Я сидела в машине «Скорой», прижав к груди свёрток с крохотным комочком жизни. Огромная радость и искрящееся волнение переполняли меня: я везла домой своего новорождённого сына. Водитель неспешно вёл автомобиль по городу, за окном мерцали огни вечерних фонарей, а я то и дело поглядывала на личико малыша. Он сладко сопел, устало сморённый после долгого дня: мы прошли все формальности выписки, расцеловали акушерок и врачей, и теперь оставалось только вернуться в привычные стены.
Дома меня ждал муж – Кирилл. По крайней мере, так я думала. Он не отвечал на телефон, но я предположила, что, может, засуетился с подготовкой к моему приезду: купил цветы, наготовил еды. Я представляла, как он встречает нас радостной улыбкой, как с восторгом берёт сына на руки, а я, обессиленная и счастливая, пойду отдыхать.
Когда машину остановили у подъезда, я поблагодарила фельдшера, достала из багажника пакет с вещами. Сердце стучало сильнее обычного: вот оно – начало новой главы в моей жизни, в нашей с Кириллом жизни. В подъезде было тихо, лишь слабый свет лампы под потолком мерцал. Я поднялась на лифте, дыша взволнованно, и шагнула к нашей двери.
Никаких воздушных шаров или ленточек, но внутри меня всё пело. Я, прижимая к себе сына, еле умудрилась повернуть ключ. В прихожей горел свет, запахов еды или цветов не ощущалось. Я сделала несколько шагов и заметила на полочке листок, сложенный пополам. Сначала не придала значения, решила: «Наверняка записка с милой фразой: “Жду тебя в спальне с сюрпризом!”». Но стоило мне развернуть бумажку, как время будто застыло.
Там корявым почерком вывелось:
«Собирай вещи и катись, ребёнок мне не нужен!»
Мир качнулся. Я перечитала ещё раз, не веря своим глазам. В голове пронеслось: «Это не Кирилл... Ошибка какая-то?» Но бумага лежала в нашем коридоре, а почерк был действительно его, пусть слегка сбившийся, неаккуратный. У меня в руках сопел ребёнок, совсем крошка, и тут – такой удар. Я не знала, как реагировать: на миг задохнулась, сердце заколотилось так, что отдалось в висках.
Ноги сами понесли меня вглубь квартиры. Гостиная встретила тишиной, диван оказался пуст, телевизор выключен. Кухня – тоже никакого намёка на присутствие мужа. Я позвала негромко, чтобы не разбудить малыша:
– Кирилл? Ты здесь?
Тишина. Лишь холодильник гудел, на столе ни записки, ни тарелок. Туманный страх сковал меня: он действительно ушёл?
Я прошла в нашу спальню. Всё было на месте: кровать разобрана, одеяло как попало сброшено на бок, дверь шкафа приоткрыта. Похоже, Кирилл собирал вещи в спешке, потому что вешалки валялись на полу, а пара ящиков комода выдвинута. Я подступила к шкафу, увидела: исчезла часть рубашек, джинсов, куртка. Пустела и полка, где хранилась его сумка для спортзала. Значит, не шутка. Значит, он и вправду бросил меня именно в такой момент.
Малыш пикнул, расплакавшись, словно почувствовал моё напряжение. Я прижала его к груди, раскачала на руках, пытаясь сама не разрыдаться, – нельзя тревожить кроху моими слезами. «Спокойно, – говорила я себе, – главное сейчас взять себя в руки, покормить сына, уложить. А потом разберёмся, что происходит.»
Я достала детскую переноску-люльку, предусмотрительно оставленную в коридоре, переложила туда малыша, чтоб самой на минуту освободить руки. Он всхлипывал, но под моё тихое покачивание стал затихать. «Маленький мой, папа твой… – пронеслось в голове, и слёзы жалости подступили к горлу. – Как он мог такое сделать?» Ребёнку было всего три дня, и вместо счастливых объятий он получает уход лишь от мамы в пустой квартире.
Пришлось включить всё самообладание и начать действовать. Сначала позвонила Кириллу на мобильный. Гудки шли, но никто не отвечал. Попробовала ещё раз – безрезультатно. Мне хотелось кричать от обиды, но я понимала: малыш рядом, ему нужна спокойная обстановка. Я села на край дивана, укачивая колыбельную: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…» – в голове крутилась только мысль: «Что послужило причиной? Ведь Кирилл никогда не высказывал прямого нежелания ребёнка…»
Вспомнились странности последних месяцев. Кирилл стал реже приходить домой, чаще задерживался под предлогом «допоздна на работе». Ещё появились придирки: «Ты слишком нервная из-за беременности, перестань командовать, мне нужен отдых». Но я связывала это с нашими бытовыми стрессами – обычно все пары проходят через сложности перед рождением первенца. Я не ожидала, что он мог решиться бросить меня с новорожденным.
