ПРОГУЛКА ПО НАБЕРЕЖНОЙ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА
Виртуальные путешествия в историю рождаются после того, как я наполнюсь атмосферой места. А для этого надо много гулять не во времени, а просто так, в пространстве. Бродить и бродить по любимому городу, рассматривать дома, памятники, вглядываться в воды городских рек и каналов и дышать петербургским воздухом. Оставшись один на один с городом, его начинаешь видеть, слышать и чувствовать. Он сам приведёт к домам и памятникам, которые обязательно надо увидеть, и расскажет о них. Город можно «читать» – скупые слова на его памятниках, памятных знаках и мемориальных досках, лишь обозначат события, но отправят гулять в историю. Остальное дорисует воображение. Настроение задаст ему тон.
Когда есть время, я очень люблю придумывать маленькие путешествия – выбрать место и неспешно отправиться туда пешком, глядя по сторонам! Так странно, но в эти дни что-то удивительное происходит с петербургской погодой! Среди сплошного ненастья вдруг выдаётся необыкновенный день, и путешествие становится незабываемым!
Там, где кончается Нева
Так было и тогда, когда я отправилась к манящему своими золотыми-расписными куполами храму на берегу Невы на Васильевском острове, и оказалась, там, где кончается Нева и начинается море, Финский залив. Там уже стоят корабли, на горизонте маячат подъёмные краны, теснятся портовые постройки и летают чайки. Это место, восточную оконечность Финского залива, называют Невской губой. Сюда несёт свои воды полноводная Нева, разветвляясь перед этим на несколько рукавов и нарезая сушу на многочисленные острова, на которых раскинулся Санкт-Петербург. Один из рукавов называется Большая Нева. По её правому берегу я и отправилась гулять.
А на другом берегу – корабли и подъёмные краны. Там – «Адмиралтейские верфи». Предприятие, ставшее флагманом отечественного кораблестроения, в этом месте появилось в середине 19 века, когда сюда из стен крепости Адмиралтейство перевели верфь, созданную ещё Петром 1. С тех пор здесь продолжают строить корабли. В этот день над всем этим приморским производственным хаосом нависло бесконечно потрясающее небо с узкой полоской света в том месте, где оно не хотело слиться с морем! Уже одно только это небо было маленьким путешествием, а новые для меня открытия поджидали на каждом шагу.
Я шагала по набережной Лейтенанта Шмидта, с её великолепным небом, красочной осенью и открыточным видом на церковь! Это была та часть города, в которой мне редко приходилось бывать. Какие-то смутные воспоминания о том, что где-то когда-то и очень давно я, наверно, всё-таки, рядом куда-то пробегала, а, может быть проезжала, но, почему-то в памяти почти ничего не зацепилось! Сегодня всё открывалось в деталях как впервые. И это октябрьское путешествие удалось, застыв красивыми картинками в моём телефоне, рассматривая которые я опять возвращаюсь в атмосферу этого дня.
Церковь Успения Пресвятой Богородицы
Ну вот, наконец, и цель моего путешествия – Церковь Успения Пресвятой Богородицы. В таком облике она украшает Васильевский остров с конца 19 века (1895). Она построена в неорусском стиле, который в то время входил в моду, а автором проекта явился известный в Петербурге храмовый зодчий Василий Косяков (1862-1921). Он же создал находящийся сегодня на пике славы Морской собор в Кронштадте, а также проект красочной церкви Петра и Павла в Петергофе. При желании, рассматривая эту церковь на Васильевском, можно уловить авторский стиль. Но всё же, мастер не повторяется!
Однако история церкви на этом месте началась значительно раньше, чем её построил Косяков. Можно сказать, с первых лет Санкт-Петербурга, когда в городе по инициативе царя Петра 1 началось строительство монастырских подворий. В столице находился Святейший Синод, а в Александро-Невской лавре хранились мощи святого Александра Невского. Верующие и представители церкви потянулись в Петербург, а расчётливый русский царь обязал монастыри на их собственные средства строить здесь подворья – «гостиницы» для временного проживания братии и паломников. Подворья кроме гостевых домов, естественно, имели церковь. Находились они в каждом районе. В то время церквей для нужд горожан в Петербурге не хватало. А поскольку церкви – священное место, куда мог войти каждый, местные жители потянулись в церкви на подворья. Так, благодаря Петру, в Петербурге быстро была решена проблема строительства церквей, без которых существование русского человека было немыслимо.
