Я лежала в постели, вслушиваясь в звуки с первого этажа. Часы показывали почти полночь. Сергей снова впустил его — я узнала характерный смех Максима, от которого внутри всё сжалось. Вот он протопал в прихожей, не снимая обуви — плевать хотел на мой недавно натёртый паркет. Что-то с грохотом упало... Наверное, очередная сумка с его барахлом, которое он тащит к нам, как в камеру хранения.
Я накрылась одеялом с головой, пытаясь заглушить звуки с кухни. Бесполезно. Даже сквозь два этажа слышно, как он гремит посудой, будто у себя дома. Специально, что ли? Знает же, что я уже легла. Но нет — для Максима существуют только его желания. Хочет чаю среди ночи — устроит грохот на всю округу.
Утром я проснулась от голосов. Они доносились с кухни — громкие, беззаботные, словно и нет никого в доме, кого можно разбудить. Я посмотрела на часы: семь утра. В воскресенье! Во мне начала закипать злость, но я пыталась взять себя в руки. "Спокойно, Анна. Это просто очередной визит. Он уйдёт... когда-нибудь".
— Да что ты как подкаблучник стал? — голос Максима, насмешливый и громкий, резанул по ушам. — Раньше у нас с тобой была свобода, а теперь ты у неё на поводке. "Анечка то, Анечка это..." Тьфу!
Что-то внутри меня оборвалось. Последняя капля терпения — та, что я берегла годами, — испарилась. Я накинула халат и решительно спустилась на кухню.
Они сидели за столом — мой муж и его брат. Такие похожие внешне и такие разные внутри. Сергей — аккуратный, в домашней футболке, перед ним чашка кофе и тарелка с бутербродами. Максим развалился на стуле, закинув ноги на соседний, в уличной одежде, вокруг него — крошки и пепел от сигарет. В нашей кухне, где я никогда не разрешала курить.
— Хватит покрывать своего брата! — слова вырвались сами собой, копившиеся месяцами. — Ты что, не видишь, как он тобой манипулирует?!
Сергей вздрогнул, как от удара. Его плечи напряглись — знакомый жест, когда он чувствует себя некомфортно.
— Это мой брат, — пробормотал он, отводя взгляд. — Он не чужой...
А Максим... он даже не изменился в лице. Только ухмылка стала шире, наглее. Он смотрел на меня с явным превосходством человека, уверенного в своей безнаказанности. В его взгляде читалось: "Можешь кричать сколько угодно — он всё равно на моей стороне".
Я почувствовала, как немеют кончики пальцев от бессилия. Воздуха не хватало. Неужели это никогда не закончится? Неужели Сергей не видит, как его собственный брат разрушает нашу семью? Или не хочет видеть?
Максим демонстративно потянулся, скрипнув стулом по полу.
— Ну что ты, Анечка, — протянул он с деланной заботой. — Мы же семья. Разве плохо, что братья хотят провести время вместе?
Я развернулась и вышла из кухни. Слёзы подступали к горлу, но я не могла, не хотела плакать. Только не при нём. Только не сейчас. За спиной послышался его смешок и тихий, виноватый голос Сергея: "Ну зачем ты так..."
Поднимаясь по лестнице, я поняла: больше так продолжаться не может. Что-то должно измениться. Иначе однажды я просто соберу вещи и уйду. И тогда Максим окончательно победит.
Дом свекрови всегда пах свежей выпечкой и травяным чаем. Мария Степановна, невысокая женщина с добрыми морщинками у глаз, суетилась у плиты, доставая очередной противень с пирожками. Я сидела за кухонным столом, рассматривая старые фотографии на стенах. Молодые Сергей и Максим — ещё школьники, улыбаются в камеру. Сергей держит братишку за плечи, защищая и оберегая.
— Я больше не могу, — слова вырвались сами собой. — Не могу смотреть, как Максим использует Серёжу.
Мария Степановна тяжело вздохнула, присаживаясь напротив. Её руки, испачканные мукой, нервно теребили край фартука.
— Знаешь, — начала она тихо, — Серёжа всегда был добрым мальчиком. Слишком добрым... А Максим... — она запнулась, подбирая слова. — Хитрым. Он всегда умел выкручиваться.
Она встала, подошла к старому серванту и достала фарфоровую чашку с золотым ободком.
— Видишь трещину? — она провела пальцем по еле заметной линии. — Максиму было десять. Играл с мячом в доме, хотя знал, что нельзя. Разбил любимую вазу его отца. А когда мы спросили — кто, он так убедительно доказывал, что это не он... — она покачала головой. — А Серёжа... Серёжа взял вину на себя. Сказал: "Это я, пап. Я нечаянно".
