Найти в Дзене
Книготека

Невинные

Ой, какая мебель досталась Лиде от бабки, это же сдохнуть можно! Буфет девятнадцатого века, весь резной, вычурный, красного дерева, «николаевского ампира», работы самого Тура! Столик – жакоб, стулья – две штуки, изумительная кушетка и большой круглый стол на мощных великанских «ногах». Кто сотворил сие совершенство, неизвестно. Зато пережил этот стол три войны и перестройку с лихими девяностыми, и хоть бы что ему! Бабушка Паня, старенькая, хорошенькая, как и почти все старушки, рожденные в начале прошлого века, наполненная доверху историями и легендами, «ушла» спокойно, без мучений, во сне. И до последнего находилась в ясном уме и трезвой памяти. Лида любила бабку Паню больше матери. Мама, человек заводской закалки, на пару с отцом, всю жизнь – на работе. Вся жизнь родителей расписана была по графику: день, ночь, отсыпной, выходной, опять – день, ночь, отсыпной, выходной в цехе спекания. Там какой-то шутник написал на входе: «Добро пожаловать в ад». Это уже после распада СССР написал,

Ой, какая мебель досталась Лиде от бабки, это же сдохнуть можно! Буфет девятнадцатого века, весь резной, вычурный, красного дерева, «николаевского ампира», работы самого Тура! Столик – жакоб, стулья – две штуки, изумительная кушетка и большой круглый стол на мощных великанских «ногах». Кто сотворил сие совершенство, неизвестно. Зато пережил этот стол три войны и перестройку с лихими девяностыми, и хоть бы что ему!

Бабушка Паня, старенькая, хорошенькая, как и почти все старушки, рожденные в начале прошлого века, наполненная доверху историями и легендами, «ушла» спокойно, без мучений, во сне. И до последнего находилась в ясном уме и трезвой памяти.

Лида любила бабку Паню больше матери. Мама, человек заводской закалки, на пару с отцом, всю жизнь – на работе. Вся жизнь родителей расписана была по графику: день, ночь, отсыпной, выходной, опять – день, ночь, отсыпной, выходной в цехе спекания. Там какой-то шутник написал на входе: «Добро пожаловать в ад». Это уже после распада СССР написал, когда всем пофигу на все стало. Надпись убрали в десятых, при олигархе уже, чтобы перед президентом не позориться.

Ну, это – лирические отступления. В общем, Лида помнит себя еще маленькой Лидусей, в клетчатом платье (ах, какая же эта была клетка – нежные тона, розовые, лиловые, зеленые, как радуги), с затянутыми до «узкоглазия» косами-баранами, вся чистенькая и балованная, практически с Паней не расставалась. И основной игрой Лиды, игрой воображения, фантазией и сказкой, был бабкин буфет в завитушках.

Чего там только не было: и посуда «старорежимная» еще, и статуэтки из моржовой кости, и фарфоровые балерины, и лекарства, и духи какие-то древние, загустевшие уже, масляные, в диковинных флакончиках, и шкатулки с бусами, с пуговками, коробочки с квитанциями, письмами, открытками, альбомы с фотографиями, самодельные, из открыток сшитые, ларчики, с медалями и значками… Ух… А, главное, если хорошенько подумать и потрудиться, где-то, в одном из многочисленных тайных уголков буфета можно было раздобыть настоящее сокровище: конфеты, орехи, леденцы, и прочую прелесть, вроде персиков в собственном соку и клубничного (ням) варэнья! Бабка Паня так и говорила: «Варэнье!»

- Опять ты, коза, банку почала! – ругалась Паня, - опять, не спросилась! Прячу, прячу, прячу, прячу, а она, задрыга такая, находит и находит, находит и находит! Ты как находишь-то, Лидка, варэнье-то?

Лида, вся красная, прекрасная, потупив свою аккуратную головку, отвечала:

- По запаху!

Сколько мама ругалась с Паней из-за этих «мебелей»! Она с отцом первое время после замужества жила в Паниной квартире, и ее буквально тошнило от буфета, стола, стульев… Ну, ее от всего тогда тошнило, четвертый месяц беременности шел.

