Начало здесь. Глава 1.
Зина посмотрела на равнодушное лицо столяра Алёшки, затем на лицо директора с блестящими толстыми линзами очков.
- Смеётесь всё? - спросила она последнего. – Пока сам человек не захочет, ему ничего не поможет.
Здоровенная бригадирша Рита вступила в разговор:
- А ты сама-то, Зин, сама не думала? – женщина щёлкнула грубыми от малярной работы пальцами под правой скулой, изобразив звонкий щелчок.
- К бабке съездить? – уточнила Зина. – Да ты смеёшься, что ли? – молодая женщина отставила одну ногу в сторону, встала, подбоченясь. – У меня нормально всё с этим, - она повторила знакомый многим жест бригадирши. – Хочу – п_ью, не хочу – не п_ью, - отёкшее лицо с вызовом смотрело на Риту.
- Ну да, ну да, - согласилась бригадирша.
Отвернувшись, стала размешивать обойный клей в ведре изогнутой кисточкой с длинной деревянной ручкой.
- Ладно, бабоньки, давайте работать, хорош трепаться, - Генеральный снял очки, протёр их краем рубахи. – Что приходил-то я… Зин, если твой завтра не выйдет, скажи ему, может больше не приходить. По статье увольнять не буду, по согласованию сторон подпишу. Трудовую книжку тебе отдам. Алёшка, - он подошёл к бросившему пагубную привычку бедолаге. – Евгений если завтра не выйдет, я тебе мальчишку молодого дам. Посмотришь на него, учить - не учить. В общем, думаю, сразу поймёшь, будет из него толк или нет. – Он озадаченно всматривался в бескровное лицо мужичка. – Тебе побольше закрою, как этому, наставнику, что ли. Ему пока минималку обещал. Понятно?
- Понятно, - кивнул Алёшка, выбора Генеральный ему не оставлял.
Зина шустро и аккуратно грунтовала стену. Выше локтя была повязана тряпочка наподобие бинта, чтобы грунтовка не скатывалась ниже, встретив препятствие на своём пути. Она облизывала потрескавшиеся губы, на секунду закрывая усталые глаза. Накануне вечером Женя привёл новых знакомых, невзначай разбогатевших алко_голем. Брякнула друг о друга весёлая стеклянная парочка.
- Мужики, это Зина. Баба моя. – мужчина сделал широкий жест рукой, представляя молодую женщину. Пригладил ладонью засаленные волосы на плоском затылке.
- Зин, ты это, на стол-то поставь что-нибудь. Перед людьми стыдно, её Богу! – он пару раз дунул в грязную стоп_ку, стоявшую на столе. – И тару ещё принеси, ага?
Женщина повесила пропахшую раствором, масляной краской и си_гаретным дымом, одежду в прихожей. Достала банку кильки в томатном соусе, порезала вчерашний хлеб, положила на газетку, утыканную мокрыми следами присутствия кругленького стопочного донышка.
- Зарплата через неделю ещё только, нету больше ничего, - не глядя на Женю, сказала она.
- Чё у тя баба такая суровая? – спросил шепелявый мужик с фингалом под левым глазом.
- Так она же одна в семье кормилица, приходиться терпеть, - выбрал из блюдца с окур_ками наиболее перспективный, на его взгляд, выпрямил его заскорузлыми пальцами, за_тянулся.
Мужики дружно загоготали. Евгений смотрел сквозь серый дым то на Зину, то на две принесённые стоп_ки:
- Так, вот это я сейчас не понял? Что за фокус? – он упёрся ладонями в колени.
- Я не буду, - неуверенно сказала Зина.
В последнее время она уставала на работе, хотела спать, есть, от запаха масляной краски тошнило до помутнения рассудка. Женщина «грешила» на грибы, которые соседка вместе с трёхлитровой банкой вздутых помидор выставила на днях на помойку. После «халявного» угощения Зина пришла на работу с позеленевшим лицом. Жалостливые бабоньки насобирали таблеток, у кого какие нашлись. Постелили фуфаечку в угол комнаты с ещё не поклеенными обоями, дали отлежаться до обеда. Бедную Зину тошнило так, что выворачивало нижнюю челюсть, но в пустом желудке уже ничего не было.
- Не буду, - чуть слышно повторила Зина, отводя глаза от рыбного красноватого кашеобразного месива в круглой жестяной банке.
От навязчиво-помидорного запаха желудок скрутило, как пододеяльник, выворачиваемый в четыре руки.