Подворьям на набережной Большой Невы на Васильевском острове не везло, и они постоянно менялись. Последняя церковь строилась для подворья Киево-Печёрского монастыря накануне мятежного и тревожного 20 века. После революции некоторое время подворье сохранялось, но к его обитателям начали применять репрессии. В конце концов, его закрыли. К счастью, на волне массового уничтожения церквей, удалённый от центра храм избежал этой участи. Его стали использовать в новом качестве: здесь находился каток, на котором тренировались многие известные звезды советского фигурного катания, в том числе, легендарная пара – Людмила Белоусова и Олег Протопопов.
Когда начались новые времена в конце 20 века, церковь передали Оптиной пустыни. Это – мужской монастырь Русской православной церкви, который ведёт свою историю с 15 века. Он расположен недалеко от города Козельска Калужской области, а в Петербурге на Васильевском острове находится его подворье с гостевыми домами и великолепной церковью из имперской России.
Полюбовавшись храмом и обойдя вокруг, я переступила его порог. Внутри царил полумрак и тишина. А у меня появилось ощущение, что я попала в расписную шкатулку, освещённую таинственным светом свечей. Несколько прихожан медленно двигались от иконы к иконе, иногда замирая. От полумрака они казались лёгкими бестелесными тенями, проплывающими или пролетающими мимо. И вдруг всё пространство наполнилось голосом – глубоким, бархатным, мягким и сильным. Голос улетал ввысь, обнимая купол, и пробирался в душу, поселяясь там и отзываясь ещё непонятными нотками неподготовленности к происходящему. Иногда сверху одиноко вступал другой голос, неся в пространство церковное песнопение, но он терялся в заполненном голосом священника храме. Я обернулась. Людей было по-прежнему немного. Они стояли так, как будто на полу была нанесена невидимая сетка: каждый занимал свою ячейку. От этого невольно появилось ощущение, что у каждого в этом мире своё место под небом.
Откуда-то сзади тихонько выскочила тоненькая девочка и бесшумно пропорхала, как стрекозка, от иконы к иконе, быстро-быстро целуя каждую. Когда я вышла в уютный дворик церкви, окружённой, вероятно, теми самыми домами, что составляют подворье, девочка-стрекозка опять выпорхнула откуда-то из-под руки.
– Ты одна была в церкви? – удивилась я.
– Да, – ответила та. – Я была в музыкальной школе, а после всегда захожу сюда.
И она снова упорхнула, растворившись в наступающих сумерках. А я отправилась в обратный путь, наполненная цветом, светом, звуками и чем-то ещё необыкновенно особенным. Вечер ещё не наступил, но и день ещё не закончился.
Кузница морских кадров
На набережной почти из воды появился памятник. Передо мной возник мореплаватель Крузенштерн, исполненный в бронзе. Этот русский мореход в год 100-летнего юбилея Петербурга отправился в кругосветное путешествие на корабле с именем «Надежда». Через 70 лет после начала путешествия в Петербурге у моря был открыт этот памятник (1873, арх. И.А. Монигетти, скул. И.Н. Шредер,). Корабли отправлялись в это кругосветное плавание из Кронштадта, но памятник Крузенштерну установили в этом месте на набережной, конечно, не случайно. Он стоит прямо напротив здания Морского кадетского корпуса. Это учебное заведение, созданное на базе учреждённой Петром 1 ещё в 1701 году Навигацкой школы, адмирал Иван Фёдорович Крузенштерн (1770-1846) окончил в 1788 году, а с 1827 он уже им руководил.
Здание на набережной было построено для Морского кадетского корпуса в 1796 году (арх. Ф.И. Волков). В советские времена это учебное заведение называлось ВВМУ им. Фрунзе, сейчас – Морская академия имени Петра Великого. С этим учебным заведением связаны имена многих известных мореплавателей, деятелей науки и даже искусства. Узнать их не трудно. Достаточно пройти вдоль стен здания и почитать его многочисленные мемориальные доски.
«Сомнительный герой», давший имя набережной
Набережная, по которой я гуляю, названа в честь ещё одного выпускника расположенного на ней знаменитого учебного заведения для моряков. Пётр Петрович Шмидт (1867-1906) – легендарный герой советской эпохи, погибший от рук имперской власти. В ходе Первой русской революции он был одним из активистов восстания на Черноморском флоте, которое было жестоко подавлено. Его зачинщики, включая Шмидта, были арестованы, закрытым военно-морским судом приговорены к смертной казни и впоследствии расстреляны.
