Февраль 2025-го в Питере был не для слабаков. Ветер с Невы гнал мокрый снег прямо в лицо, а серость вокруг будто кричала: "Забудь про солнце, его больше не будет". Лариса, в старом пуховике с облезлым воротником, тащилась по тротуару с пакетом в руках — картошка, батон, пара луковиц.
Ей 48, и жизнь, кажется, решила напомнить: лучшие годы остались где-то в прошлом, вместе с кассетами "Руки вверх" и мечтами о том, что всё ещё впереди.
— Ларис, опять с котом февраль коротать будешь? — поддевала соседка Светка, выпуская клубы дыма от дешёвой сигареты на лестничной площадке. Запах табака мешался с сыростью и ароматом жареных котлет. Доносящимся с третьего этажа.
Лариса только хмыкнула. Ей не хотелось ни спорить, ни оправдываться. Да и что тут скажешь? После развода с Игорем прошло уже семь лет, а внутри всё ещё саднило, будто вчера он собрал вещи и хлопнул дверью…
Тогда стояла у окна, смотрела, как его "девятка" отъезжает. И думала: "Вот и всё". А потом плакала в подушку. Пока кот Мурзик не пришёл тереться об ноги. Мол, хватит сырость разводить. Корми давай.
***
Лариса собралась к сестре в Выборг. Наташка давно звала: "Приезжай, шашлыков пожарим, баньку истопим". А тут ещё племяннице 18 стукнуло — повод. Сумка быстро наполнилась: тёплый свитер, банка варенья…
Электричка пахла мокрыми куртками и чьим-то перегаром. Вагон скрипел, а за окном мелькали голые деревья — чёрные, как её мысли о будущем.
На вокзале в Выборге она его и увидела.
Бывший стоял у ларька с шаурмой, в потёртой куртке, с сединой в волосах. Лариса замерла. Сердце заколотилось. В горле пересохло. Ноги будто приросли к платформе.
"Да ладно, серьёзно?" — пронеслось в голове. Хотелось развернуться и сбежать. Он уже заметил…
— Ларис? Ты, что ли? — голос хриплый, но до боли знакомый.
— Игорь… Ты тут что забыл?
— К знакомым еду. А ты?
— К сестре в поселок. Племяшка взрослая стала, праздновать будем.
Слово за слово, и вот уже предлагает подвезти. Лариса сначала отнекивалась, потом плюнула: "Давай, чего уж".
Сели в его "Рено" — старое, с запахом бензина и какой-то кислятины. То ли от капусты в багажнике, то ли от его жизни последних лет.
Машина гудела, печка шуршала, за окном — тёмный лес. И вдруг он выдал:
— Знаешь, Ларис, я дурак был. Ушёл искать счастье, а оно, оказывается, дома осталось.
Она аж воздухом поперхнулась. Посмотрела на него: глаза блестят, руки на руле чуть дрожат. Внутри всё завертелось — обида, злость, тоска по тем дням, когда были вместе. Помнишь, как это бывает? Хочется и простить, и врезать ему по лбу.
— Ты сейчас это серьёзно? — голос дрогнул.
— Семь лет молчал, а тут вдруг глаза открылись?
— Не вдруг. Жизнь покрутила, Ларис. Понимаешь?
Понимала. Её тоже крутило: долги, одиночество, страх, что дальше только хуже. А мечты? Пылились где-то в шкафу, рядом с платьем, которое не носила уже лет десять.
И тут машина заглохла. Посреди трассы, в кромешной тьме. Игорь выругался, вылез ковыряться под капотом. Лариса сидела, кутаясь в пуховик. Чувствуя, как холод пробирается под рукава.
В салоне пахло металлом и его одеколоном — дешёвым, но тем самым, от которого когда-то кружилась голова. Вернулся, потирая замёрзшие руки.
— Всё, Ларис, до утра не заведётся.
— И что теперь? — посмотрела на него, а в голове уже рисовались картины: замёрзнут тут, найдут их утром, как в дурацком кино.
— До посёлка пешком. Тут недалеко, километра три.
Шли по обочине. Снег хрустел под ногами. Ветер выл. Лариса тащила сумку, Игорь — чемодан. Сначала молчали, потом разговорились. О том, как всё могло бы быть…
— Помнишь, как на даче Новый год встречали? — сказал он.
— Ты ёлку из веток мастерила, а я мандарины чистил.
Кивнула. Тогда было холодно, но тепло. Огонь в печке трещал, пахло хвоей и цитрусами. Смеялись, будто весь мир был их.
До посёлка добрались за полночь. Наташка открыла дверь и чуть чашку не уронила.
— Ларис, ты с Игорем? Это что, вы опять?..
— Да ну тебя, — буркнула Лариса, но щёки вспыхнули.
Чай с мятой в старых кружках согревал руки. Сидели за столом, уставшие, но живые. И тут Наташка выдала:
— У меня диван один раскладной. Вы уж как-нибудь сами решайте, кто где.
Лариса чуть чаем не подавилась. Игорь кашлянул, глядя в пол. А сестра, хитро улыбаясь, ушла к себе. Оставив их наедине с этим проклятым диваном.
— Я на полу лягу, — быстро сказал он.
— Да ладно, не выдумывай, — отмахнулась она. — Ложимся оба, только не прикасайся ко мне, ясно?
И вот они лежат. На одном диване, под старым пледом, пахнущим лавандой и временем. Лариса чувствовала тепло его тела в сантиметре от себя. Слышала, как он дышит — ровно, но с какой-то тяжестью. В темноте тишина давила, и вдруг она сказала:
— Ты правда жалеешь, что ушёл?
Тот помолчал. Потом тихо:
— Каждый день жалею. А ты?
— А я… злюсь до сих пор. Но иногда думаю: может, и я виновата была. Молчала, когда кричать надо было.
Повернулся к ней, лица не видно, только силуэт.
— Ларис, если бы сейчас… ну, начать заново. Ты бы смогла?
Замерла. В голове — сумбур. Хотелось сказать "да", но язык не поворачивался. Хотелось крикнуть "нет", но сердце ныло. В итоге буркнула:
— Спи давай. Утро разберётся.
Утро пришло с запахом кофе и Наташкиных блинов. Встали, неловко избегая смотреть друг на друга. Игорь ушел к своим знакомым. Лариса осталась у сестры.
Но что-то изменилось. Лёжа с ним в одной постели — пусть и без объятий, пусть через обиды, — она вдруг поняла: прошлое не перечеркнуть, но и тащить его за собой не обязательно.
Не простила его. Не вернулась. Но отпустила ту Ларису, которая семь лет винила себя за всё.
Так вот, к чему я это? Лежала бы ты с бывшим в одной постели — хоть на диване, хоть в воспоминаниях, — что бы выбрала? Простить его? Себя? Или плюнуть и жить дальше?
Лариса выбрала последнее. А ты? Жизнь, знаешь, не про идеальные финалы. Она про такие ночи — холодные, неловкие, но живые. Где ты слышишь его дыхание и думаешь: "А ведь я ещё могу". Могу смеяться. Могу злиться. Могу идти вперёд. И ты можешь. Главное — не замёрзнуть в пути…
***
Подписывайтесь на канал. Первыми узнавайте о новых историях 👋 И спасибо, что читаете 🙏🏼❤️
Рекомендуем почитать