- Не гунди, Зинок, - уродливая фигура Евгения с обезьяноподобными длинными руками поднялась над столом, потащив за собой газету-скатерть, и опрокинув наполненные стоп_ки. – Чё-о-орт! – прорычал он, и наотмашь влепил пощёчину по осунувшемуся лицу молодой женщины.
Зина так растерялась, что сама не успела понять, что произошло дальше. Она, будто на автомате, кулаком ударила его в лицо. Не раздумывая, не примеряясь к цели, и не понимая, что будет дальше. Мужики повскакивали со своих мест, увидев непонятно откуда взявшееся раскрывшееся блестящее лезвие в руке Евгения.
- С_ка! Да я тебя ночью за_режу, т_варь ты подзаборная!
Он кричал грязные ругательства одно за другим, распаляя себя. Со_бутыльники попятились к двери, успев, однако, прихватить со стола непочатую бу_тылку. Зина пришла в себя и забежала в ванную, закрывшись на шпингалет. Раздались топающие шаги в прихожей, хлопнула входная дверь. В дверь ванной заскоблили грязные пальцы с нестриженными ногтями.
- Зинок! Зинуля! Зиночка моя! Открывай, моя хорошая, я пошутил. Пальцем тебя не трону, ей Богу, клянусь. – Пальцы стали ритмично выбивать барабанную дробь, от чего волосы на затылке молодой женщины зашевелились.
Она слышала, как булькает прозрачная жидкость, перемещаясь из узкого горлышка в горло Евгения. Как он довольно крякает, утирая изуродованный шрамом рот засаленным рукавом. Как двигается по столу жестяная банка с консервой, от того, что мужчина макает в него хлебную корку, хлюпающую, как в болотине.
Вот он снова сидит под дверью ванной комнаты, и по-бабьи визгливым фальшивым голоском просит её:
- Киса моя, рыбка моя, выйди, посиди со мной…
Зина молчала, как партизан. Она знала, что старенькая хлипкая дверь не выдержит и одного сильного удара ноги или плеча Евгения. Молодая женщина сама не знала, на что надеялась. Приступ внезапного героизма прошёл, оставив после себя ноющую тревожную боль, как после пореза тупым ножом. Теперь Зина ждала, что, может быть, Евгений на_пьётся и уснёт, и она сможет выйти. Куда она пойдёт, и как надолго, женщина не задумывалась. Зина чувствовала себя, как пойманный в мышеловку крохотный беспомощный зверёк, к которому время от времени подходит, поигрывая острыми когтями, страшный зверь, и мучает его, ласково гладя по серой шёрстке.
Сначала она сидела на краю некогда белоснежной ванны. Потом она опустилась на пол, согнув колени. Холод плиточного пола проникал в её худощавое тело, навевая грустные воспоминания о диване с вылезшими местами тонкими злыми пружинами.
Евгений, влив очередную дозу спирт_ного и похлюпав раздавленной в банке килькой, подходил и садился, привалившись спиной к облезлой, давно не крашенной, двери.
- Ну что, красавица моя, пусти своего любимого… Что ж ты так испугалась? Сама знаешь, мне ведь разок только двинуть, и я с тобой рядом буду. Любить тебя буду, не забыла ещё, как тебе хорошо со мной, - он скоблился в дверь, похихикивая, и подёргивая правым плечом.
Чем ласковее Женя разговаривал с ней, тем сильнее рос страх Зины, заглушая в ней чувство голода и холода. Она легла в нечистую ванную, свернулась клубочком, и, неожиданно для себя, задремала.
После пробуждения Зина не знала, сколько времени прошло, и который сейчас час. Она внимательно вслушивалась в неясную тишину за дверью, которая могла быть обманчивой, и прятать в своих объятиях хищного Евгения.
Не было слышно ни скрипа половиц, ни глубокого мужского дыхания, ни кипения чайника, ни льющейся воды. Ничего.
Женщина еле слышно выдохнула, собравшись с силами и медленно отодвинула металлический шпингалет. Высунула голову, готовая спрятаться обратно в своё логово. Не заметив присутствия Евгения, на цыпочках прошлась по пустой квартире. Закрыла на замок входную дверь. Вошла в зал и села на диван, покрытый грязным, местами прожжённым, покрывалом. На столе валялась пустая бу_тылка, вылизанная до блеска консервная банка, несколько стопок. Старые пожелтевшие часы, освещённые робкими утренними лучами, показывали половину седьмого утра.
