«Все считают драконов благородными, но на самом деле коварства вам не занимать», ― эта фраза так крепко засела в памяти Луна, что продолжала звучать в его голове даже после того, как девушка умолкла. Он и представить себе не мог, что его нежная, заботливая мать способна на такие поступки. Зайти не просто издалека, а начать историю аж со времён сотворения мира. Плавно подвести рассказ к тому, как сильно она любит своего сына. Запутать, разжалобить, а потом добить беспомощную собеседницу угрозой гибели от рук родственников. Госпожа Адели просто не оставила Энии выбора. Вообще никакого. Это даже не коварство, а самая настоящая подлость. Но нужно отдать девушке должное ― на судьбу она не роптала. Тот, кто привык не жить, а выживать, приспособится к любым обстоятельствам. «Если для тебя это настолько важно, что ты даже сам с собой поссорился, я останусь твоей парой, Лун Дайлу. Буду другом. Могу даже стать не фальшивой, а настоящей наложницей, но о любви не проси. Не думаю, что тебе нужно снова проходить через это. Влечение не всегда продиктовано чувствами. Не уверена, что смогу дать тебе больше, чем имею сама», ― так она сказала, и в этих словах звучала лишь попытка снова подстроиться под обстоятельства, жертвуя гордостью в угоду выживанию.
«Я не любил Шу», ― после долгого молчания произнёс Лун внутренним голосом, который собеседница могла слышать только благодаря особой магии сдерживающих дракона печатей.
― Не любил? ― удивилась девушка. ― Тогда почему страдал столько лет?
«В детстве я был очень спокойным, но чувствительным ребёнком. Мог рассуждать здраво, делать выводы и даже принимать обдуманные решения, но очень близко принимал к сердцу эмоции других. Когда Нае было весело, я тоже смеялся. Когда матушка хмурилась, мне становилось тревожно. Отец говорил, что с возрастом это пройдёт, но потом во мне пробудилась истинная драконья суть. Она отличается от той, какая досталась моей сестре. Мой внутренний зверь живёт только инстинктами и желаниями. Он хочет быть лишь драконом, но не богом. Презирает ответственность, ненавидит условности и считает, что должен безоговорочно получать всё, что ему по нраву. Но другой я никогда не был таким. Зверь не хотел принимать меня, а я не хотел принимать зверя. Ная справилась со своим драконом быстро, родители ждали результатов и от меня тоже, поэтому я солгал им. Я не принял свою драконью суть, а подавил её более развитой, разумной частью самого себя. Новая сила помогала мне совершенствовать боевые и магические навыки, но я не понимал, что притихший зверь развивается вместе со мной. Магия богов принадлежала одному Луну Дайлу, а драконья сила ― совершенно другому. Внешне всё выглядело достойно и вполне гармонично, мать с отцом обмана не заметили, поэтому я продолжал наивно надеяться, что смогу подавлять неразумного зверя всегда».
― А потом появилась Шу, ― догадалась Эни.
Дракон помолчал немного и тяжело вздохнул.
«Да. Потом появилась она. Клан змей разрастается быстро, детей от их союзов всегда бывает много, суеты и шума от таких выводков хоть отбавляй, но моей сестре нравилось играть с молодыми змейками, а я искал уединения. Выбрал для себя место рядом с водопадом, попросил отца помочь мне построить там небольшой дом и посвятил себя совершенствованию духовных сил. Даже не заметил, когда у меня появилась соседка. Просто однажды завершил очередную тренировку, открыл глаза и встретился с её восхищённым взглядом. Пытался прогнать, но она возвращалась. Бегала за мной повсюду, докучала своей болтовнёй, а иногда даже спала у меня на груди в своём истинном змеином облике, блаженно свернувшись маленьким колечком. Когда мне надоело её постоянное присутствие, я просто оградил себя защитой от змей. Ни Шу, ни её сородичи не могли подойти ко мне ближе, чем на четыре шага. Вокруг дома поставил дополнительный барьер, но потом вдруг понял, что скучаю по этой надоедливой девчонке. Чувство было странное и непривычное, будто принадлежало не мне, но оно раздражало и отвлекало от занятий. Когда убрал всю защиту, стало намного легче. Пришлось мириться с вынужденным соседством. Я посвящал всё своё время тренировкам, а она просто всегда была рядом. Так появилась сначала привычка, а потом и дружеская привязанность».
― Её любил не ты, а та часть тебя, которую ты подавлял, ― шёпотом высказала девушка ещё одну догадку.
«Похоже на безумие, да? Одна часть меня отвергает то, чего желает другая. Шу первой призналась мне в своих чувствах. Я хотел деликатно объяснить, что не могу ответить взаимностью, но вместо этого позволил себе лишнее. Даже не понял, как это произошло. Просто в один момент мы стояли и смотрели друг другу в глаза, а потом вдруг оказались в объятиях друг друга, и всё уже случилось. Как наваждение. После этого я уже не мог её оттолкнуть. Не посмел бы. Она дарила любовь так щедро, будто только для этого и была рождена. А я пребывал в растерянности, потому что запутался в собственных желаниях. Причину понял слишком поздно. В тот вечер мы, как обычно, пришли на утёс, чтобы полюбоваться закатом над морем. Шу обняла меня и сказала, что хотела бы хоть раз увидеть мой истинный облик. Я ответил бы отказом, поскольку был уверен, что держу свою драконью суть под полным контролем, но внезапно выяснилось, что никакого контроля нет. Шу испугалась. Просила не приближаться, но…»
― Не продолжай, ― попросила Эния. ― Финал мне известен. Теперь я даже понимаю, почему ты её не спас. В тот момент ты боролся с самим собой. Вот только то, что было после, теперь кажется ещё более жутким. Ты винил себя в гибели друга. В том, что не смог отказаться от этих отношений и сдержать внутреннего зверя. Зверь тоже оплакивал потерю, но винил не себя, а тебя. Так ведь и с ума сойти недолго. И ты, и он ― это ведь одно целое. Одной частью твоей души правит разум, а другая подчиняется инстинктам, но между собой они не дружны. Кошмар какой-то. Удивительно, что с такими внутренними противоречиями тебе удалось прожить целых двести лет. А теперь разумная сторона тебя всё ещё продолжает терзаться сожалениями и чувством вины за двоих, но дикая половина уже выбрала новый объект для интереса. Уму непостижимо!
«Ты права. Он и я ― единое целое. Но я снова запутался. Теперь я уже не понимаю, кто из нас кого сдерживает и подавляет. Не могу с уверенностью сказать, какие желания кому из нас принадлежат. Я хочу убить тебя, Эния Лоу, но испытываю равную потребность защищать. Хочу обладать тобой, но ты мне даже не нравишься. Тебе не следовало соглашаться на уговоры моей матери и приходить сюда. Мне не нужна твоя жалость».
― Я знаю, ― невозмутимо отозвалась девушка, плотнее прижавшись к его тёплому телу. ― Ты хочешь умереть. Уничтожить либо разумную половину себя, либо зверя, но в любом случае это будет означать смерть для вас обоих. Знаешь, как это называется?
«Логичный исход».
