– Прости, Катя. Я больше так не могу.
Олег стоял в дверях с небольшой спортивной сумкой. Такую же берём, когда едем на пару дней к родителям или в фитнес-зал. Только сейчас в ней умещалась целая жизнь – его новая жизнь. Без меня.
– Что значит "не могу"? – Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. – Мы же ещё недавно планировали отпуск... Ты говорил про Черногорию!
– Планировали, – он как-то странно усмехнулся. – Знаешь, сколько всего мы планировали за эти пять лет? А по факту? Всё те же серые будни, работа-дом-работа. Я задыхаюсь, понимаешь?
Не понимала. Совершенно не понимала! Разве может быть серой жизнь, где каждый вечер мы вместе готовим ужин, где по выходным выбираемся в парк или к друзьям, где...
– У тебя кто-то есть? – вопрос вырвался сам собой.
Олег отвёл глаза. И это молчание сказало больше любых слов.
– Катя, давай без драм. Я просто хочу начать всё заново. Мне тридцать два, и я имею право на...
– На что?! На то, чтобы предать всё, что между нами было?
– Ладно…
Он вздохнул, поправил лямку сумки на плече и просто вышел. Вот так – без объяснений, без попытки что-то исправить. Просто закрыл дверь с той стороны, оставив меня наедине с тишиной нашей... теперь уже моей квартиры.
Первые дни я существовала на автопилоте. Работа-дом-работа – тот самый режим, который так раздражал Олега. Только теперь без уютных вечеров вдвоём, без его дурацких шуток за ужином, без тёплого плеча рядом по ночам.
Телефон молчал. Ни звонка, ни сообщения – будто пять лет брака испарились в одночасье. Подруги пытались вытащить меня "проветриться", но я отказывалась. Какое там проветривание, когда даже простой поход в магазин превращается в пытку? Везде мерещится его силуэт, знакомый профиль, родной голос...
А потом, спустя месяц, я поняла, что со мной что-то происходит. Сначала списала на стресс – мало ли что с организмом творится на нервной почве. Но внутри уже зарождалось странное предчувствие.
Три теста. Все положительные.
Я сидела на краю ванны, глядя на эти предательские полоски, и не знала – смеяться или плакать. Столько лет мы мечтали о ребёнке, планировали, ждали... А теперь?
Телефон в руке казался неподъёмным. Номер Олега я знала наизусть, но палец завис над кнопкой вызова. Имеет ли он право знать? А я – имею ли право скрывать?
Экран внезапно ожил – входящий от свекрови. Вот уж кого я точно не ожидала услышать.
– Катенька, девочка моя... – голос Марины Петровны дрожал. – Ты только не волнуйся... Олег в больнице.
Мир снова качнулся, теперь уже по-настоящему. В ушах зашумело, а перед глазами поплыли чёрные точки.
– Что... что с ним?
– Авария. Он ехал к этой своей... – свекровь запнулась. – Неважно. Врачи говорят, состояние стабильное, но...
Я уже натягивала куртку, зажав телефон между ухом и плечом. Тесты так и остались лежать на полке в ванной – немые свидетели того, как судьба порой выкидывает самые неожиданные повороты.
"Только живи, слышишь?" – мысленно обращалась я то ли к Олегу, то ли к крошечной жизни внутри себя. – "Просто живи..."
Больничные коридоры. Сколько судеб, сколько историй хранят эти стены? Я бежала, почти не разбирая дороги, только цифры палат мелькали перед глазами: 306... 308... 310...
– Катя? – Марина Петровна встретила меня у входа в реанимацию. – Господи, какая ты бледная...
Она обняла меня, и я почувствовала знакомый запах её духов – тех самых, которые мы с Олегом дарили ей на прошлое Восьмое марта. Казалось, это было в другой жизни.
– Что врачи говорят?
– Сотрясение, перелом ребра, ушибы... – свекровь говорила тихо, будто боясь спугнуть хрупкую надежду. – Но главное – он пришёл в себя. Только...
Она замялась, и моё сердце ёкнуло.
– Что "только"?
– Там эта... Алина. Приехала раньше нас. Сидит у него.