Зина поставила чайник. Ополоснула сахарницу, хранившую остатки сладости на стенках и на дне, сделала себе чай. Открыла окно, вдохнув утреннюю прохладу, благодарно укрывшуюся под рябиной. Во двор, пошатываясь из стороны в сторону, вошёл Евгений. На груди его и на левой бочине виднелось неровное бордовое пятно, которое, казалось, разрасталось на глазах. Он дошёл до деревянной лавки, над которой, упираясь в голубизну неба, росла старая рябина. Опершись длинной рукой, осторожно, будто боясь обидеть дерево, опустился на лавку. Безвольно завалился на бок, и уставился на Зину немигающими глазами.
Женщина вспомнила, как однажды видела ЭТО. Как ей казалось, что после ЭТОГО её жизнь никогда не будет прежней, что она больше не сможет чувствовать вкус пищи, тепло солнца, радость сна.
Теперь она знала, что жизнь будет продолжаться дальше, будет крутиться, как старое колесо водяной мельницы, местами обглоданное голодной водой. Зина закрыла окно, села к нему спиной и начала пить сладкий чай, согревающий её продрогшее нутро и оставляющий терпкий вкус на языке.
На работе из-за бессонной ночи клонило в сон. Зина, казалось, готовы была уснуть стоя, не прекращая работы по грунтованию квартирной стены. Подъехала милиция, уверенно стуча каблуками сапог, вошли двое.
- Евгений Семашко твой сожитель? – среди работающих женщин они опытным взглядом безошибочно «выцепили» Зину.
- Я не знаю, - привалившись к сырой стене, сказала она.
- Как не знаешь? В твоём дворе нашли его за_резанным? – сотрудник Внутренних Органов принял её ответ за попытку сокрытия информации.
- Я фамилию его не знаю, - женщина попыталась придать голосу уверенность. – Евгений, да, со мной в квартире жил.
- Собирайтесь, гражданка, до выяснения обстоятельств проедемте, - обыденно произнёс хозяин одной пары сапог, будто Зина каждый день ездила с ними в отделение.
Она равнодушно натянула синюю робу с белеющими, словно шрамы, пятнами не отмывающейся краски.
- Бывайте, бабоньки, - Зина щёлкнула каблуками разношенных мужских ботинок, и, пристроившись за первым милиционером, пошла с ним «в ногу», повторяя раскачивающиеся движения массивной фигуры.
Второй хмыкнул от неожиданности, и тут же с размаху ударил по Зининому ботинку, от чего она, будто поскользнувшись на месте, упала, нелепо растопырив перед собой бледные руки с длинными пальцами.
На свои руки смотрел и Эдик, присевший «на дорожку», оставляя родительский дом. Хотелось прыгнуть с обрыва в глубокое озеро, на которое он ездили в его детстве с родителями. Нырнуть поглубже, смыть все тяготы и недоразумения, и вынырнуть в тёплом солнечном детстве, размахивая отросшими за дни летних каникул, волосами. Но не было ни машины времени, ни волшебного озера забвения.
«Мама, я уехал» - написал он острым длинным почерком на небольшом полосатом листке, вырванным из солдатской записной книжки. Перекинул лёгкий рюкзак через плечо, и налегке отправился на железнодорожный вокзал, равнодушно встречающий и провожающий длинные пассажирские поезда, бесконечные грузовые составы и вечно спешащие пригородные электрички.
Молоденькая кассирша, похожая на девочку-старшеклассницу, глядела во все глаза на широкоплечего солдатика в дембельской форме. Её глаза сияли, как фонарики впервые зажженной новогодней гирлянды.
- Вам куда? – спросила она, теребя взрослую мамину брошь, прицепившуюся под правой ключицей.
Эдик назвал место назначения, почему-то задумавшись, будет ли Лиза так же волноваться, увидев его.
Со стола юной кассирши упала ручка, и закатилась под стол.
- Я сейчас, - кивнула она парню, будто оправдываясь.
Парень чувствовал одновременно неловкость, смятение и гордость от открытого полудетского восторга молоденькой кассирши.
Наконец, он купил билет, положил его в паспорт, который убрал во внутренний карман кителя. Пошёл по вокзалу, высматривая место, где можно пересидеть до отправления его поезда. Он проходил мимо азартно спорящих мужичков, мимо влюблённых парочек, мимо дедушек с откровенно партийными лицами, с которыми неизбежно придётся обсуждать правильность внутренней и внешней политики разваливающегося на глазах, государства. Эдик сел на дальнем ряду, облюбованном старушками. Рассмотрев такой вариант, как наиболее безопасный, сел, положив рюкзак на колени, и крепко обхватив его руками, сцепленными в «замок». Протянул ноги в берцовках под впереди стоящее сиденье, почувствовал, как расслабляются мышцы спины. Легче становилось и голове, в которой сцены, увиденные в родительской квартире, сменялись картинками не такого далёкого прошлого.
