Майский вечер наполнял кухню ароматом сирени, доносившимся из распахнутого окна. Наталья Петровна расставляла на столе тарелки с закусками — соленьями из погреба, домашним холодцом, картошечкой с укропом. Муж, Степан Андреевич, возился у плиты с шашлыком, который мариновал по особому рецепту со вчерашнего вечера.
— Опять полдеревни назвал? — спросила Наталья Петровна, разглаживая складки на новой скатерти, купленной специально к майским праздникам. Бледно-голубая, с вышитыми ромашками по краям — она напоминала ей скатерть из родительского дома, за которой собиралась вся семья по воскресеньям.
— Как обычно, — пожал плечами Степан Андреевич, помешивая шашлык в большой эмалированной миске. Запах маринада — с луком, перцем и какими-то особыми травами — дразнил ноздри. — Кумовья придут, Михалычи, Серёга с Ниной...
— И Верка с мужем? — в голосе Натальи Петровны проскользнула плохо скрываемая тревога.
Степан нахмурился, отложил в сторону деревянную лопатку: — Всё-таки соседи. Неудобно не пригласить.
Наталья только рукой махнула, но внутри ощутила знакомый узелок напряжения. Сколько лет они живут в этом доме, построенном ещё родителями Степана, а у мужа всё не проходит эта привычка — на каждый праздник собирать толпу. Дом большой, двухэтажный, с просторной верандой, места хватит всем, а Степан человек хлебосольный, душа нараспашку. Она любила его именно за это — за широту натуры, за то, что никогда не скупился на доброе слово, на помощь, на гостеприимство. Но иногда — вот как сейчас — это выматывало.
— Ладно, — вздохнула она, доставая из шкафчика праздничные бокалы, те самые, что подарила дочь на прошлый юбилей. — Только смотри, если они начнут опять свои склоки — я просто уйду.
— Не начнут, — уверенно сказал Степан Андреевич, хотя в глазах мелькнуло сомнение. — Я с Михалычем говорил, он обещал.
Наталья Петровна только хмыкнула. Сколько раз уже было подобное обещание, и каждый раз к середине застолья все забывали о нём.
Первыми пришли кумовья — Егор с Валентиной, принесли торт и бутылку коньяка. Егор, коренастый, с добродушным красным лицом, сразу прошёл к Степану — помогать с мангалом. Валентина, тучная женщина с вечно встревоженным выражением лица, осталась на кухне помогать накрывать на стол.
— Слышала, — зашептала она, пока Наталья разливала по пиалам салат, — Верка-то теперь с Петровичем на ножах. Из-за забора опять.
— Не хочу даже знать, — отрезала Наталья Петровна. — Давай лучше о детях. Как там твой Колька в армии?
Валентина с удовольствием переключилась на рассказ о сыне, только что отслужившем срочную и вернувшемся в деревню. За историями о Колиных подвигах время летело незаметно. За окнами начинало смеркаться, а на столе постепенно появлялись всё новые блюда — и холодец, студенистый, с чесночком, и сельдь под шубой, и фаршированные яйца, и знаменитый Натальин салат "Оливье" с домашним майонезом, и, конечно, шашлык, над которым Степан колдовал на заднем дворе.
За ними потянулись остальные. Пришли Михалычи — сам Василий Михайлович, бывший тракторист, теперь на пенсии, с женой Зинаидой, медсестрой из сельской больницы. Следом явились Серёга с Ниной, молодая пара с окраины деревни. Серёга работал на пилораме в соседнем посёлке, Нина сидела дома с двумя малышами, которых сегодня оставили с бабушкой.
Когда стол был полон гостей, Наталья Петровна выдохнула с облегчением — Верка не пришла. Слава богу, хоть этой проблемы удалось избежать. Из-за распахнутых окон доносился запах цветущих яблонь, где-то на огородах уже проклюнулись первые ростки картошки, и всё вокруг дышало весной, надеждой, радостью жизни. Наталья поймала себя на мысли, что хотела бы сейчас оказаться с мужем где-нибудь на берегу пруда, вдвоём, слушать лягушачий хор и смотреть на первые звёзды. Но что поделать — раз уж затеяли застолье, надо соответствовать.
