«Я тебе верю». Глава 28.
Над землёй парили огромные белые купола десантников. Ан-24, в котором в это самое время рядовой Николаев наотрез отказывался шагнуть навстречу неизвестности, решительно направился на посадку. Приземление было жёстким, самолёт еле сдержал скорость, чтобы остановиться на самом краю взлётки, или взлётно-посадочной полосы.
Щекастый рыжеватый Николаев вывалился с борта грузо-пассажирского самолёта, покачиваясь на нетвёрдых ногах. Он еле шёл. Казалось, парашютистское обмундирование весом около двадцати килограмм давило на плечи, как огромная мемориальная доска, что встречала всех входящих на территорию воинской части.
По возвращению с боевых учений рядового Николаева определили нести дальнейшую службу в столовую, где он, залихватски орудуя острейшим ножом, расправлялся с целыми ваннами картофеля и мешками с капустой.
У солдат на втором году службы появились романтика, чувство плеча и десантного братства. Учения в полях, где ребята в кратчайшие сроки разбивали палатки на сорок человек с настоящим деревянным дощатым полом, занимались тактической подготовкой, боевой стрельбой, и метанием настоящих гранат, открыли для них по-новому гордое звание десантника.
Эдуард вернулся в конце июня, приехал к родителям в дембельской форме с торжественными белыми аксельбантами и в голубом берете, лихо заломленном на затылке.
Постаревшая мать выронила из рук кухонное полотенце, когда в прихожей открылась дверь и вошёл нарядный солдат. Загорелый, широкоплечий, он, казалось, еле помещался в узком коридоре родительской квартиры.
- Сыночек, - выдохнула мама, медленно оседая.
Мужественные руки сына подхватили её, усадили на кухонный стул.
- Валерьянки, - тихо сказала она, прижимая свои мягкие ладони к лицу возмужавшего сына.
- Мама, не волнуйся, всё хорошо. Батя где? – сын достал из дверцы холодильника успокоительное, накапал в чашку.
- На работе, где ж ему быть, - женщина сидела, склонившись на левый бок, будто придерживая рукой заходившееся от радости сердце.
- А ты чего не на работе? – взгляд Эдика окинул кухню, стол с раскатанным тестом и досочкой, на которой ровными рядочками выстроились крохотные пельмешки.
- Что-то, сынок, тревожно было мне. Подумала, давление, на работе подменилась. Лежу, и не лежится мне. Всё будто в бок кто толкает. Оказывается, это ты домой ехал. – Мама проглотила капли, запив водой из кружки с нарядной курочкой.
- Вы что, телефон провели? – Эдик посмотрел на красный аппарат, висевший на стене в коридоре
- Да, сынок, провели недавно. Отца повысили, он теперь в снабжении работает. Могут и среди ночи позвонить, и под утро, если с поставками что не так. Тревожная у него работа, неспокойная. Зарплату хоть и задерживают, начальство по бартеру, да как-да, продукты достаёт. Так что мы хоть и без денег, но не голодаем. – Мать посмотрела на кручёный домашний фарш, мясо для которого муж достал одному ему неизвестно как. – Да что это я сразу про дела, да про дела! – Женщина поднялась со стула, достала из серенького кухонного шкафчика эмалированную кастрюлю, начала наливать воду из-под крана. – Расскажи, как доехал, голодный, наверное? Сейчас пельмешки поставлю вариться.
Эдик смотрел на постаревшую мать, на «вдовий горбик», венчавший теперь некогда длинную высокую шею. На руки, что прежде были чуть полноватые, а сейчас поросли долгими морщинками обвисшей кожи. На седые некрашеные волосы, видневшиеся в проборе серой дорожкой.
- Как дела, мама, лучше ты расскажи?
Женщина посолила воду в кастрюле, положила пару лавровых листиков, которые так и остались плавать на поверхности, как непотопляемые шлюпки, да несколько горошин душистого перца.
- Да что там говорить, сынок, по-стариковски дела, - она стояла в нерешительности, продолжить лепить пельмени или поговорить с сыном.
