оглавление канала, часть 1-я
О том, что ночь я провела ужасно, даже и говорить не стоило. В те короткие мгновения, что я проваливалась в сон, который и сном-то в полном смысле этого слова назвать нельзя было, снилось мне что-то несусветное. То люди с волчьими пастями, которые тянулись к моей шее, чтобы сорвать с нее ключ, то какие-то вязкие пески, в которых я застревала в своей попытке от них убежать. В общем, когда зазвенел будильник, я порадовалась, что живу одна и мне под горячую руку попадались только табуретки на кухне, да половичок в прихожей.
После холодного душа в себя я немного пришла. В голове, вроде бы, прояснилось, но настроения мне это ни прибавило. Ко всему прочему, испортилась погода. Хмурые, под стать моему состоянию души, тучи низко скользили по небу, чуть не задевая своими набрякшими водой животами верхушки могучих дубов в парке, который был расположен совсем недалеко. Выскочив из дома, я сердито покосилась на небо, не вовремя сообразив, что зонтик взять забыла. Подняв воротник легкой куртки-ветровки, я мелкой рысью понеслась в сторону магазина, надеясь, что успею добежать до начала дождя. Почти. В смысле, почти успела. До заветного крыльца оставалось не больше трехсот метров, когда небо продырявилось и на землю закапал холодный мелкий дождь, больше похожий на осенний, чем на летний.
Скинув в кабинете не успевшую промокнуть до конца куртку, я быстренько приготовила себе кофе. После второй чашки мир уже не выглядел так кошмарно, как после пробуждения. И я углубилась в документы, решив больше не думать ни о каких братствах или ключах. До обеда мне это вполне удалось. Погрузившись в мир контрактов, договоров и цифр, я почти напрочь позабыла о ночном разговоре. И поэтому, когда зазвонил телефон, я не зарычала в трубку, а ответила вполне спокойно и даже доброжелательно:
- Я вас слушаю…
Разумеется, низкий голос с легкой хрипотцой я узнала сразу. И это, в мгновение ока, свело на нет все то благостное действие, которое оказали на меня те две чашечки кофе. А голос произнес, чуть растягивая слова:
- Евдокия Сергеевна… Доброго дня. Как ваши дела?
Я решила не уступать ему в вежливости и медовым голосом пропела:
- Здравствуйте, Бронислав Сигизмундович… Вашими молитвами… Спасибо. А как дела у вас?
Пауза в несколько секунд сказала мне больше, чем сами слова. Не привык Казимир выслушивать вопросы о собственных делах. Коротко хохотнув, он ответил:
- Благодарю вас… Какие у меня могут быть дела? Так… Стариковская суета, не более того…
Кажется, он напрашивался на комплимент. Ну и ладно. Язык у меня не отсохнет. И я запела с легким укором в голосе:
- Ну, на мой взгляд, слово «стариковская» - это не про вас. Многие молодые позавидовали бы вашей стати. И, право, что за кокетство? Оно вам не к лицу.
Кажется, судя по звукам, на той стороне трубки Сташевский подавился от подобной «мягкой» отповеди. А я мельком подумала, что нужно было выразиться резче, тогда, возможно, он бы подавился еще сильнее и у нас бы больше не было с ним проблем. Но тут же, устыдившись подобных мыслей, поспешно проговорила:
- Благодарю вас за цветы. Очень трогательно. – Про ожерелье первой решила не заговаривать. Посмотрим, что скажет наш «друг». Если он заговорит о бриллиантах, это будет означать, что давить на меня он будет резко и сразу. С подобным давлением я сталкивалась не раз и легко могла от него увернуться. А вот, если не скажет, тогда все гораздо серьезнее и труднее. Сташевский не сказал. Благодушно хохотнув, он проговорил:
- И мне приятно, что доставил вам эту маленькую радость. – И без какого-либо перехода, чуть жестче спросил: - Как вы смотрите на то, чтобы отобедать со мной сегодня, скажем, через тридцать минут?
