- Давай, подписывай, не надо читать.
- Конечно, ведь я тебе доверяю, дорогой.
Утро начиналось, как сотни других до него. Солнечные лучи пробивались сквозь шторы, рисуя золотые полосы на деревянном полу нашей маленькой кухни. Запах свежесваренного кофе витал в воздухе, смешиваясь с ароматом подгоревших тостов — Кирилл всегда отвлекался, когда пытался меня удивить. — Ты моя опора, — шепнул он, прижавшись ко мне, и я расплылась в улыбке, ощущая тепло, которое, казалось, могло растопить даже февральский лёд. Я и подумать не могла, что это был последний раз, когда в его голосе ещё жила настоящая искренность.
Прошло несколько недель, и что-то изменилось. Не сразу, не резко — как будто тень медленно наползала на солнечный день. Кирилл стал уходить раньше, возвращаться позже. Его пальцы всё чаще танцевали по экрану телефона, а глаза избегали моих. "Работа," — бросал он коротко, если я спрашивала, и я кивала, проглатывая комок сомнений. Ведь он всегда был таким — трудоголиком, мечтателем, который строил планы о нашем будущем: дом за городом, сад с яблонями, дети, бегающие босиком по траве. Я верила ему. Верила в нас.
Но тревога, как мелкий камешек в ботинке, начала тереть душу. Подруга Лена, заглянувшая однажды на чай, обронила между делом:
- Слушай, а кто эта Вика? Видела её пару раз с Кириллом у офиса. Новая коллега, что ли?
Я пожала плечами, улыбнулась через силу.
- Наверное. Он не рассказывал.
Лена посмотрела на меня долгим взглядом, но промолчала. А я осталась наедине с мыслью, которая уже начала точить сердце: что-то не так.
Кирилл стал другим. Его ласковые "солнышко" сменились раздраженным "да что ты понимаешь?". Он смотрел на меня, как на старую мебель, которая мешает обновить интерьер. "Ты слишком приземленная, Анна," — бросил он однажды, когда я предложила провести выходные дома, а не ехать на очередную "деловую встречу". Я пыталась спорить, но он отмахивался, будто мои слова — надоедливые мухи.
А потом, в один из вечеров, он пришел домой с бутылкой вина и пакетом из ресторана.
- Давай поужинаем, как раньше, — сказал он, и в его голосе мелькнула тень того Кирилла, которого я любила.
Я растаяла. Так легко, так глупо.
За ужином он вдруг заговорил о квартире.
- Есть шанс провернуть одну сделку, — начал он, наливая мне вина. — Квартира в центре, выгодный обмен. Надо только подписать пару бумаг.
- А что за бумаги? — спросила я, но он махнул рукой.
- Ерунда, формальности. Ты же мне доверяешь?
Его глаза блестели — не то от вина, не то от возбуждения. Я кивнула. Конечно, доверяю. Десять лет вместе, как можно не доверять? Он подвинул ко мне листки, пахнущие свежей краской принтера. Я взяла ручку, рука дрогнула, но я поставила подпись — размашисто, как всегда, с маленькой завитушкой на конце. Кирилл улыбнулся.
- Вот и умница, — сказал он, и в его голосе мне почудилась нотка облегчения.
***
На следующее утро я проснулась от тишины. Постель рядом была холодной, его куртки не висело на вешалке у двери. "На работу ушел," — подумала я, но в груди уже ныло что-то тяжелое, необъяснимое. Телефон молчал весь день. А ближе к вечеру телефон пиликнул — сообщение с незнакомого номера:
"Анна Сергеевна, здравствуйте! Это юрист. Квартира теперь целиком на вашего мужа, у вас была маленькая доля, но по документам вы ее передали, новые правила, лично появляться не нужно для настолько маленькой доли."
Я перечитала текст раз, другой, третий. Руки задрожали, телефон выпал на пол. Юрист, которого я набрала в панике, сухо подтвердил: всё законно. Моя подпись — мой приговор. Не так давно появились новые правила по передаче доли среди супругами, достаточно было подписи.
Я стояла посреди кухни, где еще вчера мы пили вино, и мир рушился, как карточный домик под порывом ветра. Кирилл не просто ушел. Он забрал всё. И я даже не заметила, как сама отдала ему нож, которым он меня зарубил.
Где-то в глубине души я всё еще слышала его шепот: "Ты моя опора." Ирония судьбы — опора, которую он выдернул из-под меня, чтобы я рухнула в бездну.
Я сидела на полу в пустой квартире, и тишина звенела в ушах, как треснувший колокол. Голые стены смотрели на меня равнодушно, будто я была незваной гостьей в месте, которое еще вчера называла домом. В руках сжимала копии тех самых бумаг — тонкие, чуть мятые листы, которые я подписала, не глядя, доверяя человеку, чей голос когда-то убаюкивал меня перед сном. Теперь они лежали передо мной, как улики преступления, в котором я оказалась и жертвой, и соучастницей. Десять лет жизни, сотканные из мелочей — утренних поцелуев, споров о том, куда поехать летом, его привычки засыпать с книгой на груди, — рассыпались в прах за одну ночь.