Имя Шмидта было окутано ореолом славы, о нём созданы книги. Восстание на крейсере «Очаков», которое он возглавил, было описано в школьных учебниках, по которым учились советские дети. Так и жили мы с осознанием героического прошлого Шмидта, не сомневаясь в его подвигах в борьбе с царским режимом. По крайней мере, мне как-то и в голову не приходило переосмыслить это имя, пока не решила познакомиться поближе с лейтенантом Шмидтом, удостоившимся собственной набережной в Петербурге. И вот тут-то я озадачилась! Личность оказалась весьма сомнительная.
Если бы в царской России были трудовые книжки, полистав послужные записи Шмидта, его бы, по меньшей мере, назвали «бегуном». Закончив в 1886 году Морской кадетский корпус, он был зачислен на Балтийский флот, затем переведён на Черноморский, откуда практически сразу был отправлен в долгосрочный отпуск. Оказался молодой моряк, мягко говоря, неуравновешен, устраивал начальству истерики, и его отправили полечиться. А потом и сам Шмидт подал прошение об увольнении со службы по состоянию здоровья. Однако спустя 3 года посчитал, что здоровье поправил, и вновь попросился на флот. Тут с ним опять приключаются разные скандалы и истории, ужиться он нигде не может, вот и переводят его с корабля на корабль, с флота на флот – с Балтики на Тихий океан, а то и вообще отправляют на берег «командовать» списанным судном. У Шмидта продолжаются нервные припадки, и в 1897 году в порту Нагасаки его отправляют в лазарет, где он получал лечение с диагнозом «шизофрения с манией величия». Однако после выписки, буян снова возвращается на службу, продолжая создавать проблемы командиру Владивостокского порта, под началом которого он служил.
В конце концов, после очередного скандала лейтенант был уволен с Тихоокеанского флота, но тут же устроился капитаном в Добровольный флот (этот флот содержался на частные средства). Однако, отправившись в первое плавание, посадил вверенное ему судно на мель и был отдан под суд. Но тут, очень кстати для Шмидта, российский флот начал готовиться к войне с Японией. Флот как никогда нуждался в кадрах, и его вновь приняли на военную службу с зачислением во 2-ю эскадру Тихоокеанского флота, которую направили на подмогу нашим судам в Жёлтом море. Когда пришли сведения о гибели 1-й эскадры в Порт-Артуре, Шмидт смекнул, что место его службы опасно, и снова уволился по состоянию здоровья.
Вот с этого момента и начинается его «героическая деятельность». Он отправляется в Севастополь и начинает службу на Черноморском флоте, одновременно втягиваясь в революционную деятельность. Между делом случилась сомнительная история с кражей судовых денег, в которой был обвинён Шмидт. Влиятельные родственники помогли из неё выпутаться, после чего Шмидт воспрянул духом. Осознавая свою значимость в деле борьбы за права народа, он организовал политическую организацию «Союз офицеров – друзей народа». Состояла она из одного члена, лейтенанта Шмидта, который решительно вёл антиправительственную пропаганду. Он выступил зачинщиком восстания в Севастопольской тюрьме с призывом освобождения всех заключённых, затем поднял мятеж на крейсере «Очаков», объявив себя командующим Черноморским флотом. Кажется, комментарии излишни! Вот только вопрос остался: почему в Санкт-Петербурге, где многократно меняли названия улиц, подстраивая их под современные политические настроения, имя сомнительного «героя Шмидта» продолжают бережно хранить на одной из старейших городских набережных?
Леблон – генерал архитектор Петербурга
А между тем набережная Большой Невы – ровесница Петербурга. С неё начиналась новая столица России для всех иностранцев, прибывших морем, а потому сам Пётр 1 озадачился её обустройством. Задумывая самый красивый город, он с первых дней ориентируется на плановую застройку. Закончив укрепление отвоёванной у шведов территории крепостями, одержав победу под Полтавой, можно было смело приступать к строительству жилых домов для городских обитателей. С этой целью в Петербург был приглашён известный парижский зодчий Жан Батист Леблон (1679-1719). Пётр имел с ним встречу во время одной из своих поездок в Европу и, вероятно, сделал предложение, от которого этот успешный, талантливый и признанный у себя на родине мастер отказаться не смог. В 1716 году Леблон со всем семейством и собственным штатом мастеров прибыл в Санкт-Петербург, где был сразу назначен генерал-архитектором с баснословным окладом. Эта новая должность была учреждена русским царём специально для него. Всех работавших к этому времени на строительстве города иностранных зодчих Пётр отправил в подчинение Леблону.