Когда малыш наконец закрыл глазки, я осторожно отнесла его в кроватку, которую ещё месяц назад мы с Кириллом совместно собирали, выбирали самый симпатичный бортик. В душе возникла горькая ирония: «И зачем всё это, раз он написал такую записку?» Я накрыла сыночка одеяльцем, погладила по крохотной щёчке. Сама почувствовала слабость: очень нужно было прилечь, но сердце не давало покоя.
На кухне сделала глоток воды, достала телефон и решила позвонить подруге, Лизе. Она знала о наших отношениях, да и вообще была моим верным товарищем ещё со школы. Лиза ответила сразу, голос с нотками любопытства:
– Привет, ну что, выписалась из роддома? Как вы?
Я не смогла сдержать слёз. Горькими фразами, прерываясь, рассказала, что Кирилл оставил записку и исчез. Лиза ахнула, прокляла его четырежды, а потом сказала чётким тоном:
– Так. Успокойся. Я прямо сейчас приеду к тебе. Не смей оставаться одна в таком состоянии.
Честно говоря, я хотела побыть одна, но понимала: мне нужна помощь. Сын может проснуться в любой момент, а я физически обессилена после родов, да ещё и морально разбита. Подруга быстро примчалась, чуть ли не через двадцать минут была у меня. Принесла пакеты с продуктами, чтобы я не волновалась о готовке, крепко обняла меня в прихожей:
– Всё, всё, сейчас разберёмся, – повторяла она, видя моё заплаканное лицо. – Ты главное не винь себя. Это его выбор – уйти так подло.
Мы зашли на кухню. Лиза достала яблочный сок, налила мне, чтоб я хоть что-то выпила. Потом села напротив:
– Расскажи подробнее. Он ни разу не давал понять, что не хочет ребёнка?
– Да нет же, – вытерла я слёзы. – Напротив, говорил: «Будем растить». Но, правда, последнее время он стал холоден, будто отстранился. Я списывала на страх перед ответственностью.
– Может, у него другая женщина? – предположила Лиза. – Не хочу тебя ранить, но часто мужики сбегают из семьи, когда появляется ребёнок, из-за новой пассии.
– Не знаю, – я горько сжала руки. – Не исключаю. Иначе чем объяснить такую жёсткость?
Подруга сжала мою ладонь:
– Возможно, да. Но сейчас главное: что ты собираешься делать? Он ведь прямо велел «собирать вещи и катиться». Куда «катиться» – к тебе же?
Я покачала головой:
– Если он решил меня выгнать, пусть сначала сам забирает свои пожитки. Эта квартира не только его – мы вместе платили ипотеку. И вообще, я не могу никуда бежать с новорождённым. У меня в послеродовой период малейший сквозняк – уже риск. Да и мы договаривались, что будем жить здесь вдвоём, создадим уют… Теперь он бросил, а я должна уносить ноги? Нет. Не выйдет.
– Верно, – согласилась Лиза. – А что делать с ним? Писать, звонить?
– Уже пыталась. Телефон не берёт. – Я вздохнула. – Завтра попробую снова. Или пусть он сам объявится.
– А матери его или родственникам сообщить? – посоветовала она. – Может, кто-то повлияет.
– Не знаю… У него родня далеко. Да и, боюсь, только скандал выйдет. Ладно, поживу день-два без него, надо успокоиться и понять, действительно ли он всё решил окончательно.
Лиза кивнула, потом встала:
– Всё ясно. Я останусь с тобой на ночь, помогу, если малыш проснётся, а ты постарайся выспаться хотя бы немного. Завтра порешаем.
Меня растрогала её забота. Я повела подругу в гостиную, показала диван, где она сможет переночевать. Потом зашла к сыну: он мирно спал, сопел крохотным носиком. Я легла на кровать рядом с детской люлькой, ощущая, как усталость прибивает меня. Но сон не приходил ещё долго. Перед глазами стояла эта ужасная надпись: «Собирай вещи и катись, ребёнок мне не нужен!». Я не понимала, как Кирилл мог так оскорбить даже не меня, а нашего малыша.