Алина. Теперь у его предательства появилось имя. Молодая, наверное. Красивая. Такая, рядом с которой я – серая мышка с "работой-домом-работой" – и рядом не стояла.
Земля снова качнулась под ногами. Тошнота подкатила к горлу – то ли от нервов, то ли... Я машинально положила руку на живот.
– Катенька, тебе нехорошо?
– Нет-нет, всё в порядке, – соврала я. – Просто душно.
В этот момент дверь палаты открылась. Она была именно такой, какой я её себе представляла – высокая блондинка с идеальной укладкой. Только глаза заплаканные и тушь размазана.
Наши взгляды встретились. Секунда, две... Она первая отвела глаза.
– Алина! – окликнула её Марина Петровна, и в голосе свекрови я впервые услышала столько холода. – Будь добра, оставь нас.
– Я... я только... – она запнулась, потом вдруг расправила плечи. – Вообще-то, я его невеста. И имею право...
– Невеста?! – я не узнала свой голос. – Месяц назад он был моим мужем!
– Был, – она подчеркнула это слово. – А теперь...
– А теперь, – вмешалась Марина Петровна, – ты уйдёшь. Немедленно.
Алина смерила нас надменным взглядом, но спорить не стала. Цокая каблуками, она удалялась по коридору, а я вдруг почувствовала дикую усталость. Будто все силы разом покинули тело.
– Иди к нему, – мягко подтолкнула меня свекровь. – Он спрашивал о тебе.
Спрашивал? После всего, что случилось? После того, как ушёл, даже не обернувшись?
Олег лежал, опутанный проводами и датчиками. Бледный, осунувшийся, с синяком во всю щёку. Такой родной. И такой чужой.
– Привет, – его голос был хриплым, едва слышным.
– Привет, – я остановилась у двери, не решаясь подойти ближе.
– Прости... – он закашлялся. – За всё прости. Я такой идиот...
Я молчала. Что тут скажешь? "Всё в порядке"? Нет, не в порядке. "Забудем"? Не забудем, особенно теперь...
– Знаешь, – он попытался приподняться и поморщился от боли, – когда машина летела в кювет, я думал только о тебе. О наших вечерах, о том, как ты смеёшься, о...
– Не надо, – я перебила его. – Пожалуйста, не надо сейчас.
Он замолчал. В тишине палаты было слышно только мерное пиканье приборов.
– Я должна тебе кое-что сказать, – слова давались с трудом. – Я...
В этот момент дверь распахнулась:
– Время посещения окончено! – строгая медсестра окинула меня неодобрительным взглядом. – Пациенту нужен покой.
– Катя, – Олег дёрнулся мне навстречу. – Что ты хотела сказать?
Я покачала головой:
– Поправляйся. Всё потом.
Уже в коридоре я услышала его слабый голос:
– Ты придёшь завтра?
Придёт ли завтра эта его Алина? Что я вообще делаю здесь, у постели человека, который предал нашу любовь? И имею ли право решать за двоих – за себя и за ту крошечную жизнь, что теперь живёт во мне?
Столько вопросов. И ни одного простого ответа.
Я не пришла на следующий день. И через день тоже. Телефон разрывался от звонков – Марина Петровна, незнакомые номера (наверное, Алина), даже наши общие друзья вдруг вспомнили о моём существовании.
А я просто лежала на нашей... моей кровати и смотрела в потолок. Тошнота накатывала волнами, и это было даже кстати – хороший повод не выходить на работу.
– Катя, девочка моя, – голос свекрови в трубке дрожал. – Он спрашивает о тебе каждый час. Врачи говорят, нервничает, давление скачет...
– А где его невеста? – я не узнавала свой голос, такой он был холодный. – Пусть она его успокаивает.
– Катенька...
– Простите, Марина Петровна. Мне нехорошо, я перезвоню позже.
Я выключила телефон. Малыш, как будто чувствуя моё состояние, затих – ни тошноты, ни головокружения. Только пустота внутри. И вопросы, вопросы, вопросы...