Первый час застолья прошёл чинно — выпили за хозяев, за весну, за урожай. Степан Андреевич, раскрасневшийся и довольный, разливал водку, рассказывал анекдоты, смеялся так заразительно, что улыбались даже хмурый Михалыч и вечно недовольная чем-то Зинаида. Потом мужчины заговорили о политике, женщины — о детях и внуках. Наталья Петровна периодически уходила на кухню за новыми блюдами, ловя на себе благодарные взгляды гостей.
«Может, и правда Верка не придёт, — подумала она, разрезая пирог с капустой, — и вечер пройдёт спокойно».
Однако, стоило ей так подумать, как в прихожей раздались голоса, и Степан торжественно ввёл в комнату опоздавших гостей — Верку с мужем Виктором. Она — в новом платье горчичного цвета, нелепо обтягивающем полную фигуру, он — в костюме с галстуком, словно на похороны собрался, а не в гости к соседям.
— А вот и Вера Николаевна с супругом пожаловали, — объявил Степан Андреевич, не замечая, как изменились лица гостей. — Проходите, дорогие, садитесь.
Когда Наталья вернулась с пирогом, разговор уже шёл о Верке с мужем, хоть их в комнате и не было — видно, вышли покурить.
— А я говорю, надо их проучить! — горячился Михалыч, и его густые брови сошлись на переносице. — Забор прямо на меже с Петровичем поставили, да ещё и ругаются, что тот заходит на их территорию.
— Петрович сам хорош, — возразил Степан Андреевич, смутно припоминая, что обещал жене не допускать ссор. — Участок не обмерил, а туда же — права качать.
— Ой, да все знают, что Верка жадная, — вставила Валентина, расправляя складки на платье. — Вспомните, как она судилась с родной сестрой из-за материнского дома.
— Сестра у неё тоже не подарок, — заметила Зинаида. — Помните, как она мужа выгнала, когда тот заболел? Сказала — не прокормлю дармоеда...
— А Виктор-то её каков, — подхватил Михалыч. — Всё из себя начальника строит. А как у Настьки колодец засорился — и знать ничего не хочет. Мол, не его проблемы.
Наталья Петровна хотела вмешаться, сменить тему, но тут раздался звонок в дверь. На пороге стояли Верка с мужем, оба принаряженные и с коробкой конфет.
— Прости, Наташа, мы опоздали, — улыбнулась Верка. Улыбка у неё была красивая, открытая, и Наталья на миг задумалась — как же так получилось, что эта женщина стала притчей во языцех всей деревни? — Дела были.
— А мы уж думали, не придёте, — с наигранным радушием сказала Наталья Петровна. — Проходите, стол накрыт.
Делать нечего — пришлось приглашать в дом, усаживать за стол. Разговор о Верке оборвался, но атмосфера стала напряжённой. Наталья Петровна ловила на себе извиняющиеся взгляды гостей. Один Михалыч, уже изрядно выпивший, продолжал сверлить Верку недобрым взглядом.
— А что это вы все такие тихие? — спросила Верка, накладывая себе салат. — Неужто обсуждали кого-то, а мы помешали?
— Что ты, Вера, — поспешно отозвалась Нина. — Мы о детях говорили.
— А я вам говорил, что моя дочка в Москву переехала? — громко спросил Степан Андреевич, пытаясь разрядить обстановку. — Квартиру там купила, зовёт нас в гости.
— Счастливая, — вздохнула Нина. — У нас Серёжка тоже просится, да где ж денег на Москву взять...
— Может, ипотека? — предложил Верин муж, Виктор. Он снял пиджак, ослабил галстук и теперь сидел с важным видом, словно собирался читать лекцию.
Серёга усмехнулся: — Ты только посмотри на нашу развалюху. Кто её купит?