Утром мне удалось дозвониться до Кирилла. Может, он увидел несколько пропущенных вызовов и решил ответить. Голос у него был хриплый:
– Алло?
– Кирилл, – я проглотила ком в горле, – что происходит? Ты понимаешь, что написал?
– Понимаю, – холодно бросил он. – И не жалею. Я не хочу связывать свою жизнь с этим… ребёнком.
– Но это твой сын! – Я с трудом сдерживала слёзы. – Что за жестокость?
Он помолчал, а потом, будто выдыхая накопленную обиду:
– Я никогда не хотел детей. Ты сама решила рожать, думаю, мы это не один раз обсуждали. Я был не готов стать отцом. Мне предлагал стоматологический центр новую работу в другом городе, я хотел переехать. А теперь ты с этим младенцем… Лучше уходи. Я свои планы не меняю.
Меня прошиб холодный пот. Разговоры о том, что он сомневается в отцовстве, действительно были, но я-то верила, что он смирился и согласился. Как можно так легко обрубить всё?
– Ипотека оформлена на нас двоих, – возразила я. – Мы вместе вносили деньги. Куда я пойду?
– Делай, что хочешь, – отрезал Кирилл. – Я не буду биться за эту квартиру. Могу отказаться, пусть банк забирает. Мне всё равно.
– Не тебе ли всё равно? – взорвалась я наконец. – А что с нами? С сыном?
– Повторяю: «ребёнок мне не нужен». Делай, как знаешь. Не пытайся меня вернуть.
Связь прервалась, он сбросил звонок. Я опустилась на пол, уронив телефон, слёзы текли водопадом. Лиза, которая подслушала часть разговора, прижала меня к себе, гладила по плечам:
– Тише, милая, тише. Пройдёт время, и ты ещё будешь счастлива без него. А он пусть катится сам, если такой бессердечный.
Но в тот момент мне было всё равно: я ощущала себя брошенной и раздавленной. Не столько за себя, сколько за крохотного сына, который теперь остался без отца.
Весь тот день прошёл в тумане. Я кое-как кормила малыша, Лиза помогала по хозяйству. Вечером пришла моя мама, которую Лиза тоже вызвала на подмогу. Мама, увидев моё состояние, всплакнула, назвала Кирилла «негодяем», заявила, что готова принимать нас у себя, если станет совсем плохо. Но я всё ещё надеялась, что он придёт в себя, образумится.
Прошла неделя. Кирилл не появился. Зато позвонил риелтор, с которым мы вели ипотеку, сказал, что Кирилл звонил и интересовался, может ли отказаться от своей доли. Я уже не удивлялась. Похоже, он окончательно решил порвать со всем, что напоминает о семье. Я начала оформлять через знакомого юриста возможные сценарии: выкупить у Кирилла его часть, если он действительно откажется, или погасить остаток долга в одиночку. Суммы были неподъёмные, но мама предлагала часть денег, Лиза помогала связями.
Малыш между тем рос, каждый день демонстрируя, что жизнь идёт вперёд. Я старалась не погружаться в отчаяние, ведь у меня на руках дитя, которому нужна любовь. Примерно раз в сутки накатала на Кирилла волна злости: «Как он мог?!» Но я старалась переключаться – меня ждала новая реальность. И, кажется, я начинала понимать, что лучше одной растить сына, чем жить рядом с человеком, способным на подобную жестокость.
Однажды, когда малышу исполнился месяц, вдруг вечером раздался звонок в дверь. Я открыла – на пороге стоял Кирилл. Выглядел потерянным, в руках скомканный пакет, взгляд опущен. Мама, которая в тот день гостила у меня, сразу пошла в комнату, не желая видеть этого человека. Я, с замиранием сердца, впустила его. Он тихо сказал:
– Можно глянуть на сына?
Я молча кивнула, провела его в детскую. Малыш спал. Кирилл стоял минуту, смотрел на крошечное личико, потом вздохнул:
– Я неправильно поступил. Просто... у меня паника. Новый город, карьера, а тут ребёнок. Я... Но ты уж, если можешь, прости.
Я не знала, что сказать. Разве можно забыть его записку и эти звонки? Но, глядя, как он смущённо мнёт пакет, я поняла: он воюет сам с собой. Возможно, каким-то чудом взяла верх совесть. Кирилл в конце концов любил меня когда-то – или мне так казалось.
– Слушай, – проговорила я очень спокойно, – ты предложил мне «собрать вещи и катиться». Ребёнок «тебе не нужен» – так прямо и сказал. А сейчас что? Ты хочешь вернуться?
