Слова Нины Васильевны хлестнули, как пощёчина.
Катя застыла у плиты, сжимая деревянную лопатку до побелевших костяшек. В воздухе висел запах подгоревшей картошки и чего-то ещё - может, несбывшихся надежд?
Лёша ввалился в квартиру, на ходу стягивая ботинки. Усталость навалилась на плечи, как мокрое пальто.
— Мам, ну началось... — он осёкся, увидев окаменевшие лица жены и матери.
Нина Васильевна, маленькая и колючая, как ёж, вперила взгляд в сына.
— А что началось? Я правду говорю! Она целыми днями в этот свой ноутбук пялится, а в доме - срач!
—Нина Васильевна, — Катин голос дрожал, как струна на ветру, — я работаю. Из дома. Вы же знаете.
— Ха! Работает она! А я, значит, не работала? И детей растила, и хозяйство вела, и...
—Хватит! — рявкнул Лёша так, что обе женщины вздрогнули.
Тишина. Только шкворчание подгорающей картошки на сковородке. Катя механически помешивала её, глядя в никуда.
— Господи, ну почему? Почему каждый вечер превращается в это? — Лёша тяжело опустился на табурет, обхватив голову руками.
— Давайте просто поужинаем, — наконец выдавил он. — Молча. Хоть раз.
Ужин прошёл в гробовой тишине. Только звяканье вилок о тарелки. Лёша жевал, не чувствуя вкуса. Картошка. Котлеты. Всё как всегда, но почему-то не лезет в горло.
— Вкусно, Кать , — попытался он разрядить обстановку.
— Вкусно? Да разве ж это еда? Вот я в твои годы... — фыркнула Нина Васильевна.
— Мам! — оборвал Лёша. — Пожалуйста.
Свекровь поджала губы и уткнулась в тарелку. Катя бросила на мужа благодарный взгляд.
Потом, когда мать ушла к себе, а они мыли посуду, Катя тихо сказала..
— Я больше не могу, Лёш. Я правда стараюсь, но...
Он обнял её, чувствуя, как дрожат её плечи.
— Я знаю, милая. Знаю.
— Она считает меня никчёмной, ленивой... Каждый день, Лёша. Каждый чёртов день.
— Я поговорю с ней. Завтра. — муж устало опустил глаза.
Но "завтра" наступило слишком рано. Среди ночи их разбудил грохот.
Нина Васильевна лежала на полу, прижимая руку к груди.
— Сердце, — прошептала она.
Больница. Коридор. Ожидание. Катина рука в его руке - единственный якорь в этом кошмаре.
— Состояние стабильное, но тяжёлое, — сказал врач. — Нужен постоянный уход.
Лёша почувствовал, как напряглась Катя. Он знал, о чём она думает. Знал, что это значит для них.
— Мы справимся, — сказал он.
Вот только кому? Себе? Кате? Богу?
Дома всё изменилось. Нина Васильевна стала беспомощной. И ещё более требовательной.
— Катя! Где ты? Мне нужно лекарство!
Невестка разрывалась между работой и уходом за свекровью. Лёша помогал по вечерам, но чувствовал себя бесполезным.
Однажды вечером он не выдержал. Закрыл Катин ноутбук.
— Нам нужно поговорить.
— О чём? — в её глазах была усталость. Бесконечная усталость.
— О нас. О маме. О том, как жить дальше.
Он замолчал, подбирая слова.
— Может... может, нам стоит подумать о сиделке? Или... о доме престарелых?
Жена смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Ты... ты правда готов отправить свою маму в дом престарелых?
Лёша провёл рукой по волосам. — Я не знаю, Кать. Просто не знаю. Я вижу, как это всё нас разрушает.
Она обняла его.
— Знаешь... несмотря ни на что, я не смогу спокойно жить, зная, что мы отправили твою маму куда-то. Она часть нашей семьи. Какой бы сложной она ни была.
— Что же нам делать?
— Мы справимся, — эхом отозвалась Катя. — Как-нибудь справимся.
Они легли спать, зная, что впереди - долгий и трудный путь.
А в соседней комнате Нина Васильевна лежала без сна. Она слышала их разговор. И впервые за долгое время почувствовала укол совести. И страх. Страх остаться одной. Страх стать обузой.
Утром она встала раньше всех. И когда Катя, зевая, вошла на кухню, её ждал горячий завтрак и чашка свежесваренного кофе.
— Садись, дочка, — тихо сказала Нина Васильевна. — Нам нужно поговорить.
Катя замерла в дверях, не веря своим глазам. Нина Васильевна, в застиранном халате, суетилась у плиты. На столе дымились блинчики, пахло ванилью и чем-то ещё... возможно надеждой...
— Садись, не стой, — проворчала свекровь, но как-то мягче обычного.