Что-то внутри меня оборвалось. Перед глазами вспыхнули воспоминания: Максим занимает у Сергея деньги — "Брат, выручай, я верну!", потом ещё и ещё. Максим не приходит на важную встречу — "Серёжа, объясни им, у меня форс-мажор". Максим теряет работу — "Это всё начальник-идиот, ты же знаешь, я старался..."
— А отец? — спросила я, чувствуя, как пересыхает горло.
— Поругал Серёжу, конечно. А тот даже не пытался оправдываться. Только плечи опустил и стоял, как маленький солдатик. — Она помолчала. — Знаешь, что самое страшное? Максим потом подошёл к брату и сказал: "Спасибо, что не выдал". Как будто это было правильно — так поступать.
Я смотрела на фотографии на стене другими глазами. Вот Сергей держит братишку за плечи — защищает. А может, просто по привычке берёт ответственность на себя?
— С тех пор так и повелось, — продолжала свекровь. — Что бы ни случилось — Серёжа всегда прикрывал брата. В школе, в институте... Максим привык, что за него есть кому ответить.
Домой я ехала в полном смятении. Паззл наконец-то сложился. Сергей не просто жалеет брата — он несёт бремя вины и ответственности, вшитое в его сознание с детства. Как достучаться? Как показать ему, что это ненормально?
Вечером, когда мы остались одни, я решилась на разговор.
— Милый, — начала я осторожно, — ты никогда не задумывался, почему всегда помогаешь Максиму?
Сергей напрягся:
— Он мой брат. Это нормально — помогать родным.
— А он? Он помогает тебе?
Пауза затянулась. Я видела, как между бровей мужа появилась знакомая морщинка — признак глубокой задумчивости.
— Ты понимаешь, что он просто привык, что ты его выручаешь? — продолжила я мягко. — Он даже не считает это чем-то особенным. Просто пользуется тобой, твоей добротой...
— Нет, ты не понимаешь... — начал он привычную защиту, но осёкся.
В его взгляде промелькнуло что-то новое. Сомнение? Осознание? Он смотрел куда-то сквозь стену, словно листая страницы прошлого. Вспоминая все те разы, когда брал на себя чужую вину, чужие долги, чужие обязательства.
— Я... — он запнулся. — Я просто всегда думал, что должен его защищать.
— А может, пора защитить себя? — тихо спросила я. — И нашу семью?
Сергей молчал, но я чувствовала: эта тишина другая. В ней зарождалось что-то новое — понимание, что его долг перед братом был построен на песке. Что все эти годы он нёс ношу, которую на него никто не возлагал. Кроме самого Максима.
Вечер выдался тихим. Мы с Сергеем смотрели какой-то фильм, и я краем глаза замечала, как он то и дело поглядывает на телефон. После нашего разговора прошла неделя. Неделя тишины — Максим не появлялся и не звонил. Я видела, как мужа раздирают противоречивые чувства: облегчение от этой передышки и тревога — всё ли с братом в порядке.
Телефон зазвонил около одиннадцати. На экране высветилось "Максим". Я почувствовала, как напряглось плечо мужа — он сидел рядом, и мы соприкасались руками.
— Алло, — голос Сергея звучал глухо.
Даже не прижимаясь к трубке, я слышала взвинченный голос Максима:
— Серый, выручай! Меня эта дура выгнала. Представляешь? Говорит, достал её. Можно я у вас перекантуюсь? Всего пару дней, пока не разрулю...
Сергей молчал. Я физически ощущала его внутреннюю борьбу. Его рука, лежащая на подлокотнике дивана, сжалась в кулак.
— Серый, ты чего молчишь? — в голосе Максима появились требовательные нотки. — Открывай давай, я уже подъезжаю!
— Нет, Максим.
Тишина. Такая оглушительная, что, казалось, можно услышать, как падает пыль.
— Что значит "нет"? — голос брата стал ниже, в нём появились угрожающие нотки.
— Это значит — нет, — Сергей говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Это твоя жизнь и твоя ответственность.
— А, понятно! — Максим перешёл на крик. — Это она тебя подговорила, да? Твоя благоверная? Теперь жена важнее родного брата?!
Я видела, как побелели костяшки пальцев мужа. Но его голос оставался твёрдым:
— Я просто больше не хочу быть для тебя спасательным кругом.
— Да пошёл ты! — взорвался Максим. — Предатель! Я всегда знал, что эта... — он выругался, — тебя против меня настроит!
В трубке раздались короткие гудки.
Сергей медленно опустил телефон. Его лицо было белым, на лбу выступили капельки пота. Он смотрел прямо перед собой, словно не видя ничего вокруг.
Я боялась пошевелиться. Боялась спугнуть это хрупкое мгновение его решимости. Что, если он передумает? Что, если чувство вины снова возьмёт верх?