Звонок в дверь застал врасплох. На пороге стояла она – Алина. Без макияжа, в простых джинсах и свитере. Совсем не похожая на ту эффектную блондинку из больницы.
– Нам надо поговорить.
Я молча отступила в сторону, пропуская её в квартиру. Где-то на краю сознания мелькнула мысль: надо же, она даже не знает, где у нас... у меня вешалка для верхней одежды.
– Я не собираюсь извиняться, – она села на край дивана, нервно теребя ремешок сумочки. – Мы с Олегом любим друг друга.
– Любите? – я невесело усмехнулась. – А он тебе рассказывал, как делал мне предложение? Как мы выбирали эту квартиру? Как планировали детей?
Она вздрогнула:
– Прошлое не имеет значения. Важно только...
– Только что? – я почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. – То, что ты моложе? Красивее? Успешнее?
– Мне двадцать четыре, – вдруг тихо сказала она. – И я беременна.
Мир остановился. Время замерло. В ушах зашумело так, что я не сразу поняла – это не шум, а смех. Мой собственный истерический смех.
– Господи, – я сползла по стенке на пол, продолжая хохотать. – Господи, какой... какой бред!
– Что смешного? – она явно растерялась.
– Я тоже, – выдавила я сквозь смех и слёзы. – Тоже беременна.
Теперь пришла её очередь смеяться. Только смех больше походил на всхлипывания.
Мы сидели друг напротив друга – две женщины, носящие под сердцем детей одного мужчины. Бывшая жена и будущая. Как в каком-то дурацком сериале.
– И что теперь? – она первая нарушила тишину.
– Не знаю, – честно ответила я. – Правда, не знаю.
Звонок телефона заставил нас обеих вздрогнуть. Марина Петровна.
– Катя! – её голос срывался. – Срочно приезжай! У него... у него осложнения. Врачи говорят...
Я не дослушала. Уже накидывала куртку, лихорадочно искала ключи.
– Что случилось? – Алина вскочила.
– Олегу хуже.
Мы выбежали из квартиры одновременно. В лифте молчали, избегая смотреть друг на друга. Только на первом этаже она вдруг схватила меня за руку:
– У тебя есть машина?
– Нет, я обычно на метро...
– Поехали на моей.
И мы поехали – две соперницы, две будущие матери – молясь каждая своим богам, чтобы успеть. Чтобы он жил. Чтобы...
Больничный коридор встретил нас суетой и паникой. Медсёстры бегали туда-сюда, где-то надрывно пищала аппаратура, а Марина Петровна... она просто сидела на кушетке, закрыв лицо руками.
– Что с ним? – мы с Алиной спросили одновременно, и это прозвучало так странно, что в другой ситуации я бы рассмеялась.
– Внутреннее кровотечение, – свекровь подняла на нас заплаканные глаза. – Его уже увезли в операционную.
Время растянулось, как резиновое. Мы сидели втроём – странная, неправильная семья – и ждали. Просто ждали. Алина нервно ходила из угла в угол, я считала трещины на потолке, а Марина Петровна... она просто молилась. Беззвучно, одними губами.
– Послушайте, – вдруг сказала Алина. – Я должна кое-что сказать...
– Не сейчас, – я покачала головой.
Но она словно не слышала:
– Я солгала, – её голос дрожал. – Про беременность... я солгала.
Тишина. Только где-то вдалеке продолжала пищать аппаратура.
– Я думала, если скажу... если он поверит... – она всхлипнула. – Господи, какая же я дура!
Марина Петровна медленно поднялась:
– Значит, ты... – её голос был страшен. – Ты разрушила семью моего сына... из-за чего? Прихоти? Каприза?
– Мама, – я впервые за последний месяц назвала её так. – Не надо.
– Нет, надо! – Алина вдруг выпрямилась. – Я заслужила. Я влюбилась, как девчонка, как... Думала, всё будет как в кино – он бросит жену, мы будем счастливы... А получилось...
– А получилось, что ты едва не убила его, – тихо сказала я. – Ведь он ехал к тебе, когда...
