— Ты опять?! Ну сколько можно названивать? Я же сказала, что занята! — сорвалась я, не успев даже толком поздороваться. Голос в трубке тут же обиженно задрожал.
— Ах, вот как ты со мной разговариваешь? С матерью родной! Занята она... Царица, не меньше. Я тут, знаешь ли, загибаюсь, а ей некогда!
Я закатила глаза, чувствуя, как закипает уже привычная волна раздражения. — Мам, ну что случилось-то? Говори уже, у меня правда нет времени.
— Что случилось?! Да у меня давление подскочило, сердце колотится, лекарства не помогают! А ты... "Что случилось?" Дочь называется! — в голосе матери звучали обида и нарочитая слабость.
— Скорую вызывала? — спросила я, стараясь сохранять спокойствие, хотя внутри все уже клокотало.
— Скорую... Ещё чего! Они только и умеют, что таблетки пихать. Мне бы просто, чтобы ты приехала, посидела рядом... — ее голос стал совсем жалобным. — Поддержала бы мать в трудную минуту...
Я тяжело вздохнула, понимая, что сейчас начнется очередной виток этого бесконечного круговорота материнских манипуляций. — Мам, я сегодня правда не могу. У меня отчёт горит, дочка заболела, температура... — начала я оправдываться, хотя прекрасно понимала бессмысленность этих оправданий.
— Ах, дочка заболела! А мать, значит, подождет, пока у неё сердце совсем остановится? — заголосила мать, — Вот увидишь, помрешь ты, а никто и не вспомнит, какая ты была "занятая"!
Я молча сбросила звонок, чувствуя, как по щекам катятся слезы бессильной злости. Телефон тут же снова зазвонил. На экране высветился номер матери. Я смотрела на него, как на змею, готовую в любой момент ужалить. Что же мне делать? Снова поддаться на манипуляции? Или послать все к черту и жить своей жизнью, не оглядываясь на вечное материнское недовольство?
Мою маму зовут Светлана Петровна, и она – профессиональная пенсионерка, как она сама любит говорить. Всю жизнь проработала медсестрой в районной поликлинике, привыкла командовать и считать себя главной эксперткой по всем вопросам, особенно по вопросам здоровья и воспитания. И, конечно же, по вопросам того, как должна жить ее единственная дочь, то есть я.
Я – Елена, мне тридцать пять, я работаю швеей на дому. В маленьком провинциальном городке, где мы живем, особо не разгуляешься с работой, а шить я любила всегда, вот и нашла способ зарабатывать, не выходя из дома. Муж работает на заводе, деньги приносит, но их вечно не хватает, особенно с двумя детьми. Старшему, Андрюшке, шесть, младшей, Полинке, три. Веселая семейка.
День у меня начинается в шесть утра, когда просыпается Полинка, и заканчивается, когда укладываю ее спать вечером. Между этими двумя точками – бесконечная карусель: завтрак, игры, прогулка, обед, уроки с Андрюшей, стирка, уборка, готовка, и, конечно, работа. Швейная машинка трещит с утра до вечера, стараясь угнаться за заказами, которые, слава богу, пока есть.
Мама, конечно, считает, что я "бездельничаю" дома. "Вот я в твои годы, — любит она повторять, — работала на трех работах и еще огород тянула! А ты сидишь тут, как барыня, только строчишь на машинке". И неважно, что эта "барыня" иногда спит по четыре часа в сутки, чтобы успеть все сделать. Главное – мама считает, что я живу в свое удовольствие и не ценю ее "жертвы".
"Ты хоть бы приехала помочь матери, — голосит она в телефонную трубку почти каждый день, — окна помыть, полы натереть, в огороде помочь! Я же старая, мне тяжело!" И неважно, что я приезжаю к ней каждые выходные, тащу сумки с продуктами, помогаю по дому, вожусь в огороде. Все равно "мало", "не так", "не то". И никакого "спасибо" никогда не дождешься. Только придирки и ворчание.
А попросишь ее посидеть с внуками хоть на час, чтобы в парикмахерскую сбегать или просто отдохнуть немного, сразу в отказ: "У меня давление, сердце, спина болит! Какие внуки, ты что! Это твои дети, сама и возись!" И никакие уговоры не помогают. "Это не входит в мои обязанности", — отрезает она, как хирург скальпелем.
И вот, после очередного такого звонка, я сижу, смотрю в окно на серый осенний пейзаж, и чувствую, как внутри меня нарастает глухая обида. Почему так? Почему она так со мной? Неужели материнская любовь – это только красивые слова из книжек? Или я что-то делаю не так?
Недавно произошел случай, который стал последней каплей. Как обычно, в конце месяца, получив зарплату, я отправила маме небольшую сумму на карту. Пенсия у нее, конечно, есть, но небольшая, а я стараюсь помогать, чем могу. Да и продукты ей покупаю постоянно, лекарства если надо, тоже не отказываю. Вроде бы и вниманием не обделяю, и помогаю материально.
И вот вчера пошла я на рынок, за овощами для закруток. Толчея, шум, запахи солений и свежей зелени. Выбираю помидоры, торгуюсь с продавцом, и вдруг слышу за спиной знакомый голос.
— Леночка, здравствуй, дочка! — поворачиваюсь и вижу тетю Зину, мамину лучшую подругу, соседку по подъезду. Тетя Зина – женщина добрая и простая, всегда ко мне хорошо относилась. Рада была встрече, но что-то в ее взгляде меня насторожило.
— Здравствуйте, тетя Зина! — отвечаю улыбкой, — Как вы? Как мама?