Лиза нежно держала его за руку, улыбаясь и заглядывая в лицо. Вот она смотрится в отражение магазинной витрины, поправляя растрёпанные хитрым ветром волосы, не замечая, как прижавшись спереди, платье плотно облепило её молоденькую фигурку.
- Солдатик, - неприятный хриплый голос спугнул и Лизу, и весенний вечер. – А, солдатик!
- Да, - сказал Эдик, придерживая рюкзак левой рукой, правой потирая слипавшиеся глаза.
- Долго тебе ещё тут мариноваться? – хриплый голос будто пилил тупой ножовкой по оргстеклу.
- А что? – парень вытянул вперёд руку, и тут же поднёс запястье с тикающими стрелками к глазам.
- У меня тут хата недалеко, - мужик в натянутой на глаза кепке стрелял бегающими глазками из стороны в сторону. – Со всеми удобствами, чуешь, о чём я говорю? – грубые ладони очертили силуэт женской фигуры типа «песочные часы».
Эдик молчал, не сразу сообразив, что ответить мужику с неприятным голосом.
- Голодный, небось, - хмыкнул хриплый. – Недорого, между прочим.
- Нет, спасибо, - парень наконец нашёлся с ответом.
- Да ладно, не скромничай, знаю я вас. За уши потом не оттащишь. Знаешь, сколько поездов без своих пассажиров ушли? – хвастался своими профессиональными подвигами мужик в кепке.
- Не, не, - брезгливо поморщился Эдик, представил полный поезд увлечённых сладострастных военнослужащих.
Мужик, не сказав ни слова, так же быстро пропал, как и появился.
Старый облезлый вагон поскрипывал, прося пощады от многокилограммовых чемоданов и баулов. От бесконечного множества обувных пар, протоптавших в центре прохода коричневое напольное покрытие до дыр. Он сжимал в своих тесных объятиях тела пассажиров, не давая вытянутся им во всю длину на «прокрустовом ложе». Они, лишь забывшись тревожным сном, могли высунуть ступни в не первой свежести носках в проход, заставляя других людей кланяться и запинаться о них.
Шторки беспомощно болтались, напрасно пытаясь вспомнить своё первое белоснежное путешествие. В вагоне стоял запах жареной курицы, варёных яиц, огурцов, и крепкого перегара. Туда-сюда сновали дети, хлопая тамбурными дверями, о чём-то громко споря между собой.
Поезд, покачнувшись, тронулся. Нехотя постукивая смазанными колёсами, разгонялся, будто пущенный под откос чьей-то огромной рукой. Спустя несколько часов люди засыпали в ночном вагоне, приравненные друг к другу одинаково скромными квадратными столиками и недокипячёной водой из титана.
Впервые за долгое время Эдику не спалось. Духота вагона усиливала тяжесть в широкой груди, распираемой ожиданием встречи.
Зябкая ночь выпавшей росой остудила вагон со спешащими людьми. Недавно познакомившиеся, оно казались уже близкими друг другу. «Синдром попутчика» приоткрыл много тайн, рассказанных под покровом случайной ночи, кого-то вылечив, а кого-то заразив, заставив по-другому взглянуть на обстоятельства своей жизни.
Улыбающийся парень вышел на полупустой перрон, уверенно зашагал вперёд. Сел в трамвай, привычным движением поправив голубой берет на затылке.
Через полчаса он входил во двор Лизиного дома.
Эдик в эту минуты забыл о своих случайных армейских связях, о полузнакомстве с Сашей, и впечатлительной девочке-кассирше. Только в самой глубине его серо-голубых глаз притаилась крохотная тень, блик, отсвет прожитых без Лизы скоротечных минут удовольствия.
Невысокий, но крепкий, широкоплечий, с открытым лицом, он, казалось, излучал уверенность и силу. Дембельская форма с белыми аксельбантами и белым ремнём, голубой берет, белозубая улыбка могли обмануть кого угодно.
Кого угодно, только не его вчерашнюю девочку Лизу, которая ходила вместе с ним в детский сад, а затем сидела за одной школьной партой.
Продолжение следует.
Путеводитель здесь.