– К вам, – она покачала головой. – Он ехал к вам, Катя. Хотел вернуться, просить прощения. А я... я звонила, умоляла встретиться "в последний раз". Он отказывался, но я настаивала...
Новая волна тошноты накатила так внезапно, что я едва успела добежать до туалета. Когда вернулась, Алины уже не было.
– Ушла, – Марина Петровна протянула мне бутылку воды. – И правильно сделала.
– Мам, – я сделала глоток. – Я тоже должна кое-что сказать...
Но договорить не успела – из операционной вышел хирург. Усталый, с капельками пота на лбу.
– Родственники Олега Сергеевича?
Мы вскочили.
– Операция прошла успешно, – он устало улыбнулся. – Кровотечение остановлено. Пациент стабилен.
– Можно к нему? – Марина Петровна схватила врача за руку.
– Пока нет. Он в реанимации, под наблюдением. Если всё будет хорошо, завтра переведём в обычную палату.
– Доктор, – мой голос звучал неуверенно. – А можно вопрос? Я... в положении. Шесть недель. Стресс не повредит ребёнку?
Марина Петровна охнула. А я... я вдруг почувствовала невероятное облегчение. Наконец-то эта тайна перестала быть тайной.
– Катенька... – свекровь прижала меня к себе. – Деточка моя...
И тут я расплакалась. По-настоящему, навзрыд, как не плакала весь этот безумный месяц. А она гладила меня по голове и приговаривала:
– Всё будет хорошо, девочка моя. Теперь всё обязательно будет хорошо...
Следующие три дня слились для меня в один бесконечный день, наполненный ожиданием. Олег был в реанимации, и нас к нему не пускали. Только короткие сводки от врачей: "состояние стабильное", "идёт на поправку", "показатели улучшаются"...
Я практически жила в больнице. Марина Петровна приносила домашнюю еду, заставляла есть:
– Тебе теперь за двоих надо, – приговаривала она, подкладывая котлеты. – Мой внучек должен расти здоровеньким!
– Или внучка, – улыбалась я.
– Или внучка, – соглашалась она. – Главное – здоровенькая.
На четвёртый день его перевели в обычную палату. Я стояла у двери, не решаясь войти. Что сказать? С чего начать?
– Катя! – его голос был уже крепче, чем в прошлый раз. – Я думал, ты не придёшь.
– Пришла, – я присела на край кровати. – Как ты?
– Жить буду, – он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривоватой. – Слушай, насчёт Алины...
– Я знаю, – перебила его. – Она всё рассказала. И про ложь свою, и про то, что ты возвращался...
Он закрыл глаза:
– Я такой идиот, Кать. Повёлся как мальчишка на красивую картинку. Думал, там свобода, новая жизнь... А оказалось – пустота. Знаешь, когда я понял?
– Когда?
– В тот вечер, когда она устроила истерику из-за того, что я отказался поехать с ней на выходные в Питер. Сказала: "Катя бы никогда так не сделала!" Представляешь? – он горько усмехнулся. – Она сравнивала себя с тобой. Постоянно. И всегда проигрывала.
Я молчала. А что тут скажешь?
– Прости меня, – он взял мою руку. – Если сможешь... Я знаю, что не заслуживаю...
И тут я почувствовала это – первое, едва заметное шевеление внутри. Будто кто-то нежно коснулся бабочкиным крылом.
– Олег, – я положила его ладонь себе на живот. – У нас будет ребёнок.
Он замер. Секунда, две, три...
– Ты... ты уверена?
– Абсолютно. Шесть недель.
– То есть... – он начал считать. – Это значит...
– Да, – я кивнула. – В ту ночь, перед твоим уходом.
Он вдруг расплакался. Первый раз за все наши годы вместе я видела, как по его щекам катятся слёзы.
– Господи, Катя... Я не достоин. Правда, не достоин.
В дверь тихонько постучали – Марина Петровна принесла обед.
– Ой, – она замерла на пороге. – Я не вовремя?
– Нет, мам, – Олег вытер глаза. – Ты очень вовремя. Иди сюда. У нас новость.
– Я знаю, сынок, – она лучезарно улыбнулась. – Я уже четыре дня знаю. И уже даже пинетки начала вязать!