Леблон был изобретателен и создавал смелые проекты, он имел опыт в создании городских построек, делая официальные апартаменты парадными и торжественными, а жилые помещения уютными и комфортными. Быстро сообразив, что хочет Пётр 1, он создал новый Генеральный план Санкт-Петербурга, в соответствии с которым он должен был превратиться в город-крепость в форме эллипса. Его центр предполагалось разместить на Васильевском острове, расчертив сеткой каналов-улиц. И реализацию плана Леблон начал с нынешней набережной Лейтенанта Шмидта.
Застраивалась улица типовыми домами, в разработке которых принимал участие Леблон. Такие дома для разных слоёв населения должны были выглядеть примерно одинаково, но отличаться уровнем комфортности и размерами. Выстраивать их следовало в линию, единым фасадом. Это была идея Петра, по мнению которого такое единообразие должно было выглядеть эффектно. И только государственной важности постройки, церкви, да дворцы петербургской знати должны были доминировать в общегородской застройке. Но Большая Нева перед входом в залив делает небольшой изгиб, а потому вытянуть типовые дома в единую линию было непросто. Леблон нашёл выход: он стал ставить дома уступами. И несмотря на то, что они на протяжении трёх столетий перестраивались неоднократно, эта ступенчатость сохранилась.
Дома на набережной возводились из камня, в отличие от большинства домов, которые тогда строились в Петербурге. Земли вдоль правобережья Большой Невы выделялись под застройку самым заслуженным деятелям петровской эпохи. Здесь были построены дома для мореплавателя контр-адмирала Конона Зотова, тайного советника Германа Кайзерлинга, канцлера Александра Головкина, архитектора Доменико Трезини и др.
И всё-таки Трезини - первый архитектор Петербурга
Однако Леблон, занятый на постройках государственной важности в Летнем саду, Петергофе и Стрельне, руководить застройкой набережной поручил своему подчинённому, который к этому времени уже зарекомендовал себя в строящемся городе и был отмечен Петром 1. Правда, Доменико Трезини (1670-1734) вряд ли собирался стать городским зодчим. Петру он понадобился тогда, когда русский царь возводил на отвоёванных у шведов землях крепости. Этот швейцарец вовремя родился и обучился искусству фортификации. Судьба вела его сложным путем из маленькой деревни под Лугано в далекую Россию, которая должна была стать его родиной. Обучался он в Италии, а на заработки поехал в Данию, и уже даже неплохо устроился при королевском дворе, где его вдруг нашёл русский посол и уговорил ехать в Россию строить новый город. Наверное, гораздо спокойнее Доменико жилось бы при королевском дворе, но перспектива проявить свой талант с нуля была очень заманчива, да и деньги были предложены хорошие (однако сумма, назначенная позже Леблону, Трезини даже не грезилась и никогда не досталась!)
А Петру после закладки крепости Санкт-Петербург (теперь мы её называем Петропавловской) уж очень нужен был фортификатор. Ведь с прежними не сложилось! Жозеф Гаспар Ламбер де Гирен нарисовал план, да и сбежал. А Вильгельм Кирштенштейн взялся за работу, да неожиданно умер. Так что Трезини оказался в России вовремя и весьма кстати. Пётр сразу направил его строить крепость Кроншлот в Финском заливе, благодаря появлению которой для врага навсегда был закрыт вход в Неву с залива. После этого, с 1706 года, Трезини была вверена Петропавловская крепость, и он возглавил её перестройку в камне. В дальнейшем он заложил Александро-Невский монастырь, построил здание Двенадцати коллегий, возвёл Летний дворец Петра 1 и др. Трезини стоял у истоков первого архитектурного стиля Петербурга – петровского барокко. Он был неутомимым тружеником, без претензий и гордыни, честно и добросовестно трудился там, куда его посылали. И, хотя должность главного архитектора была отдана французу, сегодня Трезини по праву считается первым зодчим Петербурга.
По указу Петра 1 в 1721 году Трезини получил участок на набережной Большой Невы под строительство собственного дома (современный адрес – Университетская набережная, д. 21). Он создавался по собственному проекту Трезини. Из-за своей сильной занятости строительство дома архитектор доверил своему помощнику и ученику, начинающему русскому зодчему Михаилу Земцову (1688-1743), но строительство всё равно растянулось на долгие годы. Историки до сих пор не уверены, успел ли Трезини пожить в новом доме. Однако долгие годы дом оставался ярчайшим образцом петровского барокко на берегу Невы. К началу 21 века он сильно обветшал, был выкуплен частными инвесторами и реконструирован, но первоначальный исторический облик существенно изменился. Тем не менее, новые хозяева открыли в здании комфортабельный отель. Лишь отдалённо напоминая дом Трезини, отель присвоил имя первого зодчего Петербурга, тем самым увековечив память о нём.