— Есть программы господдержки, — начал Виктор с важным видом. — Мы с сыном изучали этот вопрос. Можно подать документы на субсидию, если вы молодая семья...
— Да нам уже за тридцать, — махнул рукой Серёга.
— Тогда можно рассмотреть вариант сельской ипотеки, — не унимался Виктор. — Там ставка всего три процента, и...
Михалыч не выдержал:
— Да что ты всё знаешь! Только соседям жизнь портишь своими знаниями.
В комнате повисла тишина. Верка побледнела, Виктор озадаченно моргал, словно не понимая, откуда взялась эта агрессия.
— Ты это о чём, Михалыч? — спросил он.
— О том, что вы с Петровичем устроили, — отрезал Михалыч. — Забор ему перенести велели, яблоню спилить!
— Так это... — начал Виктор.
— Хватит, — тихо сказала Наталья Петровна, но её никто не услышал.
— Яблоня-то на нашу сторону ветки пустила, — объяснял Виктор. — Мы ж по закону...
— По закону! — всплеснула руками Валентина. — А совесть где?
— У вас её спросить надо, — вдруг резко ответила Верка. — Сколько можно нас поливать грязью за глаза? Что я вам всем сделала?
— А сестре своей что сделала? — подала голос Зинаида. — Из дома выжила!
— Неправда! — Верка вскочила, сжимая кулаки. — Мы с сестрой сами разобрались. Вам-то что за дело?
Наталья Петровна почувствовала, как головная боль стучит в висках. Она пробовала встать, что-то сказать, но её словно не замечали.
— У нас дочь в Москве, — невпопад сказал Степан Андреевич, пытаясь вернуть разговор в мирное русло. — Красавица, умница...
— Везёт вам, — кивнула Нина. — А нам с нашими зарплатами только мечтать...
— Всё-таки посмотрите программы поддержки, — снова начал Виктор. — Сейчас государство...
— Тьфу ты, — сплюнул Михалыч. — Умник выискался. Может, расскажешь, как колодец Настьке испортил?
— Я?! — возмутился Виктор. — Да я там даже близко не был!
— А кто у неё на участке канаву копал? — подхватила Зинаида. — После этого вода мутная пошла!
Верка поднялась:
— Так, мы уходим. Спасибо за приём.
— Сидите! — рявкнул Степан Андреевич. — Что за детский сад, честное слово. Михалыч, ты чего человека обижаешь?
— Я?! — Михалыч даже привстал. — Это они всю деревню обижают. Вон, Настькин колодец...
— Их колодец давно в аварийном состоянии был, — вмешалась Верка. — Мы предлагали вместе новый вырыть, так она отказалась, а теперь всем рассказывает, будто мы виноваты!
Гости загалдели. Кто-то поддерживал Верку, кто-то Михалыча. Наталья Петровна смотрела, как красные пятна появляются на лицах гостей, как они размахивают руками, перебивая друг друга, выплёскивая накопившиеся обиды и претензии.
А ведь стол ещё полон был и закусок, и выпивки. Торт, принесённый Валентиной, вообще не тронули. Наталья Петровна вдруг почувствовала, как внутри поднимается волна глухого раздражения. Она ведь с утра готовила, Степан мясо мариновал — и всё для того, чтобы устроить эту свару?
Вспомнилось вдруг, как много лет назад отец усаживал гостей за стол, и все слушали его истории, смеялись, пели песни... А ссоры? Были, конечно. Но не у всех на глазах, не за праздничным столом.
— Совесть у гостей закончилась быстрее, чем вино на столе, — сказала она.
Её тихие слова странным образом прорезали шум ссоры. Все обернулись к ней.
— Что, Петровна? — переспросил Михалыч.
— Говорю, совесть у вас быстрее закончилась, чем вино на столе, — чуть громче повторила Наталья Петровна. — В чужом доме, за чужим столом ругань устроили. Ни стыда у вас, ни совести.