Катя осторожно опустилась на стул, ожидая подвоха. Сколько раз за эти месяцы любой намёк на перемирие оборачивался новой ссорой?
Нина Васильевна поставила перед ней тарелку с блинами и села напротив. Помолчала, теребя край скатерти.
— Я слышала ваш разговор вчера, — наконец выдавила она.
Катя вздрогнула. — Нина Васильевна, мы не...
— Молчи, — Нина Васильевна подняла руку. — Дай сказать.
Она глубоко вздохнула, словно собираясь нырнуть.
— Я... я не хотела быть обузой. Никогда не хотела.
Катя молчала, боясь спугнуть этот момент.
— Знаешь, когда умер мой Петя... мне показалось, что жизнь кончилась. Пятьдесят лет вместе, и вдруг - пустота. Я думала, что у Лёшки всё хорошо, своя семья, зачем я ему? А потом он предложил переехать, и я... я уцепилась за это, как утопающий за соломинку.
Голос Нины Васильевны дрогнул. Она отвернулась к окну, пряча намокшие глаза.
— Я думала, буду нужной. Буду помогать. А вместо этого... Господи, во что я превратилась?
Катя почувствовала, как к горлу подступает ком. Она потянулась через стол и осторожно накрыла руку свекрови своей.
— Нина Васильевна...
— Нет, дай договорить, — Нина Васильевна мотнула головой. — Я вела себя отвратительно. С тобой, с Лёшкой... Я все эти дни лежала и думала. О том, как вы ухаживали за мной после больницы. О том, как ты разрываешься между работой и домом. О том, как Лёшка пытается всех примирить.
Она наконец посмотрела Кате в глаза.
— Прости меня, если сможешь.
Катя почувствовала, как по щекам текут слёзы. Чёрт, когда она в последний раз плакала?
— Нина Васильевна, я...
— Зови меня мамой, — тихо сказала Нина Васильевна. — Если хочешь, конечно.
В этот момент на кухню ввалился заспанный Лёша. Он застыл в дверях, переводя недоумённый взгляд с жены на мать.
— Что здесь происходит?
Нина Васильевна встала, расправив плечи.
— А происходит тут, сынок, то, что твоя мать наконец-то поумнела. Садись завтракать, остынет.
Лёша плюхнулся на стул, всё ещё ничего не понимая. Катя улыбнулась сквозь слёзы и пододвинула ему тарелку с блинами.
— Ешь, милый. У нас тут... семейный совет.
Нина Васильевна кивнула.
— Именно. Нам нужно многое обсудить. Как жить дальше, как распределять обязанности. И ещё... — она замялась. — Я хочу найти какое-нибудь занятие. Может, в библиотеку устроиться? Или с детьми сидеть?
Лёша поперхнулся чаем. — Мам, ты серьёзно?
— А что такого? — фыркнула Нина Васильевна. — Думаешь, раз мне под семьдесят, так я уже на свалку? Нет уж, дорогие мои. Жизнь-то, оказывается, только начинается.
Катя рассмеялась. Впервые за долгие месяцы - искренне, от души.
— Знаете что? Я, кажется, знаю, с чего начать. У меня есть подруга, она волонтёр в детском доме. Может, сходим туда вместе? Посмотрим, чем можно помочь? — предложила Катя.
— А что? Это идея! Глядишь, и внуков дождусь, пока с чужими детьми вожусь. — засияла свекровь.
— Мам! — снова поперхнулся Алексей.
— А что мам? Мне, между прочим, внуков нянчить охота. Так что давайте, голубки, не затягивайте.
Катя покраснела, но не смогла сдержать улыбки. Она поймала взгляд мужа и подмигнула.
Впереди их ждало ещё много трудностей. Старые обиды не исчезают в одночасье, привычки не меняются за завтраком. Но в это утро, на маленькой кухне, пахнущей блинами и кофе, забрезжила надежда.
Надежда на то, что любовь, терпение и немного здравого смысла могут творить чудеса. Даже в самых безнадёжных ситуациях.
Особенно в самых безнадёжных ситуациях.
Прошло пять лет. Катя стала успешным дизайнером, работая из дома. Лёша получил повышение. У них родилась дочь, Машенька. Нина Васильевна, казалось, обрела второе дыхание, помогая с внучкой и занимаясь волонтёрством в детском доме.
Но однажды утром Катя обнаружила, что все их сбережения исчезли. Нина Васильевна, страдающая от начальной стадии деменции, которую скрывала от семьи, перевела все деньги на счёт мошенников, поверив в историю о "нуждающихся сиротах". Семья оказалась на грани финансового краха, а Нина Васильевна не могла даже осознать, что натворила...
Семейные отношения - как минное поле: никогда не знаешь, где рванёт, но ходить по нему всё равно приходится.
Друзья, как всегда, жду Вас в комментариях. И если Вам понравилось – ставьте лайк 8)
