— Ты знаешь, сколько у нас времени? — шептал женский голос за стеной, ломкий от нетерпения и выпитого вина. — Не думай об этом, — хрипло ответил Константин. Мой муж. Человек, которому я десять лет назад поклялась в верности.
Я сидела на кухне, обхватив руками остывшую чашку чая. Часы показывали полночь. За окном моросил дождь, и редкие капли стекали по стеклу причудливыми дорожками — я следила за ними, чтобы не слышать того, что происходило в нашей спальне. В моей спальне. Нет, уже не моей. Уже давно не моей.
Когда это началось? Может, два года назад, когда я впервые почувствовала запах чужих духов на его рубашке? Или полгода спустя, когда он перестал даже оправдываться? А может, всё началось с той первой секунды, когда я промолчала, сделала вид, что не заметила, что простила?
Чужой смех прокатился по коридору и ударил меня под рёбра острой болью. Я прижала ладонь ко рту, боясь, что мой всхлип услышат. Хотя... кого это волновало? Уж точно не Константина. Для него я давно превратилась в удобное приложение к квартире — готовлю, стираю, молчу. Особенно молчу.
В ванной зашумела вода. Я вздрогнула.
Горячие слёзы обожгли щёки, и я с яростью вытерла их рукавом. Что-то внутри меня треснуло в этот момент — тонко, как лёд на весенней реке.
Каждое предательство оставляло в моём сердце маленькую трещину. Сначала я думала, что смогу склеить их прощением и терпением. Разве не так учили меня с детства? Женщина должна сохранять семью. Женщина должна прощать. Женщина должна ждать.
Я ждала. Прощала. Пыталась забыть.
Сегодня он даже не потрудился предупредить, что приведёт кого-то. Я готовила ужин, когда услышала в прихожей два голоса. Константин небрежно бросил: «Оля, мы поужинаем в спальне», — и прошёл мимо, не взглянув на меня. Рыжеволосая девушка в коротком платье окинула меня насмешливым взглядом. Она была моложе меня. Красивее. Увереннее.
А я просто отвернулась к плите. По привычке. От стыда. От бессилия.
— А жена твоя... правда не против? — донёсся до меня её голос.
Константин рассмеялся.
— Какая разница? Она всё равно молчит. Всегда молчит.
Я застыла, сжимая половник в руке. Что-то внутри меня сжалось в тугой комок. Это не было внезапным озарением — скорее, последней каплей в чаше, которая и так давно переполнилась.
Я опустила глаза и увидела в полумраке кухни свою руку — тонкую, с обручальным кольцом. Кем я стала? Тенью? Призраком в собственном доме?
У двери стояла моя сумка. Пару дней назад я собрала в неё самое необходимое, документы, немного денег. Сама не понимая, зачем. Готовясь — и не решаясь.
А в верхнем ящике стола лежали бумаги на развод, которые я не могла заставить себя подписать целую неделю. Я осторожно открыла ящик, будто боясь спугнуть собственную решимость.
Их смех за стеной стих. Я слышала лишь приглушённые голоса и шорохи. Жгучая боль в груди сменилась странным оцепенением. Я смотрела на документы, лежащие на столе, и впервые за долгое время чувствовала, как что-то во мне просыпается. Не обида. Не ревность. Достоинство.
Я встала. Ноги не дрожали. Сердце билось ровно.
Я скользнула по коридору, как тень — годы неслышного существования в этих стенах научили меня двигаться призраком. У спальни остановилась, не решаясь постучать в собственную дверь. Не пришлось — она распахнулась сама, и на пороге возник Костя: волосы всклокочены, рубашка нараспашку, на шее след от помады. Его взгляд скользнул по мне с тем особым выражением, от которого внутри всё сжималось раньше — смесь досады и снисходительного превосходства. Уголки губ дрогнули в ухмылке — такой знакомой, такой чужой.
— Что, наконец решила?
Я смотрела на него и не узнавала человека, которого когда-то любила. Или никогда не знала по-настоящему?
— Да, — мой голос звучал спокойно, почти отстранённо. — Решила уйти.
Его ухмылка дрогнула.
— Что ты сказала?
Я не стала повторять. Просто протянула ему бумаги. Он смотрел на них несколько секунд, не понимая. Потом хмыкнул.
— Оля, не смеши меня. Ты никуда не уйдёшь. Ты ничего без меня не сможешь.
Раньше эти слова парализовали бы меня страхом. Но сейчас они казались жалкими, пустыми. Как и он сам.
— А я уже ухожу, — тихо сказала я, поднимая с пола сумку. — И да, эти документы тебе нужно будет подписать. Мой адвокат свяжется с тобой.
— Адвокат? — он рассмеялся. — Серьёзно? И куда ты пойдёшь среди ночи?
— Куда угодно. Лишь бы подальше отсюда.
В дверном проёме спальни появилась его спутница.
— Что происходит? — спросила она.
— Ничего, — ответила я за него. — Просто жизнь, которая слишком долго стояла на месте, наконец сдвинулась.
Я развернулась и пошла к выходу. Он крикнул что-то мне вслед, но я уже не слушала. Щёлкнул замок входной двери. Дверь захлопнулась за спиной с глухим стуком, и что-то оборвалось внутри — не с болью, а с неожиданным облегчением, словно вырванный зуб, который давно ныл, но терпелось. Я застыла между пролётами, вцепившись в потёртую ручку сумки, и поймала себя на том, что улыбаюсь — неловко, одними губами, как разучившийся ходить после долгой болезни. Сердце стучало где-то в горле, и в этом захлёбывающемся ритме не было ни капли страха, только жадное, почти голодное предвкушение.
Воздух в затхлом подъезде казался слаще любых духов. Я втянула его полной грудью – впервые за долгие месяцы не чувствуя, что моё тело сжато невидимым корсетом стыда и безысходности.
***
Прошло три месяца. Я сидела в своей новой квартире — маленькой, но светлой. Из окна открывался вид на парк, где по утрам я стала бегать. На столе лежали документы о приёме на работу — менеджер в рекламной компании. Не бог весть что, но начало новой карьеры.
Звонил телефон — в который раз за этот месяц. Константин.
Сначала он был в ярости. Потом пытался давить. Потом — умолять. Приходил к моей новой работе с цветами. Писал длинные сообщения о том, как осознал свои ошибки.
Я не отвечала.
Каждый вечер я заваривала себе чай, садилась у окна и смотрела, как садится солнце. Иногда накатывала грусть — не по нему, по потерянным годам. Но я больше не плакала.
Телефон перестал звонить. Я отключила уведомления.
Моя подруга Наташа говорит, что я изменилась.
— Ты стала увереннее, — сказала она недавно. — И глаза блестят.
Я улыбнулась. Возможно, так и есть. Каждое утро я просыпаюсь и понимаю, что эта жизнь — моя. Только моя. И никто не имеет права делать её невыносимой.
Иногда боль нужна, чтобы наконец осознать свою ценность.
И тот, кто заставил нас плакать на кухне, не достоин видеть, как мы улыбаемся в новой жизни.
Читайте от меня:
Что вы думаете об этой истории? Если вам понравилось, то подпишитесь на канал и поставьте лайк, впереди еще много интересного!