- Мам, выкини свои дрова на помойку! Повернуться негде! – ныла, не давала покоя, требовала…

Паня стойко держалась, говорила что-то про память и качество на века. Дочери на века было глубоко плевать. В ее воображении рисовалась югославская стенка и финская тройка. И элегантный журнальный столик на тоненьких ножках. А еще торшер и фотообои на стене. Модно, молодежно, стильно. Панины «динозавры», съедающие почти все пространство комнаты, ее ужасно раздражали.

Хорошо, что завод дал молодым квартиру. И югославскую стенку и финскую тройку родители с придыханием и радостью добычливых охотников тащили уже в свою двушку.

Кстати, потом и у Лиды начались точно такие же разборки с мамой по поводу отвратительной, уродливой фанеры, пылесборника, опилочного недоразумения, съедающего почти все жилое пространство комнаты. Вечный спор отцов и детей. Классика!

С сыном разборок не было. Сын Лиды, Вовка, пофигист, каких еще поискать. Вовке плевать с высокой колокольни на родительскую мебель. Кстати, мебель у Лиды самая простецкая и лаконичная. Тоже из фанеры. В Икее покупали когда-то. Радовались, как дети. На деле -*овно! Разваливаться начала уже на второй год. Потому и решили обставить дом надежными, на века, вещами, благо, что площадь дома позволяла это сделать. Бабушкину столу и буфету уже выделено самое почетное место. Их там ждут, как дорогих гостей.

А квартира? Что, квартира… Квартиру решено было продавать. Вовке-пофигисту на свадьбу такой царский подарок сделать. Вовка после армии, не заезжая домой, отправился в Питер. Там уже пять лет живет. Там и женится. Девочка хорошая, милая. И… местная, то есть, из Череповца, откуда Вова родом. Нет, ну надо же так? Стоило бросать все, чтобы собственный самовар… Ладно. Проехали, лишь бы человек был хороший. А Полинка – прекрасная. На кой черт им дался этот Питер, непонятно. Ну, с Вовкой – понятно. Вовка втрескался в этот город с первой встречи.

Нашли друг друга, полюбили. Маются в съемном клоповнике. Лида помалкивала: пускай, может, надоест молодым эта вся романтика, и вернутся дети домой. Нет. Не хотят. Женятся и берут ипотеку. Ну, вот им и первый взнос. Хороший подарок? Еще какой!

***

Настал черед вытаскивать из квартиры бабушкину мебель. О! Это целая песня. Длинная такая, энергичная, матерная песня. Если со столом, ломберным столиком, кушеткой и стульями можно было справиться, то с буфетом номер не пройдет. В буфете весу… Тонна, наверное. Буфет решено было освобождать от вещей, разбирать на составляющие и только потом, помолясь, транспортировать.

Лида явилась в бабкину квартиру с утра пораньше, вооруженная коробками. Работа предстояла кропотливая: освободить буфет от бабушкиного богатства, аккуратно распределив по ценности. А потом дождаться мастеров, которые должны были разделить буфет на три разных сегмента, и чтобы аккуратно, без сколов и трещин. Лида запаслась банкой кофе, водой и бутербродами. Целый день придется потратить на все это.

Пыли было много. Лида пожалела, что не обратилась к реставратору, прежде, чем перевозить мебель. Ладно, поживем, увидим. Главное – сначала освободить этакую махину. Через полчаса работы она совсем забылась, унеслась в далекое детство – каждая вещица, каждая бусинка, каждый клочок бумаги напоминал о далеких годах. И этот неповторимый запах… Прошло целых три часа, а у Лиды еще и «конь не валялся». Лида листала старый альбом с черно-белыми фотографиями, где люди находились в особенных позах. Особенные повороты головы. Особенные взгляды. Прически. Руки. Торжественность во всем. Красота и легкость салонных фото.

Или, вот, напряженные, серьезные, в струночку… Волнуются. Вся семья в сборе, взгляд обращен в объектив, будто это не объектив, а, господи, прости, дуло автомата. Или – групповое фото на природе. Качество не очень, зато и участники портрета расслаблены, веселы, молоды, естественны. Приятно смотреть. Нет, как все-таки, баба Паня была хороша в молодости. Совсем не в их породу. Все в материнской родове, прадедушки и прабабушки, мама, и она сама, Лида, представляли собой крепко сбитых, плотных, как из глины вымешанных людей.