Он криво усмехнулся, отвёл взгляд:
– Не знаю, смогу ли. Может, уже поздно. Я просто не хотел, чтобы всё кончилось вот так. Понимаю, что сын всё-таки мой.
– «Всё-таки мой?» – переспросила я горько. – Хорошо, что осознал. Но за прошедший месяц я вытерпела массу унижений. Не думаю, что готова вот так забыть.
Кирилл провёл рукой по лицу:
– Да… твоя правда. Наверное, уже ничего не вернуть. Я просто хотел хотя бы извиниться. И... может, помогать материально. Раз уж мы не можем быть вместе.
Я молчала, борясь со смешанными чувствами. Желание, чтобы у сына был отец, сталкивалось с болью и обидой. В конце концов, я произнесла:
– Помогать сыну – это твоя обязанность. А вот доверие моё ты разрушил. Запиской той, разговорами. Никакого возвращения не жди. Я не могу снова рисковать. Мой ребёнок заслуживает стабильности, а не твоих метаний.
Он ссутулился, вставил:
– Понимаю. Извини… Я тогда, возможно, ещё раз загляну, когда смогу. Ладно?
– Звони предварительно, – ответила я. – И, ради ребёнка, давай без сцен.
Он кивнул, тихо вышел. Когда дверь закрылась, я прислонилась к стене, чувствуя опустошённость. Мама вышла из комнаты, мягко обняла меня:
– Правильно сделала, что не впустила обратно. Такому человеку нельзя слепо верить.
Я плакала, но осознавала: этот выбор сделан мной не ради мести, а ради спокойного будущего. Слишком глубок был удар. Если бы Кирилл остался рядом «через силу», это никому не принесло бы счастья. Да, сыну нужен отец, но не в такой жестокой форме. Пусть хотя бы алименты платит, пусть приходит иногда, когда будет готов без истерик.
Прошли месяцы. Мой малыш подрос, научился улыбаться, гулить, тянуть ручки. Кирилл пару раз навещал нас, правда, коротко, стеснялся задерживаться. Приносил пакет с подгузниками и детской одеждой – видимо, пытался вымолить прощение. Но внутри меня ещё жила боль. Я не запрещала ему видеть ребёнка, понимала, что в глубине души он всё же заинтересован. Но о совместной жизни речи не шло. Я оформляла документы на единоличное владение квартирой, выплачивала остаток ипотеки с помощью мамы и Лизы. Кирилл подписал нужные бумаги – не стал оспаривать.
В итоге мы сохранили нейтральные отношения ради сына. Я стала самостоятельной, переориентировалась, нашла подработку на дому: писала статьи, вязала, продавала через интернет. Мама помогала, нянчилась с внуком. Мой мир обрел иные краски: без Кирилла, но с новыми возможностями. Я видела, как ребёнок растёт, наполняя моё сердце счастьем, и понимала: никакие обиды не перевесят любовь матери.
Ту записку я, конечно, выбросила, старалась не хранить такие болезненные символы. Но иногда, когда ночами укачивала сына, в памяти всплывали слова: «Собирай вещи и катись, ребёнок мне не нужен!» – и внутри сжималось от острой раны. Однако постепенно эта рана зарубцевалась. Я училась заново дышать, осознавая, что вдвоём с малышом у нас может быть прекрасная жизнь.
Кирилл остался в роли «папы по часам», иногда появлялся, дарил игрушки, смотрел на сына. Чувствовалось, что он не до конца разобрался в себе, возможно, жалел об уходе, но гордость и страх не давали вернуться. А я уже не желала его возвращения. Слишком очевидна была пропасть между нами.
Таким образом, из печальной истории выросла новая сила: я осознала, что способна воспитывать ребёнка одна, что всегда найдутся близкие люди, готовые поддержать, и что уход «любимого» мужа – не конец, а лишь поворот в судьбе. Главное – не предавать себя и продолжать жить ради малыша, который не виноват в отцовской беспомощности перед жизненными вызовами.
Мальчик рос, развивался, улыбался мне, и я видела в его глазах отражение моего упорства и любви. И каждый его смех подтверждал, что никакая жёсткая записка на свете не способна разрушить настоящую материнскую душу, которая готова бороться до последнего за своего кроху. И пусть тот, кто сбежал, живёт со своей совестью. Мы же, со всей нежностью к новому дню, шли вперёд – вместе, рука об руку, мать и сын.
Популярно среди читателей: