Пять детских фотографий в рамках на стене словно наблюдали за мной с немым вопросом. Я поднесла чашку кофе к губам – остывший, с пленкой на поверхности. Который раз за ночь? Пятый? Шестой? Тишина в доме казалась хрупкой, как тонкий лед – вот-вот треснет под тяжестью нового дня.
– Мама, ты опять не спала? – голос двенадцатилетнего Кирилла застал меня врасплох.
Я вздрогнула, расплескав кофе на рукав халата. Кирилл стоял в дверном проеме кухни – взъерошенный, с недетской морщинкой между бровей. Когда он начал называть меня мамой, это было как неожиданный подарок. Теперь же это слово звучало обыденно, но каждый раз отзывалось теплом где-то внутри.
– Всё нормально, просто готовлюсь к завтрашнему, – соврала я, вытирая рукав.
– К сегодняшнему, – поправил Кирилл. – Уже три часа ночи.
В его глазах я видела понимание, которого не должно быть у ребенка его возраста. Слишком рано повзрослевший мальчик – тайна, появившаяся в нашей жизни как гром среди ясного неба четыре года назад.
*****
– Я хочу только одного ребенка, – заявила я Матвею на третьем свидании, когда мы сидели в кафе на набережной. – Максимум двоих.
Он улыбнулся своей фирменной улыбкой, от которой вокруг глаз собирались лучики морщинок.
– Алиса, мы еще даже не решили, будем ли встречаться, а ты уже планируешь наших детей?
– Я просто сразу обозначаю границы, – парировала я, отламывая кусочек круассана. – Чтобы потом не было разочарований.
Тогда, в двадцать три, я была уверена, что жизнь — это просто набор планов, которые нужно четко выполнять. Университет с красным дипломом? Галочка. Перспективная работа в маркетинговом агентстве? Галочка. Встретить подходящего мужчину, выйти замуж до двадцати пяти, родить запланированного ребенка? Почти галочка.
– Согласен, – неожиданно серьезно ответил Матвей. – Я тоже считаю, что одного-двух детей достаточно. Больше – это уже цирк, а не семья.
*****
– Мам, Соня опять плачет, – Даша, шестилетняя племянница Матвея, теребила меня за рукав халата, возвращая в настоящее.
Я вздохнула и поставила чашку с остывшим кофе на стол. Часы показывали 3:17. Через несколько часов в нашей семье появится шестой ребенок. Мысль об этом вызывала странное оцепенение, словно я наблюдала за чужой жизнью со стороны.
– Иду, солнышко, – я потрепала Дашу по волосам. – А ты почему не спишь?
– Мне приснился папа, – прошептала она, и ее глаза наполнились слезами.
Комок подкатил к горлу. Дмитрий, брат Матвея, погиб вместе с женой в автокатастрофе два года назад. Иногда я ловила себя на мысли, что судьба играет с нами в какую-то жестокую игру, подбрасывая все новые и новые испытания.
В детской Соня, двухлетняя сестра Даши, действительно плакала, сидя в кроватке. Рядом, в соседней кроватке, беспокойно ворочался четырехлетний Ваня, наш младший биологический сын. Его появление на свет было случайностью – подвела контрацепция. Помню, как я плакала, увидев две полоски на тесте, а Матвей обнимал меня и говорил: "Ничего, справимся и с двумя".
Мы не знали тогда, что судьба только начинает раскручивать свое колесо.
*****
– Ты не можешь просто взять и приказать мне усыновить ребенка, о котором я ничего не знал восемь лет! – кричал Матвей, меряя шагами гостиную.
Это был первый раз, когда я видела его настолько выведенным из себя. Обычно спокойный и рассудительный, сейчас он напоминал загнанного зверя.
– Я и не приказываю, – ответила я, стараясь говорить ровно. – Я просто спрашиваю: что ты собираешься делать?
– Откуда я знаю? Я даже не уверен, что это мой ребенок!
– ДНК-тест подтвердил. Кирилл – твой сын.
Матвей рухнул на диван и закрыл лицо руками. Это случилось через четыре года после рождения Вани, когда наша жизнь наконец вошла в спокойное русло. Я работала удаленно, Матвей получил повышение, дети росли счастливыми и здоровыми. А потом появилась она – Марина, с потрепанной фотографией мальчика, похожего на Матвея, и историей о романе шестилетней давности.
– У него твои глаза, – сказала я тихо, глядя на результаты теста и фото ребенка.
– И что мне теперь делать? – в голосе Матвея слышалось отчаяние.
– У нас есть три варианта, – я села рядом, не решаясь прикоснуться к нему. – Первый: ты платишь алименты и иногда видишься с мальчиком. Второй: мы забываем об этом, и Кирилл отправляется в детский дом, потому что его мать лишена родительских прав. Третий...
– Какой третий? – Матвей поднял на меня покрасневшие глаза.
– Мы забираем его к себе.
В тот момент я сама удивилась своему предложению. Это противоречило всему, во что я верила, всем планам, которые мы строили. Но почему-то мысль о мальчике, который ни в чем не виноват, но может оказаться в детском доме, была невыносимой.
*****
Соня наконец успокоилась и заснула, прижимая к себе плюшевого медведя – последний подарок от отца. Я тихо вышла из детской, оставив дверь приоткрытой, и вернулась на кухню. Даша сидела за столом, болтая ногами и разглядывая рисунок на чашке.
– Тётя Алиса, а кто такая тётя Вера? – внезапно спросила она.
Я застыла на полпути к столу.
– Откуда ты знаешь про тётю Веру?
– Папа говорил с ней по телефону, когда вы с дядей Матвеем были в гостях. Она плакала, я слышала.
Вера. Моя лучшая подруга, практически сестра. Та, что умерла при родах три месяца назад, оставив крошечную девочку сиротой. Та, чья малышка сегодня станет нашим шестым ребенком.
– Тётя Вера была моей лучшей подругой, – я села рядом с Дашей, пытаясь подобрать слова. – Она... она ушла на небо, как твои мама и папа.
– И теперь её дочка будет жить с нами? – глаза Даши были серьезными, взрослыми.
– Да, – я кивнула. – Теперь нас будет восемь. Ты, Соня, Кирилл, Миша, Ваня, я, дядя Матвей и малышка Надя.
– Как в сказке про Белоснежку и семь гномов, только наоборот, – неожиданно улыбнулась Даша.
Я рассмеялась впервые за много дней. Иногда дети видят простоту там, где взрослые запутываются в сложностях.
*****
Адаптация Кирилла проходила тяжело. Первые месяцы он почти не разговаривал, запирался в комнате и отказывался идти в школу. Психолог сказал, что это нормальная реакция – ребенок пережил травму, потерял мать (пусть и не самую заботливую) и оказался в чужой семье.
– Он не доверяет вам, – объяснила Елена Викторовна, семейный психолог. – Для него взрослые – это те, кто предает и бросает. Ему нужно время.
– Сколько времени? – спросил Матвей с отчаянием в голосе. – Я пытаюсь наладить с ним контакт, но он смотрит на меня, как на врага.
– Это может занять месяцы, может быть, даже годы, – психолог была безжалостно честной. – Главное – постоянство и терпение.
Помню, как однажды ночью я услышала тихий плач из комнаты Кирилла. Я осторожно приоткрыла дверь и увидела, как он сидит на кровати, обхватив колени руками, и беззвучно плачет.
– Можно к тебе? – спросила я шепотом.
Он не ответил, но и не прогнал меня. Я села на край кровати, не решаясь прикоснуться к нему.
– Знаешь, когда мне грустно, я представляю, что мои чувства – это погода, – сказала я тихо. – Сейчас у тебя в душе гроза, но она не будет длиться вечно. Рано или поздно выглянет солнце.
– А если не выглянет? – его голос был хриплым от слез.
– Выглянет, – я осторожно положила руку ему на плечо. – Обещаю. Не сегодня и, может быть, не завтра. Но выглянет.
Он не сбросил мою руку – и это было маленькой победой.
*****
На кухню зашел Матвей – взъерошенный, с кругами под глазами. В тридцать два у него уже появилась седина на висках – результат стресса последних лет.
– Не спится? – спросил он, садясь рядом со мной.
– Думаю о завтрашнем дне, – ответила я.
– Уже сегодняшнем, – поправил он, точно как Кирилл несколько часов назад.
Мы помолчали. За четыре года нашего "расширенного" родительства мы научились ценить моменты тишины.
– Ты не жалеешь? – внезапно спросил Матвей.
– О чем?
– Обо всем этом, – он обвел рукой кухню, подразумевая весь дом, всю нашу жизнь. – Мы планировали максимум двоих детей, а теперь...
– Теперь их будет шестеро, – закончила я за него. – Знаешь, я часто думаю об этом. Особенно по ночам, когда не могу уснуть. Иногда мне кажется, что я живу чужую жизнь, что это какой-то сюрреалистичный сон, и я вот-вот проснусь.
Матвей взял меня за руку. Его ладонь была теплой и шершавой.
– И все же, ты не ответила. Жалеешь?
Я задумалась. Жалею ли я? Жалею ли о том, что моя карьера застопорилась, что мы вынуждены были переехать в более просторный, но требующий ремонта дом, что я забыла, когда в последний раз высыпалась или ходила в кино? Жалею ли я о том, что вместо изящных платьев теперь ношу практичные джинсы и футболки, что каждый поход в магазин превращается в логистическую операцию, а семейный бюджет постоянно трещит по швам?
*****
Когда Дмитрий и Анна погибли в автокатастрофе, Соне было всего несколько месяцев, а Даше – четыре года. Мы были на похоронах – два маленьких гробика и рыдающие родственники. Родители Матвея и Дмитрия были слишком стары и больны, чтобы взять на себя заботу о детях.
– Мы не можем позволить им попасть в систему, – сказал Матвей, когда мы ехали домой после похорон. – Это дети Димы. Мой брат никогда бы не простил мне, если бы я позволил им оказаться в детском доме.
Я смотрела на дорогу, размытую слезами, и думала о том, как быстро может измениться жизнь. Еще вчера у нас было двое детей – Миша, наш запланированный первенец, и Ваня, появившийся из-за осечки контрацепции. Потом появился Кирилл – сын, о котором Матвей не знал. И вот теперь – еще двое. Пятеро. Пятеро детей в двадцать семь лет.
– Ты понимаешь, во что мы ввязываемся? – спросила я тихо. – Это не временная мера. Это навсегда. Мы станем родителями пятерых детей.
– Я знаю, – его голос дрогнул. – Но у нас нет выбора, Алиса. Мы не можем их бросить.
В тот момент я почувствовала странное спокойствие. Словно все эти годы я бежала по заранее проложенному маршруту, четко следуя плану, а теперь наконец остановилась и увидела, что вокруг есть и другие дороги.
– Значит, будет пятеро, – сказала я, беря его за руку. – Справимся.
*****
– Нет, не жалею, – наконец ответила я Матвею. – Это трудно, иногда невыносимо трудно. Но я не жалею.
Он улыбнулся – той самой улыбкой, от которой вокруг глаз собирались лучики, только теперь они стали глубже.
– Я тоже, – он поцеловал мою руку. – Хотя иногда мне кажется, что мы сошли с ума.
– Возможно, так и есть, – я рассмеялась. – Нормальные люди не собирают детей, как магниты – металлические опилки.
– Мама? – в дверях появился заспанный Миша, наш старший. В свои восемь лет он был удивительно ответственным и заботливым. – Почему все не спят?
– Мы думаем о завтрашнем дне, – ответил за меня Матвей. – Завтра у нас появится новый член семьи.
– Малышка тёти Веры? – Миша подошел ближе. – Я слышал, как вы говорили о ней с папой.
– Да, её зовут Надя, – я протянула руку, приглашая его сесть рядом. – Она совсем маленькая, ей нужно много заботы.
– Я могу помогать, – серьезно сказал Миша. – Я уже умею держать бутылочку.
Мое сердце сжалось от нежности и боли. В свои восемь лет он говорил как взрослый. Он слишком рано повзрослел, как и все наши дети.
*****
Известие о смерти Веры было как удар молнии. Мы с ней дружили с первого класса – два деревца, выросшие из одной почвы, переплетенные корнями. Она была на четвертом месяце беременности, когда я забирала Соню и Дашу, ставших сиротой.
– Ты собираешь детей, как коллекцию, – пошутила тогда Вера, но в её глазах была тревога. – Как ты справляешься?
– Не знаю, – честно ответила я. – День за днем. Иногда мне кажется, что я вот-вот сломаюсь, но потом кто-то из детей улыбается или говорит что-то смешное, и я понимаю, что должна держаться.
Она обняла меня, и её живот мягко прижался к моему.
– Ты самая сильная женщина из всех, кого я знаю, – сказала она.
А через пять месяцев Вера умерла от эмболии во время родов. Маленькая Надя выжила, но осталась сиротой. Родители Веры были слишком стары, чтобы заботиться о ребенке, а отец малышки – женатый мужчина, с которым у Веры был короткий роман – отказался признавать дочь.
– Я не могу взять еще одного ребенка, – рыдала я на плече у Матвея в ту ночь. – Я просто не могу. У нас уже пятеро. Пятеро!
– Никто и не заставляет тебя, – мягко ответил он, гладя меня по спине. – Родители Веры найдут другой выход.
Но мы оба знали, что это неправда. Надя скорее всего попадет в систему – маленький сверток, затерянный среди тысяч других детей без семьи.
И в ту ночь, стоя у свежей могилы Веры, я поклялась, что не брошу её дочь. Это было безумием, это противоречило всему, во что я верила еще несколько лет назад. Но я не могла поступить иначе.
*****
Рассвет медленно окрашивал небо в нежно-розовые тона, когда мы с Матвеем, Мишей, Кириллом и Дашей сидели на кухне. Ваня и Соня все еще спали, и в доме стояла редкая тишина.
– А что, если нам не справиться? – внезапно спросил Кирилл.
За четыре года с нами он повзрослел, раскрылся, но иногда его неуверенность и страх проглядывали сквозь маску самостоятельности.
– Мы справимся, – твердо сказала я. – Как справлялись до этого.
– Но шестеро детей, мама, – в его голосе слышалось сомнение. – Это... это сколько?
– Это много, – Матвей положил руку ему на плечо. – Но знаешь, что важно? Не количество, а то, что мы – семья. Мы поддерживаем друг друга, и вместе мы сильнее.
– Как Мстители? – Миша оживился, и мы все рассмеялись.
– Да, как Мстители, только круче, – Матвей подмигнул ему. – Потому что мы настоящие.
В дверном проеме показалась растрепанная голова Вани.
– А почему все не спят? – сонно спросил он, потирая глаза.
– Потому что сегодня особенный день, – я протянула руки, и он забрался ко мне на колени. – Сегодня к нам приедет маленькая Надя, и нас станет восемь.
– Как команда в "Космических рейнджерах"? – Ваня широко улыбнулся, демонстрируя щербатый рот – два передних молочных зуба недавно выпали.
– Именно, – я поцеловала его в макушку, пахнущую детским шампунем и сном.
За окном полностью рассвело. Новый день наступил – день, который навсегда изменит нашу жизнь. Снова. И почему-то эта мысль больше не вызывала страха или паники. Только тихое принятие и готовность встретить то, что принесет судьба.
В двадцать три я была уверена, что жизнь можно спланировать, как проект – расставить вехи, определить сроки, просчитать риски. В двадцать восемь я знала, что жизнь – это стихия, которую невозможно загнать в таблицу Excel. Она непредсказуема, иногда жестока, иногда щедра, но всегда – всегда – полна сюрпризов.
И я все еще не понимала, зачем рожать больше одного ребенка. Но я поняла, что иногда дети приходят в твою жизнь не только через роддом. Они приходят через боль, через потери, через случайности и непредвиденные обстоятельства. И ты принимаешь их – не потому, что так запланировал, а потому что иначе не можешь.
– Пора собираться, – сказал Матвей, глядя на часы. – Скоро нам нужно будет ехать за Надей.
Я кивнула, чувствуя странную легкость. Впереди был долгий день, полный хлопот и эмоций. В нашей жизни появится шестой ребенок. Шестой. Число, которое казалось мне абсурдным еще пять лет назад.
Но сейчас, сидя на кухне в окружении сонных детей и мужа с проседью на висках, я знала, что мы справимся. День за днем, шаг за шагом. Потому что это и есть жизнь – не идеальный план, а непредсказуемое путешествие, полное неожиданных поворотов.
И, может быть, в этом и заключается её красота.