Телефон завибрировал где-то рядом, но я не шелохнулась. Это была Лена.
- Ань, ты где? Я звоню тебе все утро! — её голос дрожал от беспокойства.
- Дома, — ответила я глухо, хотя слово "дом" теперь звучало как насмешка.
- Что случилось? Ты как будто не живая.
Я молчала, глядя на трещину в паркете, которую мы с Кириллом собирались заделать еще прошлой осенью.
- Он ушел, Лен. И квартиру забрал. Всё.
На том конце повисла пауза, а потом она выдохнула:
- Как забрал? Это же ваша общая! Ты подписывала что-то?
- Подписывала, — мой голос сорвался, и я зажмурилась, чтобы не дать слезам вырваться наружу. — Он сказал, что это формальности. Я поверила.
Через час Лена уже была у меня. Она принесла бутылку дешевого вина и пачку салфеток, будто это могло склеить мою разбитую жизнь.
- Надо к адвокату, Ань. Это мошенничество! — убеждала она, но я только качала головой.
- Всё законно. Я сама дала ему всё. Сама. Ну и конечно я бы могла это все оспорить, но мне было не важно, настолько сильно меня еще не предавали, я просто не хочу больше сражаться, пусть забирает все. Моя доля все равно была маленькой.
Она смотрела на меня с жалостью, а я ненавидела себя за эту слабость, которая проступала в каждом моем жесте. Лена ушла поздно, оставив меня с пустыми бокалами и чувством, что я тону в болоте, из которого нет выхода.
***
Дни тянулись, как бесконечная серая лента. Квартиру продали быстро — я узнала об этом от соседки, которая зашла "попрощаться". Я сняла комнату за пару улиц.
- Такой милый молодой человек приходил, с девушкой, — щебетала она, не замечая, как у меня дрожат руки. — Сказали, что ремонт будут делать, всё переделают под себя.
Я кивнула, проглотив кислый ком в горле, и закрыла дверь. А потом открыла телефон и увидела их — Кирилла и Вику. Счастливые, загорелые, с коктейлями в руках где-то на берегу моря. Его рука лежала на её талии, а она смеялась, запрокинув голову. Под фоткой было написано: "Новая жизнь — новые горизонты". Я глазела на неё, пока экран не погас, и ощущала, как внутри что-то лопается — не с шумом, не с треском, а тихо, измученно, как треснувшая чашка, которую всё ещё пытаешься наполнить.
Часть моей доли мне все же перечислили по закону за квартиру. Но мне было плевать на это.
Спать я почти перестала. Ночью лежала, глядя в потолок чужой съемной комнаты, которую сняла быстро, и вспоминала его голос, его смех, его обещания. Ела через силу — кусок хлеба казался камнем, застревавшим в горле. В зеркале отражалась тень той Анны, которую я знала: волосы спутались, под глазами залегли синяки, а губы забыли, как складываться в улыбку. Лена звонила каждый день, но я всё реже брала трубку. Мне не хотелось слышать её бодрые "держись" и "всё наладится". Ничего не наладится. Я потеряла не просто дом — я потеряла веру в себя, в людей, в то, что добро вообще имеет смысл.
Но однажды, среди этой вязкой пустоты, во мне что-то шевельнулось. Не надежда, нет — скорее злость. Почему я должна тонуть, пока они смеются под солнцем? Я хотела понять. Хотела посмотреть в глаза той, кто так легко разрушила мою жизнь. Я вспомнила слова Лены про Вику, её мелькающий силуэт в разговорах, её тень за спиной Кирилла. И решила её найти. Через пару дней они должны были вернуться с моим бывшим с отпуска.
***
Это оказалось проще, чем я думала. Через общих знакомых я узнала, где она бывает — модное кафе в центре, где собираются те, кто любит казаться больше, чем есть. Я сидела за столиком у окна, сжимая чашку остывшего чая, когда она появилась. Она вошла — высокая, с волосами, уложенными так идеально, будто их только что вырезали из журнала, в платье, которое прямо орало: "Я стою больше, чем ты можешь себе представить". Сначала она меня не заметила, скользя взглядом по кафе, но когда наши глаза всё-таки пересеклись, её губы чуть дёрнулись в намёке на улыбку — еле уловимом, но таком самодовольном.
Вика подошла, плюхнулась на стул напротив, закинула ногу на ногу и посмотрела на меня, как на диковинку из антикварной лавки — с лёгким любопытством и толикой высокомерия.
- Ну, здравствуй, Анна, — сказала она, и её голос был мягким, как бархат, под которым прятались когти.
Я сглотнула, собирая остатки смелости.
— Зачем ты это сделала? — спросила я, вцепившись в край стола, чтобы голос не подвёл.