В 2013 году пред Домом Трезини был открыт памятник зодчему (скул. П.П.Игнатьев). Обретя в 21 веке своё место в Петербурге, первый архитектор радостно встречает всех, кто прибывает к нему домой! Несмотря на несколько претензионную позу и вскинутую голову, он кажется очень довольным! Трезини стоит с чертежами и огромным циркулем в руках, в своей вечной шубе нараспашку, которую швейцарец не снимал в промозглом Петербурге даже летом. Портретов Трезини не сохранилось, и памятник можно считать фантазией скульптора на тему шубы. На мой взгляд, смело можно признать – хорошая фантазия получилась! Этот памятник горожане и гости города успели полюбить.
Набережная Николая 1
Памятник Трезини стоит на одноимённой площади (название она получила только в 21 веке, а до этого была безымянной). Она разделяет две набережные Большой Невы: к морю уходит набережная Лейтенанта Шмидта, к Стрелке Васильевского острова уводит Университетская набережная. А прежде их не делили. Поначалу это была просто Набережная линия (линия – это улица, дома вдоль которой стоят только с одной стороны), а к 19 веку её стали называть – набережная Большой Невы. Разделил её возведённый в середине 19 века первый постоянный мост через Неву. В честь императора Николая 1, в царствование которого он появился, мост был назван Николаевским (теперь – Благовещенский). Также назвали и набережную, отходящую от него к морю. С этого времени она начала обретать новый облик. Однако она сильно отличалась от других парадных гранитных набережных города, которые к этому времени уже стали украшением Петербурга.
Пётр 1, заложив в 18 веке у моря Санкт-Петербург, распахнул морские ворота и встречал с широкой русской душой всех европейцев. Они охотно приезжали на берега Невы в поисках хорошего заработка или в надежде предъявить свой талант миру. Город с его пустыми берегами и царь с горящими глазами обещали и то, и другое! Именно в этом месте набережная с первых дней стала пристанью для кораблей. Поэтому Пётр 1 сразу озадачился её благоустройством, вменив в обязанность владельцам домов укрепление береговой линии. Но только к середине 19 века набережная, наконец, была оборудована для нужд пароходства и приобрела достойный вид. Она получила гранитную облицовку, причальную стенку и спуски к воде. Чугунная ограда набережной появилась только в середине 20 столетия, а до конца 19 века сюда причаливали пассажирские корабли.
Но наступил 20 век. Он захлопнул морские ворота, предварительно выставив из страны самых образованных, самых умных и самых талантливых своих граждан. Они больше были никому не нужны, и опасны для наступающего на страну невежества. Эти люди были готовы продолжить жизнь на родине, и кто знает, как повернулась бы наша история после революции, если бы 100 с лишним лет назад петербургскую интеллигенцию не отправили в вынужденную эмиграцию. Людей, переживших Гражданскую войну, принявших решение остаться на родине и разделить с ней её судьбу, с этой набережной отправили в неизвестность против воли. Два «Философских» парохода «Обербургермейстер Хакен» (29-30 сентября 1922 года) и «Пруссия» (16-17 ноября 1922) вывозили из России «русскую мысль», на долгие годы заменив её «советской».
На набережной Лейтенанта Шмидта у Благовещенского моста, бывшего Николаевского, в том месте, откуда отчаливали «философские пароходы», установлена Памятная доска (в 2003 году). Здесь и завершилась моя небольшая прогулка по старинной набережной Петербурга. Если шагнуть на мост, или перейти на Университетскую набережную, город начнёт рассказывать новые истории, а сегодняшнюю пора завершать.
.... Небо не переставало рисовать яркие картины, широким форматом разворачивая их над Невой. Город продолжал демонстрировать красочные виды, ежесекундно меняющиеся под этим угасающим небом! Огни придавали загадочность всей панораме в последние минуты уходящего дня, а дома на набережной уютно засветились окнами, напоминая, что скоро вечер. Я возвращалась из истории в день сегодняшний, наполненная яркими красками, морским воздухом и картинками из жизни любимого города. И совершенно переполненная эмоциями! Прогулка удалась!
От автора.
Спасибо, что дочитали до конца! Если заинтересовались -
Путешествуйте с каналом ВИРТУАЛЬНЫЕ ПРОГУЛКИ в историю через ПУТЕВОДИТЕЛЬ В ИСТОРИЮ и ОГЛАВЛЕНИЕ КНИГ, а по миру через ДНЕВНИКИ ПУТЕШЕСТВИЙ! Эти рубрикаторы закреплены и помогут выбрать статью в канале, которая сможет вас заинтересовать!