Финно-угоры. Невысокие, но плотности такой, будто из каучука сделаны. Ударь об пол – подпрыгнут. У женской половины вообще талии отсутствуют, хотя в теле ни жиринки. Крестьянская косточка, лесная, трудовая. От тоненькой, воздушной Пани отличаются, как гнедые рабочие, пузатые, коротконогие простенькие лошадки отличаются от орловских рысаков.

И лица, может быть, и симпатичными считались, но на современный взгляд Лиды, совершенно некрасивые, излишне квадратные, скуластые, с низким лбом, тонкогубые, с глубоко посаженными глазами. И тут – баба Паня… Какай-я… Вот она, на послевоенной карточке, в компании молодых людей, в лодочке плывет. Все – люди, как люди: разевают рты в песне под гармошку, руками машут, жизни радуются. И эта… Ой, ну посмотрите на нее: наособицу от развеселой компании, в белокурой прическе – цветок кувшинки, головка склоняется к плечику, и тонкие пальчики касаются водной глади. Ой, принцесса Турандот, прям.

- То-то и замуж тебя никто не взял, - любуясь, шепчет Лида, - дурочка. Проще надо было быть с людьми. Не воображать.

Бабушка Паня родила маму Лиды вне брака. Ну тогда и время было такое, половина страны – безотцовщина. Ничего, вырастила. Особого аристократизма Лида в бабушке не замечала, видимо сняли с нее стружку годы одинокой, безмужней жизни. Однако, интересно, такая красотуля, просто дюймовочка, лапочка, беленькая, как фарфоровые куколки в буфете… Откуда такая прелесть на местных болотах появилась? Вовка, кстати, удался в бабушку Паню. Тоже тонкий, стройный, беленький, голубоглазый. Тоже… Турандот… Не от мира сего мальчик. Будто его не мама Лида, простая, земная женщина, родила, а фея со звезды прислала…

Так. Стоп! До ночи не разгребет Лида содержимое буфета. А тут еще коробки, нераспечатанные даже, с мельхиоровыми ложками. Наборы вилок с ручками, выполненными под «костяные». Серебряная солонка.

Посуда, боже, какая прелесть, эта посуда! Мама, помнится, так просила у бабушки этот сервиз. Ей надо было поставить что-то в зеркальный сервант новой стенки. Очаровательная супница и набор на двенадцать персон замечательно смотрелись бы. Бабушка не отдала, бубнила все, мол, расколотит дочь сервиз, внучке на свадьбу подарить нечего будет… И не подарила. Лида тогда совершенно не страдала вещизмом. Лида тогда оценивала вещи с другого ракурса: за сколько можно продать то или другое. Голодуха и безнадега Лидиной молодости сделали свою работу. Потому, уже мама убедила бабушку не дарить внучке такое… Про… Продаст, в общем. Правильно и сделала.

Ох, как быстро летело время. Справилась, слава богу. Все аккуратно разложено по коробкам, надежно упаковано в бумагу, заклеено скотчем. Через несколько минут позвонили рабочие, попросили подождать немного, скоро будут. Лида налила себе кофейку в старую, щербатую кружку с уточкой. Ту самую, Лидину, из далекого детства. Она пила из нее чай и какао. Надо же, жива старушка. Даже не разбилась. И ее необходимо бережно упаковать – память.

Пила кофе и смотрела на буфет. Красавец! Немного поколдовать реставратору, кисточкой очистить от древней пыли, копоти и жира, и заиграет лаковая поверхность благородной древесины… Однако.

Лида отставила кружку. Вновь открыла нижние ящики. Опять закрыла. Отошла. Посмотрела, приблизилась снова. Выходило, что с правой стороны нижнего ящика места меньше, чем с левой. Что это? Похоже, внутри какая-то полость, искусно замаскированная, что и не заметно…

Лида простукивала внутреннюю стенку. Так и есть – там – пустота. Или не совсем пустота. Клад? У Лиды покраснели щеки. Давление, наверное, подскочило. Ну, конечно! Безусловно! Точно! Клад! У такого буфета обязательно должна быть своя тайна! Своя история! Свой личный «скелет»!

Окончание здесь

Автор: Анна Лебедева