«…Рано утром все деревенские пришли проводить Пелагею в дорогу. Фрося собирала корзину и болтала без умолку:
— Сала тебе, семачек, рыбки…
— Ну тетка Фрося! Ну что ты придумала? Ничего не возьму!
— Ня забижай мене, Палашенька! Возьми хочь чавой-нябудь. Можат, хочь гуську? Да сахару?
Фрося несмело шагнула к Палаше, она открыла ей свои объятия. Бабка крепко обняла женщину и снова взялась за свое:
— Ты ужо возьми усе, а? Ня забижай мене, я к тебе так прикяпела! Любушка — племянница мене, так и ты, стало быть, тожа таперича».
Часть 106
— Пелагеюшка, родныя моя! Сестрица моя! Да как жа енто? Ты как мене нашла? — Любаша плакала, целовала сестру.
Палаша тоже плакала, обнимая Любаву, проговорила сквозь слезы:
— Муж твой, однако, меня нашел. Три дня я уже здесь. Тебя лечу, деревенских вон всех вылечила.
Бабка Фросинья поддакнула:
— Енто точно! Была б хата-то побольша, так ужо у нас лазарет бы был!
— А ня захворала бы я! Ой жа лихо какоя! Жисть какая! — покачала головой Любаша. — Господь-то как управил! А? Ну ежели никак по-другому-то. А мы усе ропщем!
Любава обнимала сестру, потом отстранялась, пристально смотрела в глаза, будто старалась запомнить каждую черточку лица Палаши.
— Ноженька! Иде ж твоя ноженька?! — спохватилась она и беспокойно глянула на культю.
Пелагея инстинктивно одернула юбку и проговорила:
— Так фриц отнял, знамо дело. Где ж еще.
— Говоришь ты ня по-нашему...
— Училась на курсах сестринских, потом война свое дело сделала. Почти пять лет все ж. Срок немалый.
Любаша взяла руки сестры, прижала к лицу, поцеловала многократно:
— Воевала, сестричка моя... Скульки ж горя ты повидала...
Фрося стояла чуть поодаль и тоже беззвучно плакала, она была не в силах выйти и оставить сестер одних. Старушка воспринимала все так, будто это происходило с ней. Любаша была словно ее частью.
— Тетка Фросинья, — обратилась к ней Люба.
Ей так хотелось поделиться своим счастьем со всем миром:
— Вот сестра моя, Пелагеюшка!
Фрося прикрыла глаза и кивнула: рада, мол, за тебя.
— Усю жисть я хотела хочь кого-то повстречать из своих. Кузнеца видела как-то на ярмонке. Отвернулси он от мене.
«Эх знала бы ты, что он и от своих-то отворачивался, живя с ними под одной крышей!» — подумала Палаша, но вслух говорить не стала.
— Силантий мене батя, ня кузнец. Прости! — виновато опустила глаза Люба.
— Любаша, это ж как ладно-то, что тебя отдали. У нас-то после смерти мамки ничего доброго и не было. Отец тут же бабу приволок — ей на нас плевать было, а потом и нам друг на друга. Батя сам по себе, Аксинья сама, и мы все по углам.
— Палашенька, а хто ишшо: братовья аль сестрицы? Хто есть у нас? Сколь
нас?
— Семья была большая — восемь детей, но сейчас пятеро нас. Это с тобой вместе.
— Ой, горюшко! А чавой случилоси с имя, с тремя-то? Погибля, штоль? Ишть хворые быля?
— Братовья на фронте погибли, Евдокия сгинула. Никто ничего не знает про нее. В сорок третьем дело было. Может, убили, хотя немец не стоял у нас. Не знаю, и никто ничего не знает. Ушла за ягодой в лес, да так больше и не вернулась. Не искали. Времена не те были.
— А остальныя? Дружишь с имя? Иде они? У Волошине? Аль ишшо иде-то?
Пелагея покачала головой.
— К отцу ходила после войны. Плохо принял. Один он сейчас. Не пойду больше. К Зине ходила, да только она меня на порог даже не пустила. Кирьян вроде в городе. А про Соню — даже не знаю, где она, что с ней.
— Ой, как жа енто?! Родныя жа мы! Как жа? Низя так! Ой грех! Ты мене обещайся, што мы с тобой дружить будям!
— Любушка моя, родненькая! Обязательно! Обещаюсь.
— Палаша, можат, как совсема я хорошая стану, так дойдем до бати и до Зины? — предложила Люба.
Пелагея поцеловала сестру и тепло улыбнулась:
— Ага, мы ж с тобой знатные ходоки! Год итить будем! — улыбнулась Палаша. — Ложись-ка, отдыхай, милмоя. А там поглядим. Да и укол пора тебе делать, шприц надо кипятить. Завтра Демьян за мной приедет.
Опечалилась Пелагея.
— Да как жа енто! — вскрикнула Любаша. — Чавой жа деется? Токма появиласи у мене ты — и ужо завтре уедешь? Наговоритьси бы нама! Можат, останесси?