Она выгнула бровь, как будто я сказала что-то смешное, и откинулась на стуле с таким видом, будто мы болтали о погоде. Я ждала, пока сердце бухало в груди так громко, что, казалось, она вот-вот это услышит и ухмыльнётся ещё шире.
Вика смотрела на меня спокойно, с ленцой, как кошка, которая знает, что мышь уже никуда не денется. Её пальцы небрежно вертели ложечку в чашке эспрессо — этот мелкий, вымораживающий жест раздражал меня до чёртиков, как будто даже её безразличие было частью какого-то чёткого плана. Я собралась с духом и повторила:
— Зачем ты это сделала?
Она фыркнула — тихо, без злобы, как будто я спросила, почему трава зелёная.
— А ты правда думаешь, что это я всё устроила? — сказала она, чуть склонив голову набок. — Кирилл сам решил, Анна. Я только пальцем показала, куда идти.
Её слова были как пощечина — не резкая, а медленная, оставляющая жжение на коже. Я открыла рот, чтобы возразить, но она продолжила, не давая мне вставить ни звука:
- Мужчины — простые существа. Похвали их вовремя, скажи, что они особенные, дай почувствовать себя королями — и они твои. Твой Кирилл не исключение. Он устал от твоей предсказуемости, от твоих завтраков с тостами и вечеров у телевизора. Ему захотелось приключений. Я всего лишь открыла дверь, а он в неё влетел, даже не оглянувшись.
Я смотрела в её глаза — холодные, зеленые, как стекло, — и понимала, что она не врет. Не потому, что хотела меня добить, а потому, что ей было всё равно. Для неё это не было битвой или победой — просто игра, в которой я оказалась пешкой, а Кирилл — фигурой, которую легко передвинуть. Я сжала кулаки под столом, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.
- Ты украла у меня всё, — сказала я тихо, но в голосе звенела ярость, которую я сама от себя не ожидала.
Вика пожала плечами.
- Я ничего не крала. Ты сама отдала. Подпись — твоя, выбор — его. А я? Я просто была там, где он искал спасение от скуки.
Её слова крутились в голове, как рой ос, и я вдруг поняла, что ненавижу не только её, но и себя. За слепоту, за доверчивость, за то, что не видела, как Кирилл ускользал из моих рук, пока я варила ему кофе и гладила его рубашки. Но в этой ненависти было что-то ещё — искра, которая не давала мне окончательно сломаться. Я расправила плечи и посмотрела ей прямо в глаза.
— Думаешь, это меня добило? — сказала я, и голос мой уже не дрожал, как раньше.
Она чуть прищурилась, словно только сейчас разглядела во мне искру, а не пепел.
— А разве нет? — бросила она с лёгкой ехидцей, будто подначивала.
— Нет, — отрезала я, и это слово вылетело так твёрдо, что я сама удивилась, откуда во мне взялась такая сила.
***
Я встала из-за стола, оставив недопитый чай и её удивлённый взгляд. На улице было холодно, ветер гнал по тротуару сухие листья, но я впервые за недели почувствовала, что дышу. Не полной грудью, не свободно — но дышу. Вика осталась сидеть в кафе, королева своего маленького мира, где люди — лишь игрушки, которые можно сломать и выбросить. Она победила, да. Но эта победа вдруг показалась мне мелкой, пустой, как блёстки на дешёвом платье.
Шагая по улице, я думала о Кирилле. Не о том, как он смеялся с Викой на пляже, а о том, каким он был раньше — неуверенным мальчишкой, который краснел, приглашая меня на первое свидание. Где-то в глубине души я всё ещё любила того парня, но он давно растворился в мужчине, который продал меня за иллюзию. Вика права: он выбрал сам. А я? Я позволила ему это сделать. Но больше не позволю никому.
***
Прошло несколько дней. Я сидела в маленькой кофейне — не той, где встретилась с Викой, а другой, уютной, с потёртыми диванами и запахом корицы. В руках был блокнот, куда я записывала мысли — хаотичные, рваные, но мои. Лена позвонила утром, и я впервые ответила ей без тяжести в голосе.
- Ты как? — спросила она осторожно.
- Жива, — сказала я и даже улыбнулась. — И знаешь, это уже что-то.
Я не знала, что будет дальше. Съёмная комната, пара коробок с вещами, работа, которую я бросила в хаосе развода, — всё это лежало впереди, как неразобранный пазл. Но впервые за долгое время я не чувствовала себя жертвой. Потеряла я не мужа, не квартиру — я потеряла иллюзию, что кто-то другой может держать мою жизнь в своих руках. И в этом было странное освобождение.
Ветер за окном гнал облака, и я подумала, что, может, завтра куплю себе кофеварку. Маленькую, простую, только для себя. И это будет мой первый шаг — не назад, не к прошлому, а куда-то вперёд, где я снова найду Анну, которую так долго хоронила под обломками чужих решений.
Меня предали, но я продолжу жить.
Читайте также от меня:
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.