Она поднялась с места и стала собирать тарелки.
— Наташ, ты чего? — опешил Степан Андреевич.
— А ничего. Праздник испорчен. Гости наелись и напились, можно и по домам.
Повисла неловкая тишина. Первой опомнилась Верка. Она встала, одёрнула платье:
— Наташа права. Извини, Степан, мы пойдём.
— И мы, пожалуй, — пробормотал Егор, поднимаясь.
Через пять минут за столом остались только хозяева. Наталья Петровна механически собирала остатки еды, складывала в контейнеры.
— Обиделись, — вздохнул Степан Андреевич. — Надо было промолчать.
— А по-моему, давно надо было сказать, — возразила Наталья Петровна. — Что ж мы, только для того и живём, чтобы им площадку для ссор предоставлять?
— Так ведь соседи...
— Вот пусть со своими соседями и разбираются. А с нас хватит.
Степан подошёл к жене, обнял её за плечи:
— Эх, Наташа-Наташа. Двадцать лет вместе, а ты всё такая же... Принципиальная.
— Да, такая, — она улыбнулась. — Ладно, помоги хоть стол убрать. Завтра к детям поедем, торт отвезём, внуков порадуем.
За окном стемнело, майский вечер вступал в свои права. Где-то запел соловей, и его трель перекрыла далёкие голоса расходящихся гостей. Наталья Петровна подошла к окну, распахнула его шире.
— А всё-таки правильно я их отчитала, — сказала она, вдыхая аромат сирени. — Может, в следующий раз подумают.
— Какой следующий раз? — усмехнулся Степан. — Ты ж их всех прогнала.
— Ничего, помирятся. Деревня маленькая, деваться некуда. Только за нашим столом пусть больше не ругаются.
Степан подошёл к жене, поставил на подоконник два бокала с вином:
— За нас?
— За нас, — согласилась Наталья Петровна. — И за тишину.
Они чокнулись, и в этот момент где-то на другом конце деревни Верка с мужем входили в свой дом. Трёхкомнатная кирпичная постройка, возведённая пять лет назад на месте старой родительской избы, казалась теперь слишком большой и пустой, хотя еще недавно они гордились ею.
— Что-то с нами не так, Витя, — вздохнула Верка, снимая туфли. В горле стоял ком, а в глазах щипало от непролитых слёз. — Почему нас все не любят?
Виктор помолчал, а потом неожиданно сказал: — Может, Наташка права. Может, у нас и правда проблемы с совестью.
Верка хотела возразить, но вдруг вспомнила лицо Натальи Петровны — усталое и разочарованное. Впервые за много лет ей стало по-настоящему стыдно.
— Пойдём к Петровичу завтра, — предложила она. — Поговорим об этом заборе. Может, его и правда не там поставили.
Виктор удивлённо посмотрел на жену, а потом кивнул: — Пойдём. И насчёт яблони... пусть растёт. Нам не жалко.
— Знаешь, — сказала Верка, присаживаясь на диван, — я всё думаю о том, что Наталья сказала. Про совесть и вино. Ведь по сути, все наши соседские войны из-за чего? Из-за ерунды.
— Не скажи, — покачал головой Виктор. — Забор — это граница. Её нужно уважать.
— Да какая граница, Витя? — вздохнула Верка. — Мы тут все в одной деревне живём, дети наши дружат, а мы из-за каких-то двадцати сантиметров земли готовы друг другу глотки перегрызть. Помнишь, как раньше было? Все вместе на сенокос ходили, на пруд купаться, на Новый год столы выставляли во дворе — общие на всю улицу...
— Да, — улыбнулся Виктор. — А потом случилась перестройка, приватизация, и каждый сам за себя.
— И правда, что-то с нами стало не так, — задумчиво сказала Верка. — Помнишь, как моя мама с твоей дружили? Каждый день чай пили, пироги пекли на двоих.
— Может, попробуем всё исправить? — предложил Виктор. — Начнём с Петровича. А потом, глядишь, и с Натальей помиримся.
