"...- Ну, здравствуй, зятёк! Как дела? Голова не болит? - спросила тёща.
- Есть немного, но я с самого утра на ногах, - ответил Леонид. - Как говорит уважаемый тесть, лучшее похмелье - это работа. Вот я и стараюсь, чтобы быть как огурчик, когда к Танечке поеду.
- Ой ты, "огурчик" мой, смотри, не натвори дел, - многозначительно произнесла Елизавета Дмитриевна ..."
Опомнился Лёня, когда услышал голоса неподалёку. Догадаться было вовсе не трудно, что это Витя и Зина возвращались с танцев. Видимо, они обсуждали что-то весёлое, потому что то и дело раздавался заливистый смех Зинаиды. Лёня прижался к стогу с такой силой, как будто прирос к нему. Инна поступила точно так. Они вдвоём боялись дышать, чтобы их не застали вместе. Прошло минут пять, когда Лёня прошептал:
- Я первый пойду, а ты пока не выдвигайся, чтобы нас вместе не застали, слышишь?
- Лёнечка, как же так, ты меня здесь бросить решил? - спросила Инна едва не плача.
- Ты хочешь скандала? Забыла, как батька на порог тебя не пускал? Представляешь, что он сейчас сделает? Да и мне скандал ни к чему...
- Зачем ты так со мной? Сам пришёл, жалеть начал, а сейчас... Я ничего не боюсь, ради тебя готова и людские насмешки терпеть, и разговоры.т Ничего мне страшно, а ты...Я ведь вижу, что тянет тебя ко мне...
- Это горелка всё... - признался Лёня. - Выпил - и голову снесло.
- Пошёл вон отсюда! - крикнула Инна и уткнулась в сено, а Лёня уже шагал по дорожке, то и дело сбрасывая с себя сено, прицепившиеся и к брюкам, и к мастерке.
Он только дошёл до двора, когда его окликнула тёща.
- Зятёк, где это ты ходишь? Пришла к тебе, а на двери замок. Я уже к сватье идти хотела. Подумала, что ты у неё решил заночевать.
- Ага, я у мамки и был, - уверенно ответил Лёня, понимая, что сейчас ложь для него - это спасение. - Но решил домой пойти. Храпит она у меня, а я спить не могу.
- Серьёзно? Я и подумать не могла, - удивилась Елизавета Дмитриевна, а потом, когда подошла к нему ближе, спросила: - Что это в волосах у тебя? Сено?
- Говорю, что мамка храпит, вот я на сеновал пошёл. Как в молодости хотел спать и вдыхать ароматы сухой травы. Только возраст, наверное, уже не тот, хочется лечь в нашу с Танечкой кровать, укрыться одеялом...
- Правильно, Лёня, правильно, нечего по сеновалам шлындать. Ну, спокойной ночи, я тоже пойду на боковую, раз всё у тебя в порядке.
- Вы проверить меня пришли или что-то хотели? - не выдержал Леонид. Столь поздний визит тёщи навёл его на мысли, что она не доверяет ему, но Елизавета Дмитриевна начала уверять:
- Бог с тобой, Лёнечка, как же я могу тебе не верить? Просто выпил ты малость, вот я и подумала, что нужно навестить зятя. Вдруг плохо тебе стало. Спокойной ночи!
...Лёня не поверил Елизавете Дмитриевне. Наверняка, она боялась, что он отправится в клуб. Вот и крутилась возле его дома, ждала, когда придёт. Тут же подумалось, что тёща может сейчас встретить Инну, и тогда... У Лёни внутри всё оборвалось, когда он представил, что тёща обо всём расскажет Тане, хотя не такая Елизавета Дмитриевна и глупая. Да и Инне разговоры ни к чему. Постарается дойти до дома родителей незамеченной...
На следующий день, когда Лёня носил воду из колодца, чтобы потом, сделав всю работу поехать к Тане, Елизавета Дмитриевна его остановила.
- Ну, здравствуй, зятёк! Как дела? Голова не болит?
- Есть немного, но я с самого утра на ногах, - ответил Леонид. - Как говорит уважаемый тесть, лучшее похмелье - это работа. Вот я и стараюсь, чтобы быть как огурчик, когда к Танечке поеду.
- Ой ты, "огурчик" мой, смотри, не натвори дел, - многозначительно произнесла Елизавета Дмитриевна, качая головой. - Я вчера Инну видела. Кралась к родительскому дому как вор, словно боялась добрым людям на глаза попасться.
Лёня едва не выронил ведро, но смог взять себя в руки. Спокойно спросил:
- Это Вы сейчас к чему?
- Сам знаешь, не прикидывайся. Конечно, если не пойман, то и не вор. Только знай, зятёк, что я глаз с тебя не спущу! И Аркаше прикажу смотреть в оба, а так пока Таня вернётся, ты можешь таких дел наворотить!
- Тёща дорогая, Вы не с той ноги сегодня встали, что ли? - попробовал пошутить Лёня, но мать Тани с серьёзным видом продолжила:
- Когда жена в больнице, нормальные мужики дома сидят, а не шлындают ночью по деревне, не зная, куда себя деть. В общем, мы с тобой поговорили. Надеюсь, что ты меня услышал.