Это, с позволения сказать, приглашение, было сделано таким голосом и тоном, что отказ от него означал бы только одно – войну, к которой я была не готова. Изобразив голосом восторг, граничащий с предобморочным состоянием, я произнесла:
- О-о-о!! Разумеется! С удовольствием. А где мы с вами встретимся? Я полагаю, бутерброды с колбасой на обед вы не жалуете?
Кажется, он поверил. Хотя, наверняка, только по одному лишь голосу, утверждать это я бы не взялась. Но ответил он довольным голосом, сытого тигра:
- Не волнуйтесь… Я знаю одно прелестное местечко, вдали от городского шума. В общем, машина вас уже ожидает у подъезда… Водитель дорогу знает. С нетерпением буду ждать нашей встречи… - И положил трубку, старый козел!!
Тратить время на то, чтобы придать своему облику некий романтический флёр, не стала. Даже не взглянув в зеркало, уселась за стол и принялась сочинять записку для Сеньки, так, на всякий случай. Найти меня, конечно, она по моему «прощальному» письму не найдет, так как я и сама не знаю, куда поеду. Но, по крайней мере, будет точно знать, кто виноват в моей смерти. Шучу. Настроение мрачное, вот и шутки такие же дурацкие. Не думаю, что меня собираются лишать жизни, но я сейчас ступала на очень тонкий ледок едва замерзшей реки, если выражаться образно. Текст послания сестре был коротким: «Не теряй. Ближе к вечеру приеду. Приняла приглашение на обед от Сташевского. Нужно вернуть ожерелье. Целую, Дуська».
Оставив послание на столе и прижав его тяжелым пресс-папье из малахита, подарком Уральских ювелиров, открыла сейф и достала бархатный футляр с ожерельем. Спрятав его в сумочку, вышла из кабинета. На ходу бросила охраннику, что буду ближе к вечеру и в крайнем случае, если возникнет какая-нибудь авральная ситуация, пускай звонят на сотовый телефон. Вышла на улицу и увидела на стоянке рядом с моим «Фольксвагеном» длиннющий «Линкольн» черного цвета. При виде меня шофер моментально выскочил из машины с, конечно же, черным зонтом (а каким еще-то?), и кинулся ко мне, пытаясь укрыть от дождя. Но весь эффект я нарушила простой фразой.
- Извините… Но я поеду на своей машине, а вы покажете мне дорогу. Меня в «Линкольнах» укачивает… - И я скорчила скорбную физиономию.
Водитель этого «крокодила» несколько раз хлопнул на меня глазами в недоумении, пытаясь разобраться, то ли я шучу, то ли просто не в себе. Куда ему тягаться со мной в таком вопросе! Я состроила скорбно-серьезную физиономию и несколько раз кивнув головой, пожала плечами. Мол, что поделаешь, скорблю и впадаю в отчаянье от упускаемой возможности, но организм не пересилишь. В общем… Я села в свою «ласточку» и поехала за черным сверкающим чудом. Правда, погода слегка подпортила картину, потому что блестящие бока американского «зверя» почти тут же заляпало грязными каплями, летящими из-под колес. Это, конечно, глупо и даже как-то по-детски, но мне вид заляпанной машины доставил маленькое и злорадное удовольствие.
Мы ехали из центра города в сторону объездной дороги. Выскочив на трехполосную трассу, прибавили газа. Вскоре впереди идущая машина свернула на небольшую дорожку, ведущую прямо в лес. И вскоре, километра через полтора, мы оказались на берегу небольшого пруда, размеры которого мешали мне назвать его «озером». У самой кромки водной глади стоял небольшой теремок. Именно теремок. Расписанный и разукрашенный разными башенками, резными наличниками и фигурками медведей, вырезанных из дерева. Над «красным» высоким крыльцом висела надпись, выточенная, разумеется, из дерева: «Три медведя». А внизу чуть помельче: «трактиръ». О подобном заведении я и слыхом не слыхала. Впрочем, это было и не удивительно. Я не была особым любителем общепита. Но Сташевский меня не обманул, это место точно было далеко от городского шума. Я покосилась на пруд и в голове, почему-то, появилось слово «Гудзон». В смысле, ноги в тазик с цементом и только круги по воде. Я отмахнулась от собственной буйной и, главное, совершенно неуместной фантазии. Что за дичь лезет мне в голову?! Тут надо думать, как грамотно поставить разговор, чтобы вернуть камни, а самое главное, чтобы после этого этот прудик для меня не превратился в последнее пристанище. Подобные мысли мне, понятное дело, бодрости не добавили. И, махнув на все рукой, я решила придерживаться принципа: «война план покажет».
