Продолжение. Начало здесь
***
...На следующий день Лера исчезла. Она оставила ему письмо:
"Ты отнял у меня веру в людей. Прощай".
***
Зал суда напоминал склеп — холодный, выцветший, с запахом пыли и несбывшихся надежд. Екатерина сидела, стискивая ладони, пока адвокат её мужа выкладывал документы: справки о доходах, чеки, фотографии дачи, квартиры. «Нашего дома», — поправила она себя мысленно. Теперь это просто «объект недвижимости». Рядом сидела Ольга, сжимая её плечо, словно пытаясь удержать от падения в пропасть.
— Мой клиент готов оставить детям квартиру, — голос адвоката мужа звучал, как скрип ножа по стеклу. — Но требует права посещения и совместного отдыха. Также он настаивает на разделе дачи.
Судья, женщина с лицом, высеченным из гранита, просматривала документы. Екатерина смотрела на мужа. Он сидел, уставившись в стол, пальцы нервно перебирали край папки. На щеке — шрам от аварии.
«Ты выжил, чтобы снова ранить нас?»
— Ваша позиция, госпожа Соколова? — Судья подняла глаза.
— Я… — Екатерина встала, чувствуя, как дрожит голос. — Я не против того, чтобы дети видели отца. Но он… — она замолчала, глотая комок. «Он разрушил всё. Как я могу доверять ему?»
— Но он не лишён родительских прав, — адвокат противной стороны вставил ядовито. — Нет доказательств насилия или халатности.
— Измена — это насилие! — вырвалось у Екатерины. — Он предал своих детей, когда разрушил семью!
Муж поднял на неё глаза — впервые за всё заседание. В них была боль, смешанная с отчаянием.
— Я никогда не предавал их! — он вскочил на ноги. — Я люблю их больше жизни!
— Тогда почему ты променял их на неё? — Екатерина бросила на стол распечатку переписки с Лерой. — Почему ты врал им, когда говорил, что задерживаешься на работе?..
«Он плачет. Впервые за 15 лет. Слёзы для суда? Или он действительно понял, что потерял? Нет, нельзя верить. Нельзя…»
***
Ночью квартира гудела тишиной. Дети спали, а Екатерина стояла на кухне, разглядывая трещину в чашке — ту самую, что он когда-то склеил эпоксидкой.
«Он говорил, трещины делают вещи уникальными».
Теперь трещина разошлась снова. Она выбросила чашку в мусор, но через час достала, завернула в полотенце и спрятала на верхнюю полку.
«Слабость», — ругала себя.
Звонок в дверь. На пороге — Лера. Без макияжа, в потрёпанной куртке, с синяками под глазами.
— Я уезжаю, — сказала она, не глядя. — Сделала аборт. Не смогла… — голос сорвался.
Екатерина молчала. Ненависть к этой девушке растворилась где-то между больничным коридором и сегодняшним днём. Осталась только усталость.
— Зачем пришла?
— Чтобы вернуть вам это. — Лера протянула конверт. Внутри — распечатанные смс, фотографии, его подарки. — Это все, что у меня было от него. Сожгите. Или отдайте в суд. Я… я не хочу быть призраком в вашей жизни.
— А он? — спросила Екатерина, беря конверт.
— Он звонил. Просил простить. — Лера усмехнулась. — Говорил, что любит только вас. Похоже, мы обе ему нужны были лишь для того, чтобы не чувствовать себя одиноким.
Лера грустно улыбнулась и ушла, оставив Катю наедине со своими мыслями.
***
Дети скучали по отцу.
Аня устроила бойкот. Отказывалась есть, разговаривать, включала музыку на полную громкость. Но однажды ночью Екатерина нашла её спящей на диване в обнимку с семейным альбомом. На раскрытой странице — они все в парке, Лёша на плечах отца, Аня в смешной шапке с помпоном.
— Мам… — Аня проснулась, всхлипывая. — Почему вы не можете просто начать сначала? Я научу его не врать! Мы будем как раньше!
— Люди не пазлы, Ань, — Екатерина прижала дочь к себе. — Даже если сложить все кусочки, трещины останутся.
Лёша молчал. Но однажды утром Екатерина нашла на холодильнике его рисунок: папа, мама, Аня и он, держащиеся за руки. Все улыбаются. Надпись сверху: «Пожалуйста».
***
Суд постановил: дети остаются с матерью, муж получает право видеться с ними каждые выходные. Дачу продали, деньги поделили. В день, когда из квартиры вывезли разделенную мебель (он забрал диван и стол, она — кресло), Екатерина нашла письмо от Леры в почтовом ящике:
«Я уезжаю в родной город. Раньше думала, что дети — это продолжение любви. Теперь поняла: иногда они становятся её могилой. Я не сказала ему о ребёнке. Возможно, вы оба смогли бы… Нет. Неважно. Живите. Хотя бы ради ваших детей.»