В это же время Михалыч, понуро бредущий домой, вдруг остановился посреди дороги. В голове звучали слова Натальи Петровны. А ведь и правда, что это он? Сколько лет уже воюет с Веркой, а из-за чего? Из-за пустяков. Жизнь-то короткая, а он её на склоки тратит.
Он вспомнил, как в молодости работал трактористом, как уважали его в деревне, как председатель колхоза — тогда ещё был колхоз — обращался к нему: «Ты, Михалыч, наша гордость». А теперь что? Старый брюзга, которого даже из-за стола выгнали.
Михалыч решительно повернул назад, к дому Верки и Виктора. Постучал в дверь, просунул голову в приоткрывшуюся щель:
— Не спите ещё?
— Заходи, — удивлённо сказал Виктор. — Что случилось?
— Да вот, — Михалыч мялся на пороге, теребя в руках потрёпанную кепку, — подумал я тут... Права Наталья Петровна. Хватит нам воевать. Утро вечера мудренее, конечно, но давайте завтра вместе к Петровичу сходим, решим этот вопрос с забором раз и навсегда.
Верка переглянулась с мужем, а потом неожиданно рассмеялась — легко, звонко, как в молодости:
— Мы только что о том же говорили! Проходи, Михалыч, чайку попьём.
— А может, у тебя и вино осталось? — улыбнулся Михалыч. — Так сказать, за мир и добрососедство?
— Найдётся, — кивнул Виктор.
Они сидели на кухне у Верки до поздней ночи, вспоминали молодость, обсуждали, как лучше поговорить с Петровичем, и договорились с утра пораньше наведаться к нему всем вместе.
А в доме Натальи Петровны и Степана Андреевича горел свет. Они сидели у открытого окна, слушали соловья и говорили о детях и внуках. О том, что поездку в Москву давно откладывают. О том, что пора бы уже и собираться.
— Знаешь, — вдруг сказала Наталья Петровна, — я подумала... может, и хорошо, что сегодня так вышло.
— В каком смысле?
— Может, хватит нам уже этот дом содержать? Дети обосновались в городе, внуки там растут. Зачем мы здесь? Каждую весну огород копать, каждую осень урожай собирать, а потом всю зиму печку топить, снег разгребать...
Степан задумался: — Так-то оно так... Только куда деваться? В Москве жильё дорогое.
— А давай продадим дом? Михалыч давно присматривается, говорит, внуки к нему часто приезжают, тесно им в его избушке. И купим квартиру поближе к детям. Пусть не в Москве, так в Подмосковье где-нибудь.
— Дом родительский бросить? — нахмурился Степан.
— Не бросить, а передать в хорошие руки, — мягко возразила Наталья Петровна. — Сколько можно жить прошлым? У нас внуки растут, дочка помощи просит. Подумай об этом.
Степан Андреевич покачал головой: — Эх, Наташка. Ты всегда так — заведешься и сразу принимаешь решения.
— Зато мы с тобой уже двадцать лет вместе, — улыбнулась она. — Значит, я принимаю правильные решения.
Он взял её за руку: — Подумаем. А пока — допьём вино. Смотри, ещё полбутылки осталось.
— Видишь? — рассмеялась Наталья Петровна. — Я же говорила — совесть у гостей закончилась быстрее, чем вино на столе.
Они снова чокнулись бокалами, а майская ночь медленно опускалась на деревню, укрывая своим покрывалом и старые обиды, и новые надежды.
*
Через неделю Наталья Петровна вытирала пыль с полок, когда в дверь постучали. На пороге стояла Верка с большим букетом сирени.
— Извини, если не вовремя, — сказала она, протягивая цветы. — Вот, из сада нарезала. Подумала — может, тебе понравится.
— Спасибо, — удивлённо приняла букет Наталья. — Проходи, чай будем пить?
— Буду, если не прогонишь, — улыбнулась Верка. — Знаешь, я всё о твоих словах думаю. Про совесть. Ты права была — что-то мы все потеряли за эти годы.
