ответила женщина.

Он выбежал на перрон, оглядывая пустые пути. Лишь холодный ветер гулял между вагонами товарного состава. Увидев мужчину в форме путейца, поспешил к нему, и снова показал фотографию.

— Видел, — ответил мужчина, — минут сорок назад, с каким-то мужиком, села в поезд на Москву. А что случилось?

Алексей ничего не ответил. Холодный ветер хлестал в лицо, словно насмехаясь. Он сел в машину и невидящим взглядом уставился на тёмные железнодорожные пути. “Москва… Зачем ей Москва?” — эта мысль эхом отдавалась в голове. Он представил Машу в вагоне поезда, рядом с Чеботарёвым. Ярость снова захлестнула его, но сквозь неё пробивалась острая боль. Боль от предательства, от потери. Закурив, Алексей откинулся на сиденье. Ночь стала еще чернее, а дорога – еще длиннее. Он понимал, что впереди неизвестность. И что самое страшное, он не знал, как жить дальше без Маши. Алексей вернулся домой, обессиленный и опустошенный. В доме его ждала Клава с Катюшей, девочка спала на руках у Дарёниной. Услышав шум, она открыла глаза, а увидев отца, потянулась к нему, улыбаясь. Алексей подхватил ее на руки, прижал к себе, и слезы, обжигая щеки, покатились градом. Он не знал, что ждет его впереди, но одно он знал точно, он никогда не оставит свою дочь.

— Ладно Лёш, пошла я, — поднимаясь со стула проговорила Клава, — ночь на дворе, Мишка наверное извёлся уже весь меня ожидаючи.

— Клав, почему она так поступила со мной, — Алексей тронул Дарёнину за руку, — что я сделал не так?

— Лёш, откуда же мне знать, — ответила Клава, пряча глаза.

Ей очень хотелось рассказать ему всю правду, но не решилась, побоялась что в горячках ещё что сотворит с собой. “Пускай пройдёт время, и я ему всё расскажу, Машка навряд ли обратно вернётся, раз вместе с этим гадом убежала”. Она повязала платок, застегнула пуговицы на пальто и вышла. Алексей, раздел Катюшку и уложил в постель.

— Папа, а мама где? — спросила девочка.

— Нет мамы, уехала она, — ответил Алексей.

— Куда уехала?

— Далеко уехала, в город.

— А она скоро вернётся? — не унималась Катюша.

— Не знаю дочка.

— А гостинчик она мне привезёт?

— Привезёт, конечно привезёт, — Алексей укутал малышку одеялом, и стал поглаживать по спинке. Вскоре девочка уснула. Он вышел в прихожую, сел у стола и закурил. Сколько так сидел и сам не знает, когда посмотрел на окно покрытое морозным узором, там уже занимался рассвет. Утро принесло с собой лишь холод и осознание того, что жизнь изменилась навсегда.

Солнце медленно выползало из-за горизонта, окрашивая снежные поля в бледно-розовый цвет. Алексей поднялся, чувствуя скованность в теле, и вышел на улицу. Морозный воздух обжег легкие, приводя в чувство. Он направился в сарай, нужно было обихаживать скотину. Накормив свиней и кое-как подоив корову, вернулся снова в дом. На кухне заварил крепкий чай, но пить не стал. В голове роились обрывки воспоминаний, смеющееся лицо Маши. Он знал, что нельзя зацикливаться на прошлом, нужно жить дальше, ради Катюши. Дочь, единственное, что у него осталось. Алексей решил, что посвятит себя ей, окружит заботой и любовью, чтобы она не чувствовала себя брошенной. Взяв себя в руки, он умылся, оделся и разбудил Катюшу. Накормил ее кашей, собрал в садик. Смотря на ее улыбающееся личико, Алексей чувствовал, как боль заполняет всё пространство в груди.

Приведя дочь в садик, извинился перед Варей.

— Варвара Гордеевна, вы простите пожалуйста за вчерашнее, я и сам не знал что так получится.

— Ничего страшного, бывает, — успокоила его Варя.

— Теперь Катю, я сам буду забирать, или если меня не будет, то мой отец.

— Хорошо, а жена ваша как, неужели заболела и в больницу попала?

— Нет, не заболела, уехала она, и больше её не будет, — сухо ответил Истомин.