― Нет, Лун Дайлу. Это называется жестокими играми избалованных детей. Ты говоришь, что зверь избегает ответственности и жаждет свободы, но разве ты когда-нибудь жил иначе? Сам же жаловался, что ничего не смыслишь в ведении хозяйства, потому что в этом не было нужды. Твоя мать ради твоего блага готова пойти даже на сделку с собственной совестью, а отец подставлял бока под твои когти, когда тебе было плохо, чтобы ты не поранился слишком сильно. Ты завидуешь характеру и достижениям сестры, но знаешь ли, какая она на самом деле? Она злая, жестокая и высокомерная. Ты ни разу не оскорбил меня, хотя имел такую возможность, а она нисколько не стесняется выражать своё презрение как словами, так и действиями. Она не лучше тебя, а гораздо хуже, глупый ты драконище. Её зверь точно такой же, как и твой, но она позволяет ему бесчинствовать, а ты считаешь его наличие увечьем. Разница только в этом. Но вы оба никогда не знали настоящих проблем и бед. Родители старательно ограждали вас от этого. Если завтра люди объявят охоту на драконов, кто из вас двоих выживет, как думаешь? Чей зверь окажется более приспособленным к преодолению опасностей и трудностей? Это тоже инстинкт, между прочим. Если один детёныш в выводке хилый и жалкий, другие отдадут его на съедение хищникам первым. Дело не в том, что ты не можешь принять своего внутреннего зверя, а в том, что кто-то сказал тебе, что этот зверь ужасен. Не ошибусь ведь, если предположу, что это была твоя сестра? Она была бойкой, а ты ранимым, поэтому родители уделяли тебе больше внимания. И ты ― сын. Наследник. А Ная хоть и твой близнец, но ей было суждено всегда оставаться в твоей тени. Я не утверждаю, что она причинила вред твоей ранимой душе осознанно, но для чувствительного ребёнка даже одна неосторожная фраза может оказаться убийственной. И вот итог. Ты закован в цепи и желаешь себе смерти, потому что считаешь себя уродливым безумцем, а она любезничает со своим мужем-демоном, распоряжается судьбами подаренных тебе смертных девушек, сочувствует волнующимся за тебя родителям и старательно демонстрирует заботу о твоём благополучии, потому что сильные должны опекать слабых. В желаниях и инстинктах нет ничего плохого и ужасного, господин бестолковый дракон. Не все проблемы можно решить одним только холодным рассудком, поэтому в твоей груди и бьётся горячее сердце. Разумом можно ограничивать желания и потребности, чтобы они не выходили за рамки допустимого, но в случае опасности любое живое существо полагается в основном на инстинкты. Без внутреннего зверя тебе не выжить. И он не враг тебе. Ты сам враждуешь с ним, потому что считаешь его существование неправильным и неприемлемым, но не понимаешь, что в этом и есть причина всех твоих страданий. Если нравится страдать, можешь продолжать в том же духе, но обрати внимание на то, что происходит прямо сейчас. Твой ненавистный зверь согревает меня своим теплом, а разговариваю я при этом с его несносной разумной половиной. Полагаю, ты уже принял себя, но теперь отказываешься признавать этот факт из страха, что твои близкие сочтут это слабостью.
«Тебе ещё не надоело болтать?» ― ворчливо, но беззлобно осведомился невидимый голос под сводом пещеры.
― Я живу в твоём домике у водопада, ― сообщила девушка. ― Когда нахожусь там, Юалин не умолкает ни на минуту. Слова вставить нельзя. Сейчас просто компенсирую длительное словесное воздержание. Ты против?
«Нет, но буду благодарен, если впредь ты станешь поменьше ковыряться в моей душе. Я не для того поделился с тобой своими печалями, чтобы ты возомнила себя великим целителем драконьих душ».
― А для чего?
«Просто помолчи».
― Ладно.
* * *
Адели слышала каждое слово. Сидела рядом с пещерой на том самом камне, где недавно обнаружилась Бьяри, и молча смахивала рукавом стекающие по щекам слёзы. Ей было стыдно перед маленькой лисичкой-полукровкой за то, что неосознанно выбранный порядок предоставления информации на деле вылился в коварный умысел, лишивший девочку права выбора. И перед Луном ей тоже было стыдно ― за то, что не разглядела его душевное смятение сразу. Кто бы мог подумать, что этот тихий и добрый ребёнок страдает уже так давно? Ничем ведь не выдал своих внутренних противоречий. Никак не проявил то, что считает себя ущербным. Он не подтвердил слова Энии Лоу о вине Наи в происходящем, но это было похоже на правду. Его сестрёнка чуть ли не с пелёнок пыталась доказать, что она если не лучше своего брата, то точно равная ему во всём. Могла и сказать что-нибудь обидное, а он молча проглотил это и принял за истину, потому что беззаветно любил сестру и безоговорочно ей доверял. Всегда.