Они сидели на кухне, пили чай с вареньем и разговаривали — впервые за много лет — по-настоящему открыто. О детях, о внуках, о том, как изменилась жизнь в деревне.
— Слышала, ты с Михалычем и Петровичем помирилась? — спросила Наталья Петровна.
— Да, — кивнула Верка. — Представляешь, собрались все вместе, замерили участки по документам, оказалось — и правда, мы забор не там поставили. Передвинули на полметра, и все довольны. А яблоню решили не трогать — пусть растёт.
— Ну вот видишь, — улыбнулась Наталья Петровна. — А ведь сколько нервов потратили, сколько слов злых сказали.
— Это точно, — вздохнула Верка. — Знаешь, я даже своей сестре позвонила. Первый раз за три года. Поговорили хорошо, она обещала летом в гости приехать.
— Вот молодец, — искренне похвалила Наталья. — Родная кровь — она ведь самая близкая.
Верка допила чай, поставила чашку на блюдце: — А ещё я слышала, вы с Степаном Андреевичем дом продавать собрались? Это правда?
— Кто тебе сказал? — удивилась Наталья.
— Деревня маленькая, — усмехнулась Верка. — Все всё знают. Михалыч говорит, вы ему предлагали?
— Да мы пока только обсуждаем, — задумчиво ответила Наталья Петровна. — Степан-то ещё сомневается. Всё-таки родительский дом, столько воспоминаний.
— Понимаю, — кивнула Верка. — Но вы это... если что, не торопитесь. Сначала с Михалычем всё обговорите как следует. Он мужик хороший, но хитрый. Цену может занизить.
Наталья рассмеялась: — Ты посмотри, какой деловой совет! А ведь и правда, спасибо, что предупредила.
— Да чего уж там, — смутилась Верка. — Соседи всё-таки.
Когда она ушла, Наталья долго смотрела ей вслед через окно. Что-то изменилось в деревне за эту неделю. Словно весна не только природу разбудила, но и людские души.
К концу мая Наталья и Степан всё-таки решились. Дом продали — не Михалычу, а молодой семье из города, с тремя детьми. Договорились, что до осени ещё поживут здесь, а потом переедут в двухкомнатную квартиру в районном центре, недалеко от железнодорожной станции, с которой легко доехать до Москвы.
— Как раз к школе внук пойдёт, — говорила Наталья, перебирая вещи. — Будем ему помогать.
В начале июня, когда зацвели яблони и вишни, Наталья Петровна созвала гостей — проводить встречу у себя в последний раз. Пришли все — и Михалычи, и Серёга с Ниной, и кумовья, и, конечно, Верка с Виктором, и даже старый Петрович, с которым раньше никто особо не общался.
День выдался тёплый, безветренный. Столы накрыли во дворе, под старой яблоней. Цветочный аромат смешивался с запахами свежеприготовленных блюд. Степан жарил шашлык, гости разливали вино по бокалам.
— Знаете, — сказал вдруг Михалыч, поднимая бокал, — я хочу выпить за Наталью Петровну. Если бы не её слова тогда, за столом, мы бы так и продолжали воевать.
— И я за это выпью, — поддержала Верка. — За то, что совесть всё-таки не заканчивается, даже когда вино на столе ещё осталось.
Все рассмеялись и подняли бокалы. А Наталья Петровна, глядя на этих людей — шумных, разных, но в этот момент удивительно родных — подумала, что, может быть, и не зря они с мужем прожили здесь столько лет. Может быть, именно для того, чтобы в один майский вечер высказать простую мысль о совести, которая изменила всю деревню.
— За нас, — шепнула она Степану. — И за новую жизнь.
— За нас, — согласился он. — И за то, что никогда не поздно начать заново.
А над деревней плыл запах сирени, яблоневого цвета и чего-то неуловимо светлого, что бывает только в начале лета, когда впереди столько тёплых дней и столько возможностей для счастья.