— Так ты выздоравливай — и приезжайте с Федором, с ребятишками. Давайте на ноябрьские? А? Подвода-то найдется? Или Тимоху за вами отправить?
— Найдется, милка моя! А то как жа! С под зямли достанем!
— И ты, тетка Фросинья, тоже приезжай в Высокое, — Палаша с любовью глянула на Фросю.
Та обрадовалась, засияла, услышав, что и ее зовут погостить.
— Валентина всем рада будет, и Настенька у меня хорошая девчушка, — добавила Пелагея.
— А кто ж енто? Валя да Настенька.
— Все, сестричка моя, хватит тебе на сегодня! Утомилась ты, я же вижу. Укол — и спать. Разговоры потом.
Фрося закивала головой, поддакивая Пелагее:
— Спать, спать! — зачастила она. — Ишть пущай хвороба совсема ба ушла, да с робятами ба усе ладно было.
— Все хорошо у нас теперь будет, тетка Фрося. Все ладно.
— Палашенька, скажи хочь про Настеньку и Валю. Я жа ня усну таперича. Кто они мене? — не унималась Любаша.
— Настенька была сиротой, пока со мной не встретилась, а потом и с отцом своим. Я ее из госпиталя привезла, где мне ногу отрезали. Она спасла меня, из-под завала вытащила. А потом и отец ее нашелся.
— Так ты с им? — просияла Любаша.
— Нет, милмоя, женился он, у нас в деревне живет.
— А ты?
— А я? Потом расскажу тебе все. Ладно?
Любаша кивнула.
— А Валя што ж?
— А Валечка — это моя свекровь.
— Так значат, есть муж усе ж таки?!
Ну как рассказать сестрице о своей запутанной жизни?
— Есть, но Валя не его мать. Она — мать моего первого мужа. Думала я, убит он, и похоронку получила. А они на меня. И оба мы живые.
— Как жа? — вскрикнула Любаша.
Палаша решительно поднялась.
— Люба! Мы ж только нашли с тобой друг друга. Ну не торопись. Да и слаба ты. Отдыхай, а я во двор пойду покурю.
— От жа война проклятуша! — только и вымолвила Любаша.
«Все поняла сестричка моя! Все поняла!»
…Рано утром все деревенские пришли проводить Пелагею в дорогу. Фрося собирала корзину и болтала без умолку:
— Сала тебе, семачек, рыбки…
— Ну тетка Фрося! Ну что ты придумала? Ничего не возьму!
— Ня забижай мене, Палашенька! Возьми хочь чавой-нябудь. Можат, хочь гуську? Да сахару?
Фрося несмело шагнула к Палаше, она открыла ей свои объятия. Бабка крепко обняла женщину и снова взялась за свое:
— Ты ужо возьми усе, а? Ня забижай мене, я к тебе так прикяпела! Любушка — племянница мене, так и ты, стало быть, тожа таперича.
— Возьму, тетушка, возьму. Особливо сахарку. Худо у нас с ним. Все есть — у нас председатель шибко хороший, — а вот с сахарком не ладно. Детей много…
— А и хорошо как! Дети — это ж как любо-то. Вона фриц-то сколь побил мужаков да баб.
— Ничего, Фросенька, как-нибудь.
Фрося перекрестилась и боязливо перекрестила Палашу. Та лишь улыбнулась, ничего не сказала. Но улыбка быстро уступила место грусти. Пелагея посмотрела на Любушку.
Федор отвлек тетку Фросю разговором, он понимал, что сестрицам надо побыть вдвоем.
— Любушка, долечись обязательно. Я уж и Фросе и Феде наказывала, чтобы берегли тебя. Прости, сестрица, ежели чем обидела.
— Да чавой жа? Чавой! Усе ладно было, и я радуюсь на тебе! Благодарствую тебе, Палашенька.
Сестры обнялись.
— Ну усе, бабы, пора выезжать. Как бы нас дожичком ня намыло, — Демьян поторапливал.
Федор с Демьяном помогли Палаше усесться на телегу.
Люба долго еще стояла на дороге, не желая заходить в хату. И лишь только тогда, когда телегу было невозможно рассмотреть, она глубоко вздохнула, улыбнулась и зашла.
…В Высокое въехали поздно вечером. Палаше не терпелось побыстрее оказаться дома, и она все время подгоняла Демьяна:
— Да что ж твоя лошадь плетется так!
Чем ближе подъезжали к хате, тем нетерпеливее становилась Пелагея. Сердце замирало от предвкушения встречи с Валей и с Настенькой. Но судьба преподнесла ей встречу не только с ними. Когда подъехали к дому, Палаша сквозь листву заметила сидящего на скамейке мужчину. Кто бы это мог быть?
Навстречу ей поднялся радостный Иваныч.
Друзья! Мой канал все-таки попал в теневой бан. Вытащить из него возможно только вашей активностью. Поддержите меня, пожалуйста, чтением, лайками и подпиской. 🙏🙏🙏
Татьяна Алимова
все части здесь⬇️⬇️⬇️
Прочитайте еще один рассказ