Прошлое уже не исправишь. Изменить можно лишь будущее, если расставить всё по своим местам в настоящем, вот только риск допустить очередную ошибку очень велик.
― За право заполучить хотя бы одну вашу слезинку, госпожа Адели, маги Шаэна готовы сражаться с кем угодно до последней капли крови, а вы тут так расточительно рыдаете, ― проворчала Эния, выйдя из пещеры и с наслаждением вдохнув тёплый воздух. ― Отпустите сына. Цепи не добавят ему уверенности в себе. Он уже успокоился и никому не причинит вреда.
Расстроенная мать вытерла ладонями слёзы и спросила:
― Откуда такая уверенность?
― Когда живёшь в постоянном ожидании наказания за малейшую провинность, поневоле учишься понимать настроение окружающих, ― ответила девушка. ― Господин Лун погряз в сомнениях, но в нём нет ни злости, ни искреннего желания положить конец своему существованию. Длина цепей не позволяет ему дотянуться до собственной плоти зубами, но когти-то на месте. Если бы правда хотел умереть, нашёл бы способ. Так странно видеть могущественных драконов беспомощными…
Она покачнулась и прислонилась плечом к поросшему мхом камню. Вроде бы и не слишком много времени было потрачено на этот визит, но тело ещё не окрепло после извлечения магической энергии и не привыкло к новому восприятию мира.
― Я провожу тебя в домик у водопада, ― предложила супруга бога-дракона.
― Спасибо, ― поблагодарила Эни.
― Это тебе спасибо. Наверное, я плохая мать, если за столько десятилетий мой сын не нашёл в себе решимости поделиться со мной своими тревогами и переживаниями.
― Он просто не хотел вас огорчать. Некоторыми вещами сложно делиться даже с друзьями, не говоря уже о родственниках. Господин Лун ведь дружен с принцессой Бьяри, но ей тоже ничего не говорил. А я посторонняя.
Бьяри… Госпоже Адели с трудом удалось отделаться от этой назойливой девчонки. Эту дочь Лероя Нитаэна будто магнитом тянет к драконам, особенно когда они несчастны. К старшему Дайлу хотя бы стеснялась сама подойти, а к Луну прилипла с самого детства. И ведь сама не понимает, что ей нужно. Любви нет, только симпатия и сострадание ― дружеские чувства, но уж больно навязчивые. Лун уже давно обозначил для неё границы дозволенного, да и Лерой с Аолой неоднократно пытались вразумить настырную дочь, но ей всё нипочём. Беда не в том, что она постоянно крутится возле младшего дракона, а в отрицании демонами некоторых понятий о приличиях. Госпожа Адели уже не раз задумывалась о том, что если эта красивая и смелая демоница однажды заберётся к Луну в постель, дело закончится очередной бесперспективной свадьбой, от которой никому не будет ни радости, ни счастья.
Проводив уставшую полукровку до её временного жилища, хозяйка драконьего острова вернулась в собственный дом и поделилась с супругом новостями этого дня. Эдриан Дайлу не разделял мнения Энии Лоу о том, что Луна уже можно освободить от магических оков и выпустить из пещеры, но пообещал подумать над этим. Если мать молодого дракона расстроилась, узнав об истинных причинах душевных терзаний своего сына, то его отец откровенно обиделся. Он привык полагать, что хорошо знает обоих своих детей. Выходит, что ошибался на протяжении даже не лет, а почти двух веков.