— Знаешь, — вдруг произнёс он, и его голос дрогнул, — я представил, как он сейчас приедет. Как начнёт давить, напоминать о долге перед братом... — он перевёл дыхание. — И вдруг понял: я больше не могу. Не хочу. Это как... как сбросить тяжёлый рюкзак, который тащил много лет.
Он повернулся ко мне. В его глазах стояли слёзы, но это были не слёзы горя. Скорее — облегчения.
— Правильно, что я так? — спросил он тихо.
Я молча обняла его. Его плечи дрожали, но с каждой минутой эта дрожь становилась всё слабее. Словно многолетнее напряжение наконец-то отпускало его.
Телефон снова зазвонил. Потом ещё и ещё. Экран высвечивал одно и то же имя. Но Сергей не взял трубку ни разу.
Позже, уже засыпая, я услышала, как он прошептал:
— Знаешь... мне кажется, я впервые за много лет чувствую себя... свободным.
В темноте я нашла его руку и сжала. Эта ночь была началом чего-то нового. Началом жизни, где мой муж наконец-то принадлежал самому себе. И нашей семье.
День рождения свекрови выпал на субботу. Я нервничала всё утро — гладила блузку трижды, потом психанула и надела простое синее платье. Сергей молчал, но я видела: его тоже потряхивает. Мы не виделись с Максимом почти четыре месяца.
— Торт не помялся? — спросил муж, когда мы парковались у родительского дома.
— В третий раз спрашиваешь, — я попыталась улыбнуться. — Всё хорошо с тортом.
Мария Степановна встретила нас в фартуке, с мукой на щеке:
— Ой, а я тут пирожки дожариваю! Проходите, проходите...
В доме пахло корицей и ванилью. На кухне уже суетились тётя Валя и двоюродная сестра Сергея, нарезая салаты. Я сразу влилась в процесс — так было проще справляться с волнением.
Максим появился ближе к вечеру, когда все уже сидели за столом. Я почувствовала, как дёрнулась рука Сергея — он как раз наливал мне компот. Несколько капель пролилось на скатерть.
— Всем привет, — буркнул Максим. Помятый какой-то, в старой футболке. Раньше он любил форсить на семейных праздниках.
Сел тихо, без обычных шуточек и подколов. Ел молча, только изредка отвечая на вопросы матери. А я всё ждала подвоха — может, потом начнёт? Или в коридоре подкараулит?
Но он просто сидел и ел пирожки. Совсем как в детстве — Мария Степановна рассказывала, что маленький Максим мог умять штук десять за раз.
После чая все разбрелись по комнатам. Мы с Сергеем вышли покурить на балкон — хотя я давно бросила, но тут вдруг захотелось. Стояли, передавая друг другу сигарету, как студенты. За спиной скрипнула дверь.
— Слушай, Серый... — голос Максима звучал хрипло. — Ты это... как вообще?
Сергей затянулся, выдохнул дым:
— Нормально, Макс. Работаю, живём помаленьку.
— А... ну ладно.
Повисла тишина. Неловкая, но уже не враждебная. Максим переступил с ноги на ногу:
— Слушай, тут это... Нашёл работу. В автосервисе.
— Да? — Сергей обернулся. — И как?
— Да нормально вроде. Платят немного, но... это... стабильно.
Я смотрела на них и вдруг поняла — они как будто заново учатся разговаривать. Без понтов, без манипуляций. Просто как братья.
Максим ещё потоптался на пороге и ушёл. А мы так и стояли на балконе, пока не стемнело. Внизу зажглись фонари, в соседних окнах замелькали телевизоры.
— Знаешь, — вдруг сказал Сергей, — я его таким последний раз видел, когда нам лет по шестнадцать было. Когда он ещё не научился... ну, всему этому.
Я молча обняла мужа. Его плечи были расслаблены — впервые за долгое время.
Домой возвращались за полночь. В машине играло радио, Сергей тихонько подпевал знакомой песне. А я думала: иногда нужно набраться смелости и сказать "нет", чтобы получить шанс на настоящее "да". Да — честности. Да — уважению. Да — новым отношениям, где никто никому ничего не должен.
Утром я нашла в сумке забытый кусок маминого торта. На пластиковой крышке контейнера почерком свекрови было написано: "Максиму". Видимо, второпях сунула не в ту сумку.
— Представляешь, — сказала я Сергею, показывая контейнер, — а раньше бы ты помчался к нему это торт отвозить. Чувствовал бы себя виноватым, что не доставил вовремя.
Муж улыбнулся:
— А сейчас положу в холодильник. Сам заберёт, если захочет.
И в этом простом "сам заберёт" было больше любви и уважения, чем во всех его прошлых попытках "спасти" брата.