- Давай, мама, я быстренько переоденусь, и помогу тебе, хорошо? – Эдик принялся расстёгивать китель с твёрдыми погонами, в разрезе которого виднелась бело-голубая тельняшка.
- Если ты не очень устал, помоги, пожалуйста. И ещё, Эдик, может, отцу на работу позвоним, чтобы знал, что ты приехал?
- А, может, не надо, мам? Сюрприз будет?
- Ну да, - как-то вяло и неохотно согласилась женщина.
В четыре руки, да за свойскими разговорами, дело спорилось с космической скоростью.
- Ох и шустро ты работаешь, сынок! Если б не такой здоровый вернулся, я бы заподозрила, не на кухне ли ты служил, - мама печально улыбнулась ласковыми глазами.
- Так в том нет ничего зазорного, мы все на кухне побывали, в наряде. И картоху ванными чистили, - парень развел в стороны руки, припорошённые мукой, показывая масштаб кухонных работ. Да, мам, спасибо тебе, что иголку с ниткой научила в руках держать, а то некоторым ребятам тяжело пришлось. – Эдик вспомнил, как штопал старенькую шинель, что рвалась под мышкой. Как ставил заплаты на нижнее бельё, спасаясь в холодной казарме от зимнего холода. – Бате спасибо, что научил портянки мотать, некоторым ребятам ох и тяжело пришлось, до кровавых мозолей.
Резкий звонок телефона прервал парня. Мама поднялась со стула, опираясь о край кухонного стола, чуть вразвалку подошла к телефону.
- Алло, - сказала она, и сын, услышав мелодичные нотки, будто попал в детство, когда мама было весёлой и счастливой молодой женщиной. – Да, я слушаю, Паша. Подожди, подожди, тут…
В трубке раздались отрывистые гудки, сообщая об окончании короткого разговора.
- Отец звонил? – спросил Эдик.
- Да, спешит, как всегда. Я даже сказать не успела, что ты вернулся. – Наталья Анатольевна беспомощно держала перед собой красную трубку обеими руками.
Запрыгала, застучала жёлтая крышка на эмалированной кастрюльке, требуя к себе внимания. Женщина опомнилась, вернула трубку на место. Обожжённой с краю прихваткой сняла крышку, стала, привычно считая «про себя», запускать маленькие ровненькие пельмешки.
- Ну что, мама, хватит стряпать на сегодня? Я фарш убираю? – парню хотелось изо всех сил помочь матери, которая выглядела расстроенной и усталой.
- Да, сынок, убери в морозильник. Завтра приготовим что-нибудь. – Мама помешивала дружно кружащиеся пельмени шумовкой с длинной загнутой ручкой.
Эдик быстро помог убрать со стола, протёр его влажной тряпочкой, а затем насухо - кухонным полотенцем, как в далёком детстве научила мама.
На небогатом столе ароматный ржаной хлеб, странное жёлтое печенье, квашеная капуста, дышащие паром разбухшие пельмешки.
- Сынок, вы_пьешь с дороги? – спросила Наталья Анатольевна, доставая початую запотевшую длинногорлую бу_тылку.
- Да, мама, давай по чуть-чуть, - Эдик, легко дотянувшись до самой высокой полки кухонного гарнитура, одним движением достал пару сто_пок. Уверенно налил до золотистой каёмочки, идущей на краю.
- Давай, сынок, - сказала женщина, протягивая стоп_ку в руке навстречу Эдику.
- Давай, мама, - он пристально посмотрел в глаза матери, прежде чем опрокинуть свою.
Они сидели друг напротив друга, больше разговаривая, чем работая вилками.
- Какой хлеб странный, мама, - сын крутил в руке загорелую горбушку.
- Что, не нравится? – склонив голову набок, спросила мать.
- Нравится. На наш, армейский походит, вот и спросил.
- Сама пеку, сыночек. По воскресеньям, на неделю сразу. У отца на работе, в магазине заводском, можно в счёт зарплаты взять, да только некогда ему в очередях стоять.
- Мммм, - кивнул в ответ коротко постриженной головой Эдик. – Понятно. А что за печенье такое? Неужели ты тоже сама стряпаешь?