Екатерина сожгла письмо в раковине. Пламя лизало бумагу, оставляя пепел, похожий на снег, который шёл за окном. Где-то в городе её бывший муж сидел в квартире, что досталась ему от родителей, с бутылкой виски. Где-то Лера смотрела в окно поезда, увозящего её от прошлого. А здесь, в поломанном гнёздышке, двое детей спали, обнявшись, как птенцы. Она накрыла их пледом и подумала, что грусть — это не конец. Это мост. Хрупкий, шаткий, но ведущий куда-то, где боль станет тише.
***
Прошло четыре месяца.
Лёша разбил коленку, когда катался на горке. Не сильно — просто ссадина, но он рыдал так, будто мир рухнул. Екатерина, сжав телефон в руке, колебалась секунду, прежде чем набрать номер. «Он должен быть здесь. Это его сын. И он нуждается в отце», — убеждала себя, но голос всё равно дрожал, когда он ответил:
— Катя? Что случилось?
— Лёша… на горке ударил коленку. Можешь приехать? Он просит тебя.
Он примчался за двадцать минут, в рабочей рубашке, с растрёпанными волосами. Лёша, увидев отца, тут же перестал хныкать.
— Пап, смотри! — он показал на забинтованную коленку, как на боевую награду. — Я же не плакал, правда, мам?
Муж поднял сына на руки, и Екатерина поймала его взгляд. В нём была благодарность. За то, что позвала. За то, что позволила быть отцом.
— Спасибо, — он сказал, когда Лёша выбежал из комнаты.
— Это для него, — она поправила воротничок блузки. — Не для тебя.
— Я знаю. — Он потрогал шрам на щеке. — Катя, я…
— Не надо, — она перебила. — Сейчас не время.
Но время пришло позже, когда Аня, закатив глаза, заявила:
— У нас в школе «День семьи». Нужно прийти всем вместе. Или вы опять устроите драму?
Они сидели за партой, слишком маленькой для двоих взрослых, слушая, как учительница хвалит «дружные семьи». Аня читала стихотворение собственного сочинения:
«Семья — это руки, что боль отведут.
Поддержат без слов, если силы сдадут.
Это корни в земле и крылья в мечтах.
Это светлый рассвет в наших глазах…»
Муж схватил Екатерину за руку. Она не отдернула.
***
А весной они вдруг решили съездить все вместе на свою старую дачу.
Старый дом, проданный полгода назад, встретил их пустыми окнами. Новые хозяева ещё не въехали и разрешили им забрать оттуда свои вещи. Лёша бегал по саду, разбивая ногами оставшиеся островки снега, а Аня, сделав вид, что фотографирует закат, оставила их вдвоём на веранде.
— Помнишь, как мы красили эти стены? — он тронул облупившуюся краску. — Ты сказала, что жёлтый цвет — как солнечный зайчик.
— А ты пролил ведро на паркет, — она усмехнулась.
— И мы весь вечер оттирали его скипидаром. — Он замолчал. — Катя, я… я не прошу прощения. Потому что не заслужил. Но я готов всю жизнь доказывать, что могу быть другим.
Она посмотрела на него. На этого человека, с которым прожила полжизни. На его виски, где уже появилась первая седина, глаза с тонкой сеточкой морщинок, на его шрам, на руки, которые когда-то казались ей самыми надёжными в мире.
— Почему ты все разрушил? — спросила она не его, а ту версию его, что осталась в прошлом.
— Потому что испугался, — он сел на ступеньки, опустив голову. — Испугался, что старею. Что ты видишь во мне только отца, а не мужчину. Что мы… стали рутиной.
— А я? — её голос дрогнул. — Я не имела права бояться? Растить детей, хоронить маму, гасить кредиты?
— Знаю, — он закрыл лицо руками. — И каждый день молюсь, чтобы ты дала мне шанс стать тем, кто тебя достоин.
***
Они вернулись в город. Дети спали на заднем сиденье его машины, а он вдруг свернул к старому парку.
— Помнишь нашу скамейку? — он указал на лавочку среди деревьев.
— Там ты сделал предложение, — она улыбнулась впервые за полгода.
— Сделаю это снова, — он достал из кармана кольцо — простое, без бриллиантов. — Катя, давай начнём сначала. Не как муж и жена. Как два человека, которые… которые хотят попробовать любить друг друга заново.
Она взяла кольцо. Не надела, а сжала в ладони.
— Не «заново». Иначе повторим ошибки. Давай научимся любить по-новому.
Он кивнул, и они поехали домой. Не в её квартиру или его. В их дом, который предстояло отстроить из пепла.
***
Год спустя. Они всё ещё живут отдельно, но каждую пятницу ужинают вместе. Аня называет это «днём перемирия», а Лёша прячет под подушку рисунки, где все они — единое целое.
Иногда, когда Екатерина видит на его телефоне сообщения от коллег-женщин, она замирает. Но потом слышит его смех с кухни, где он печёт блинчики с детьми, и понимает: страхи больше не управляют ею.
Екатерина повесила новую семейную фото на холодильник, где они все четверо. Не идеальные, не цельные, с шрамами на теле и на сердце. С трещинами в душе. Но вместе.
Конец