— Да вот, живем потихоньку, — как-то неловко отвечает тетя Зина, отводя глаза. — Мама твоя что-то не очень себя чувствует последнее время. Все жалуется на здоровье.
— Жалуется, — киваю я грустно, — Это у нее постоянно.
— Да не только на здоровье, Леночка, — тетя Зина смотрит на меня уже прямо, с каким-то сочувствием. — Она вот все говорит, что ты ей совсем не помогаешь. Что бросила мать на старости лет. Что денег от тебя не видит, что жить ей не на что.
Я стою, как громом пораженная, не веря своим ушам. — Как не помогаю? — только и могу выдавить из себя. — Я же каждый месяц деньги перевожу, продукты покупаю, по дому помогаю! Тетя Зина, вы что?
Тетя Зина виновато пожимает плечами. — Ну вот что слышала, то и говорю, Леночка. Ты не обижайся на меня. Я же вижу, что ты хорошая дочь, заботишься о матери. А мама твоя... Ну, ты ее знаешь. Любит она пожаловаться. Может, ей просто внимания не хватает?
Внимания ей не хватает?! Да она меня звонками замучила каждый день! И что же получается? Я тут кручусь как белка в колесе, стараюсь ей угодить, а она за спиной поливает меня грязью перед подругами? За что? Зачем? И самое главное – что теперь делать с этим знанием? Ехать к ней и устраивать разборки? Или просто махнуть рукой и перестать вообще что-либо делать? Но как же тогда быть с чувством долга? И с материнским проклятием вслед?
Я приехала к маме вечером того же дня, не в силах держать все это в себе. Дверь открыла она сама, с недовольным лицом. — Чего приперлась? — буркнула с порога, даже не пригласив войти.
— Мам, нам надо поговорить, — говорю твердо, стараясь не показывать волнения. Прохожу в квартиру, сажусь на диван. Мама следует за мной, становится в дверях, скрестив руки на груди. Вид у нее воинственный.
— Ну и о чем же это мы будем говорить? — спрашивает она язвительно.
— О том, что ты обо мне подругам рассказываешь, — смотрю ей прямо в глаза. — Тетя Зина мне сегодня все рассказала. Про то, как я тебя бросила и не помогаю.
Лицо матери мгновенно меняется. Недовольное выражение сменяется растерянностью, потом виноватостью. — Ой, Зинка наплела тебе всякого, да ты не слушай ее, она любительница приврать, — начинает она лепетать, отводя глаза.
— Мам, не надо врать, — говорю устало. — Я же знаю, что это ты ей говорила. Зачем ты это делаешь? Зачем ты меня выставляешь в таком свете? Разве я тебе не помогаю?
Мама молчит, опустив голову. Видно, что ей стыдно, но признаться в своей неправоте она не может. Проходит минута молчания, которая кажется вечностью. Наконец мама поднимает голову и смотрит на меня уже с вызовом.
— А что такого я сказала? — заявляет она резко. — Разве я не права? Ты действительно мало мне помогаешь! Я старая, больная, а ты только о себе думаешь! Тебе жалко для матери кусок хлеба лишний купить!
— Мам! — не выдерживаю я, повышая голос. — Да я тебе половину своей зарплаты отдаю! Продукты покупаю постоянно! Каждые выходные у тебя торчу, помогаю по дому! Что тебе еще надо?!
— Надо внимания! — кричит мама в ответ. — Надо, чтобы ты меня любила и ценила! А ты только деньги свои считаешь! Думаешь, деньгами все купить можно?!
— А ты что, маму, любовь деньгами измеряешь? — уже спокойнее говорю я, чувствуя, как злость постепенно сменяется грустью и разочарованием. — Я стараюсь как лучше, мама. Но если тебе все не так, если ты не ценишь моей помощи, то может, и не стоит больше стараться?
Мама смотрит на меня в упор, молча. В ее глазах – обида, гнев, и какая-то детская беспомощность. — Вот как ты заговорила, — тихо говорит она, — Значит, ты хочешь меня бросить совсем? Оставить одну доживать век?
— Я не хочу тебя бросать, мам, — говорю уже мягче, — Я просто хочу, чтобы ты меня услышала. Чтобы поняла, что я тоже устаю, что у меня есть своя жизнь, свои проблемы. И что твои постоянные претензии и жалобы только отдаляют нас друг от друга.
Мама снова молчит, опустив плечи. Видно, что мои слова задели ее. Может быть, впервые за долгое время она задумалась над тем, что не только ей одной тяжело в этом мире. Может быть, есть еще шанс наладить наши отношения? Или это все напрасные надежды? Я смотрю на нее, жду ответа, но в комнате висит только тяжелое молчание. Тишина, которая пугает больше любых криков.
Мама молчала долго, так долго, что я уже почти перестала дышать, боясь нарушить эту хрупкую тишину. Наконец, она подняла на меня заплаканные глаза и тихо, почти шепотом, сказала: — Может, ты и права, Леночка… Может, я и правда слишком многого требую…
Впервые за много лет я услышала от нее не упрек, не жалобу, а признание собственной вины. Сердце дрогнуло от надежды. Неужели лед тронулся? Неужели мы сможем наконец-то по-настоящему поговорить, по-человечески, без обид и манипуляций? Я уже открыла рот, чтобы ответить, сказать что-то важное, примирительное… Но тут в коридоре раздался резкий, требовательный дверной звонок. Мама вздрогнула и посмотрела на меня с каким-то новым, непонятным выражением в глазах. — Это, наверное, Зинка… — пробормотала она, — За пирожками зашла, я ей обещала…
И пока она шла открывать дверь, в моей голове промелькнула тревожная мысль: а что, если этот звонок – вовсе не случайность?