Лёня не мог успокоиться. Ругал себя на чём свет стоит. Инну видел издалека, но даже не повернулся, чтобы поздороваться. Он уже ненавидел её, хотя вчера думал совершенно по-другому. Ему снова казалось, что виновата она. Не было её, не приезжала к родителям - и ему жилось спокойно. Надо же было ей явиться! Ещё если бы он был трезв, то смог бы сдержаться, так надо же было ему выпить. И всё тёща с тестем. Это они его позвали! Оправдывал себя Лёня и давал мысленно слово любимой жене, что больше такое никогда не повторится...
***
Таня очень скучала и по Лёне, и по родителям, и по дому. Не привыкла она сидеть в четырёх стенах, казалось, что воздуха не хватает. Вязала в тихий час, читала, чтобы время шло быстрее, но как назло, оно тянулось очень медленно. В палате наслушалась разных историй от более опытных мамочек. Так получилось, что все они ждали рождения второго ребёнка, и только у неё должен был родиться первенец. Одна женщина, у которой в больнице работала знакомая, сообщила новость:
- Представляете, санитарочка моя сказала, что на днях от девочки отказались. Не понимаю и никогда не пойму я таких женщин. Как можно носить под сердцем своего ребёнка, чувствовать, как он шевелится, быть с ним одним целым, а потом взять и отказаться? Может мне кто-нибудь это объяснить или нет?
Женщины начали говорить, что тоже такого не понимают. С ними была согласна и Таня. Она в последнее время много думала и о сиротах, и о детях, живущих с горе-родителями. На такие мысли навели её записки с пожеланиями, которые дали ей ученики. Таня прочитала каждую записочку и одна её сильно зацепила. Написала пожелание ей Иринка, сестра Серёжки, к которым Таня приходила не раз домой, чтобы объяснить родителям, что надо взяться за ум. Иринка пожелала Тане и её ребёнку здоровья и счастья, а в конце сделала приписку: "Я Вас очень люблю, Вы мне как мама..." Тане было больно читать такие строки, написанные девятилетним ребёнком, не видевшим в родной семье доброго отношения от родителей... И такие дети были в каждом классе. Таня это знала. Сейчас у неё было много времени, чтобы думать и мечтать. Представляла она себе большой дом, где они с Лёней живут вместе с детишками, среди которых и свои, и усыновлённые. Хотелось Тане подарить тепло брошенным детям и тем, кто просто не нужен в своей семье. Думала она, что хорошо было бы вместо казённых детских домов с директором во главе построить или организовать что-то похожее на семью, чтобы у детей был пример перед глазами.
Таня тогда и подумать не могла, что такое станет возможно через несколько лет, а точнее в 1988 году по инициативе Альберта Анатольевича Лиханова, руководителя им же созданного годом раньше Советского Детского Фонда. В Белоруссии первый детский дом семейного типа появится на год позднее. Пока же Таня только мечтала, что такое когда-нибудь произойдёт...
Лёня, увидев глаза любимой жены, готов был сквозь землю провалиться. Чувствовал свою вину и был особенно внимателен. Рассказывал, как вместе с её родителям сушит сено, как убирает дома.
- Ты не думай, Танюша, что комната наша придёт в запустение. Я стараюсь, не сижу сложа руки. И убираю, и мою, только стирать мамка не разрешает, говорит, что умею. Сама мою одежду забирает, кроме нижнего белья и носков.
- Скоро мы вернёмся, - говорила Таня, положив руки на животик. Лёня заметил, что жена покруглела ещё больше, но ничего не сказал, подумав, что она родит и снова будет в прежней форме. Только пошутил:
- У нас, наверное, богатырь родится!
- Врач мне тоже так сказал! - ответила Таня.
***
Больше Лёня в сторону Инны не смотрел, хоть она и продолжала приезжать в выходные к родителям одна. Чтобы не вызывать подозрения тёщи, Лёня в выходные ночевал у матери, о чём Александра Ильинична рассказывала Таниной маме. Да и сама Елизавета Дмитриевна частенько приходила к ним поговорить о том и о сём. но Лёня понимал: тёща под предлогом поговорить вечерком его "проверяет". Он охотно поддерживал беседу, и тёща уже смотрела на него как раньше, без подозрений.
...В середине лета Таня родила богатыря весом четыре килограмма. Лёня собирался ехать за любимой женой и сыном. Договорился с таксистом, что довезёт их из роддома домой.
В деревне Лёня принимал поздравления от односельчан. Даже Витька Свербеев сказал, что очень рад и за Лёню, и за Таню. Подошла к нему и тётка Варвара.
- Ну, Леонид, прими мои поздравления! В мужском полку прибыло! - громогласно заявила она, а потом тихо продолжила: - Поделюсь с тобой радостной новостью, держать в себе не могу: Инна наша тоже в положении. Только-только об этом узнала. Так что и у нас скоро ребёночек будет.
Хоть стояла невыносимая жара, Лёню словно обдало холодной водой. Он поздравил мать Инны, а сам подумал: "Только этого ещё не хватало".