Шофер все же успел подскочить ко мне со своим зонтиком, и я, практически, сухая, добралась до входа в заведение. Ни тебе надувных шариков, ни тебе оркестра, ни встречающих, размахивающих приветственно разноцветными флажками. Только один очень улыбчивый молодой человек в косоворотке, напоминающий мне того из заведения «У Малюты». И еще куча всяких медведей из дерева, а один, так даже натуральный, в смысле, чучело, встречал меня в холе, скаля зубастые пасти и сверкая стеклянными глазами. Я про себя подумала, что тут им не хватает только Машеньки для полноты образа. Попыталась представить себя в этом амплуа, лихорадочно вспоминая, чем там закончилась сказка. Вроде бы, Машеньку не сожрали, и на том, как говорится, спасибо.
Внутри все тоже было достойно и в «медвежьем» стиле. Посетителей было не густо. Точнее, посетитель был всего один. Казимир сидел за накрытым легкими закусками столом в гордом одиночестве у распахнутого «французского» окна, выходившего на уютную террасу. Чуть поодаль, ближе ко входу - три охранника в черном. Те же самые ребята, что заявились к нам на выставку, или же другие, понять было сложно. Все они были, благодаря комплекции, однотипной одежде и с выражением лиц под названием «кирпич», похожи, словно родные братья.
Не торопясь, я прошествовала по проходу и, подойдя к столику Сташевского, мило поздоровалась. Он степенно поднялся со своего места, сделал два шага по направлению ко мне и приложился «к ручке», на что я милостиво кивнула головой. Тут же, откуда ни возьмись, выпорхнула девица в коротеньком сарафане, на который, по всей вероятности, просто не хватило ткани, и громадном кокошнике. И я с некоторым облегчением выдохнула. «Машенек» тут, к счастью, оказывается, и без меня хватало.
Сташевский сразу защебетал что-то о заказе. Я, опять мило улыбнувшись, промурлыкала, что не особо голодна и закусок вполне будет достаточно. В общем, минут десять мы с ним препирались в этом же духе, и все это время несчастная «Машенька» стояла рядом с приклеенной улыбкой, ожидая нашего согласия в выборе еды. Наконец, мы угомонились, и девица умчалась выполнять заказ. А я, убедившись, что над душой (точнее, над столом) никто не виснет, решила перейти сразу к делу.
Вытащив из сумки футляр с ожерельем, я, довольно искусно выражая сожаленье с долей раскаянья, проговорила с разумной долей сожаления:
- Простите, Бронислав Сигизмундович, но я не могу принять от вас подобный подарок. Для одинокой женщины, коей я являюсь, это выглядело бы несколько двусмысленно. А подобного, при моем статусе, я допустить не могу. Сами понимаете, городок у нас небольшой, все как на ладони. Так что, не обижайтесь, но я этого не приму. – И я деликатно отодвинула от себя футляр.
Сташевский в первый момент моей проникновенной речи нахмурился. Но это меня не сбило. Я продолжала демонстрировать ему «коктейль» из разных чувств и эмоций: признание, благодарность, раскаянье, легкую печаль и, одновременно, твердость в принятии подобного решения. Это было непросто, но я постаралась, и, кажется, сумела произвести нужное впечатление. Казимир брови расправил и с пониманием закивал мне головой.
- Понимаю, голубушка… Это вы меня простите. Не подумав, отправил вам подарок, поддавшись своим эмоциям…
В общем, мы еще минут десять так поразвлекались, расшаркиваясь в сожалениях и покаянных речах. В это время нам подали вино и еще какие-то закуски. Памятуя, что «хлеб в доме врага горек», ела и пила я меньше воробья. Не то чтобы я боялась, что меня тут же и притравят, просто от волнения кусок не лез мне в горло.