Мы рассмеялись – все втроём. И в этот момент я поняла: да, всё будет хорошо. Не сразу, не вдруг – нам предстоит долгий путь. Восстанавливать доверие, учиться прощать, строить жизнь заново...
Но теперь нас четверо. И это меняет всё.
Прошло три месяца.
Говорят, время лечит. Но никто не говорит, каким болезненным бывает это лечение. Каждый день – как маленький шаг по минному полю. Никогда не знаешь, где рванёт.
Олег вернулся домой через две недели после операции. Я встречала его у больницы – похудевшего, с тростью, но живого. Настоящего.
– Поехали домой? – спросила я тогда.
– Если ты правда этого хочешь.
Хотела ли я? Честно говоря, я сама не знала. Но мой живот уже начинал едва заметно округляться, напоминая: решать придётся не только за себя.
Первые дни были самыми сложными. Мы оба ходили на цыпочках – и в прямом, и в переносном смысле. Олег – из-за травм, я – из-за страха спугнуть хрупкое равновесие, установившееся, между нами.
– Знаешь, – сказал он как-то вечером, когда мы пили чай на кухне, – я каждый день просыпаюсь с мыслью, что это сон. Что я всё ещё в той съёмной квартире, один...
– А я каждый день просыпаюсь с мыслью, что ты снова уйдёшь, – честно ответила я.
Он поморщился, как от боли:
– Никогда. Слышишь? Никогда.
– Обещаешь?
– Клянусь, – он положил руку мне на живот. – Обоими вами клянусь.
А потом был первый УЗИ. Маленькое трепещущее сердечко на экране монитора. Олег плакал, не стесняясь слёз:
– Смотри, Кать! Смотри, какой он красивый!
– Она, – поправила врач, улыбаясь. – У вас девочка.
В тот вечер мы впервые после его возвращения по-настоящему говорили. Не о быте, не о лекарствах – о нас. О том, что случилось. О будущем.
– Я не искал другой жизни, – признался он. – Я искал способ убежать от себя. От ответственности, от рутины... Знаешь, как в той пословице про хорошо там, где нас нет?
– И как, нашёл?
– Нашёл, – он невесело усмехнулся. – Только оказалось, что там, где меня нет – пусто. Холодно. Одиноко.
Я молчала, перебирая в памяти события последних месяцев.
– А Алина? – вопрос, который давно просился наружу.
– Она прислала письмо, – он достал телефон. – Хочешь прочитать?
Я покачала головой. Прошлое должно оставаться в прошлом.
Месяцы шли. Мой живот рос, а вместе с ним росла и наша новая жизнь – осторожная, хрупкая, но настоящая. Мы заново учились быть вместе. Говорить. Слушать. Доверять.
Марина Петровна приезжала каждые выходные с новыми вязаными вещичками для будущей внучки. Олег оборудовал детскую – сам, несмотря на ещё не до конца зажившие травмы. А я... я наконец-то снова начала улыбаться.
Роды начались неожиданно, на две недели раньше срока.
– Только не уходи, – шептала я, сжимая его руку в родовой.
– Никогда, – отвечал он. – Я с тобой. Навсегда.
Софья Олеговна появилась на свет ранним утром – крикливая, решительная, с россыпью веснушек на крошечном носике.
– Копия ты, – улыбался Олег, не сводя глаз с дочери.
– А характер твой, – смеялась я. – Смотри, как командует!
Сейчас, когда я пишу эти строки, Соне уже три месяца. Она спит в кроватке рядом, посапывая во сне, а Олег готовит ужин на кухне – слышно, как гремит посудой.
Знаете, говорят, что любовь не уходит. Она меняется, трансформируется, иногда прячется... Но, если она настоящая – всегда находит дорогу обратно.
Наша любовь прошла... через боль, через предательство, через прощение... И теперь она стала крепче. Мудрее. Взрослее.
А ещё... Вчера я поняла, что снова беременна. Пока не говорила Олегу – хочу дождаться его дня рождения через неделю. Представляю его реакцию!
Но это уже совсем другая история...
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