В обеденный перерыв, он заскочил ненадолго к себе домой. Там было холодно, печку ведь никто не растопил. Зайдя в спальню и оглядевшись, на кровати увидел сложенный пополам листок бумаги. Алексей машинально развернул его. Почерк был знакомый, Машин. Сердце бешено заколотилось, в горле пересохло. Он начал читать, с каждой строчкой все сильнее сжимая листок в руке. Там было написано о том, что она никогда его не любила. “ Выйти за тебя замуж, меня заставила мать, хотела чтобы я забыла Сашку. Я люблю его и любила всегда. Лёш, пойми меня правильно, так жить я больше не могу. Это пытка, знать что твой любимый рядом, а ты живёшь с другим, нелюбимым мужчиной. Я изменяла тебе с ним, теперь всё, с этим покончено, мы уезжаем, чтобы начать новую жизнь. Если сможешь, прости, Прощай Маша”.

— Сволочь, — выругался Алексей, — ни слова о Катюше, ни капли сожаления. Как я мог не замечать её измен, глаза она мне отводила что ли. Видно права была мать, называя её и тёщу ведьмами. Гадина, ненавижу.

Алексей скомкал письмо и бросил его на пол. Злость и обида захлестнули его.

— Как она могла так поступить? Как она могла бросить ребенка? Он чувствовал себя преданным и опустошенным. Вечером, забрав дочь из садика, они пошли к отцу. Катюша весело бежала впереди него по протоптанной дорожке, Алексей смотрел на нее и думал только об одном: “Как Мария могла так подло поступить с ними”. Отец встретил его угрюмо, посмотрев на осунувшегося за одну ночь сына спросил.

— Что, конец твой семейной жизни?

— Бать, давай не будем, — болезненно сморщившись ответил он.

— Видно права была мать, когда не хотела чтобы ты на Марии женился. Сердцем бабы всё чувствуют, что ли?

— Что толку вспоминать теперь про это, — Алексей безучастно посмотрел в глаза отца, — если уже всё случилось.

— Если бы мы с тобой её послушались, жил бы ты сейчас с Тоськой Смажной, и горя не знал. Вон Ванька, дружок твой, только и знает что хвалится, какая она хозяйственная да умелая.

— Ладно, не трави душу, и так на душе кошки скребут.

— Жить, как дальше собираешься?

— Обыкновенно.

— Без хозяйки в доме, с малым ребёнком на руках?

— Ничего, я справлюсь. Только попрошу тебя, весна заходит, работы будет невпроворот. Ты если что, Катюшку из сада будешь забирать?

— А куда я денусь. Ладно Лёха, — отец стукнул сына по плечу, — не тужись. Всё перемелется, как говорится мука будет. Найдётся ещё хомут и на твою шею.

— Не нужен мне никто, — угрюмо пробасил Алексей, — один проживу.

Когда стемнело, они вернулись домой. Алексей уложил Катюшу спать, а сам снова сел у стола. Он достал свадебную фотографию, на которой они с Марией стояли рядышком. Внимательно пригляделся и приметил, сам смотрел на неё с такой любовью, а она отвернулась в сторону. Разорвав фото на мелкие кусочки, бросил в печку. Потом постелил себе на диване,выключил свет, и пошёл спать. Лечь в одинокую холодную постель в спальне не было сил, поэтому решил для себя, теперь его место в зале, на диване.

Утро встретило Алексея непривычной тишиной. В доме не было Машиных шагов, ее голоса. Он встал, на автомате приготовил завтрак для Катюши, собрал ее в садик. Отведя дочь, поплелся на работу. Все вокруг казалось чужим и враждебным. Мужики сочувственно поглядывали на него, но расспросами не донимали.

Вечером, вернувшись домой, Алексей почувствовал себя еще более одиноким. Тишина давила, стены словно сжимались, напоминая о предательстве. Он попытался заняться домашними делами, но все валилось из рук. Тоска накатывала волнами, душила. Прошло несколько дней. Алексей привыкал к новой жизни. Отец забирал Катюшу из сада, помогал по хозяйству. Ночами Алексей долго не мог уснуть, ворочался, прокручивая в голове обрывки воспоминаний. Он старался не думать о Маше, но она словно преследовала его. “Всё, хватит, — решил он для себя твёрдо, — пока ещё есть время, нужно как-то отвлечься, сменить обстановку”. На следующий день, он написал заявление на отпуск, председатель понимая что мужику нужно как-то развеяться, пошёл навстречу. В профсоюзе ему на двоих с дочкой выдали путёвку и он с Катюшей уехал в Евпаторию.

(Продолжение следует)