- Ох, сынок, - тяжело вздохнула мама, - никогда не думала, что так жить придётся. Никогда. У нас к гастроному из ближних деревень женщины приезжают, молоко, творог, сметану привозят. Бывает, что конский топлёный жир продают. Оно, как масло сливочное, мягкое, без запаха. На нём печенье стряпаю. Отец-то привык, пустой чай не пьёт. С ржаного хлеба желудок побаливает уже. Так вот, сынок, и живём.
Пельмешек во рту у Эдика лопнул, выпустив наружу сочную начинку, сдобренную конским жиром.
- Вкусно как, мама! Спасибо тебе, всю армию о твоих пельменях мечтал.
Наталья Анатольевна смотрела на возмужавшего сына, на крупные руки, покрытые глубокими ссадинами, которых раньше не было. На голове с правой стороны красовались два почти параллельных шрама, один другого длиннее.
- А это откуда, сынок, - она несмело прикоснулась к бугристой бардовой коже.
Парень взял ладонь матери и приложил к своим глазам, то ли пряча слёзы, то ли желая ощутить её тепло и мягкость.
- Да так, мама, ерунда. С ребятами баловались, - улыбнулся он, - всем тогда досталось.
Он налил по половинке в сто_почки, что видели много семейных праздников.
- Давай, мам, не чо_каясь… - И, не дожидаясь матери, в миг осушил стоп_ку, казавшуюся игрушечной в его здоровенных руках.
Медленно выползал ленивый пряный июньский вечер, смешивая запахи бензина, троллейбусной гари и растений, что смогли приспособиться и выжить в самых укромных уголках города, частенько пробиваясь сквозь слой застывшего асфальта.
Вечером отец тоже не пришёл. И не позвонил. Наталья Анатольевна вела себя как обычно, казалось, отсутствие мужа дома в ночное время ничуть не беспокоило её.
- И часто он так, мам? – они сидели в зале и смотрели раз сто просмотренное за долгие годы, кино.
- Бывает, сынок. – мама поправила не до конца закрытую штору.
- Что говорит? – для Эдика это было странно. Мать ни о чём таком не писала ему.
- Да что он скажет, говорит, работа, - Наталья отмахнулась рукой. – Сынок, принеси воды попить, наверное, после капусты сушит.
Эдик поднялся из мягкого кресла, поняв, что подобные вопросы лучше не задавать матери. Он принёс воды, затем поставил недопитую кружку на столик, что стоял рядом с диваном.
- Мама, я пойду, пройдусь, - Эдик надевал дембельский китель.
- Осторожней, сынок. Поздно уже, мало ли дураков на улице?
- Ты чего, мам? Мне ведь не шестнадцать лет, разберусь, не волнуйся!
Он достал обувной крем со щёткой, быстрыми привычными движениями шоркнул высокие берцы. Похлопал себя по карманам, не бренчит ли что при движении, вышел в темнеющий городской вечер.
Во дворе вихрастые мальчишки бренчали на гитаре. Неподалёку сидела стайка девчонок, старательно делавших вид, что юные гитаристы им совсем не интересны. Эдик достал помятую пачку си_гарет, посмотрел на неё, снова сунул в карман. Прошёлся вокруг дома, рассматривая появляющиеся первые несмелые звёздочки. Перед глазами стоял образ улыбающейся Лизы, такой стеснительной, когда они прощались вечерами. Он вернулся к подъезду, сел на короткую неудобную скамеечку. Руки сами достали си_гарету и зажигал_ку. Во двор, мягко шурша шинами и раздвигая темноту перед собой мощными фарами, въехала большая тёмная машина. Заняв место между другими припаркованными во дворе автомобилями, постояла несколько минут, урча послушным двигателем. Фары погасли, открылась пассажирская дверь.
Эдик невольно вглядывался в женский силуэт, освещённый лениво выползшей из-за тучи незрелой луной. Ноги стройные и длинные. Платье, облегающее фигуру. Длинные тёмные волосы окружали её, как таинственная вуаль. Цокая шпильками, она прошла мимо Эдика. Вдруг, склонив головку набок, подняла мимолётным движением волосы с затылка, перекинув их через плечо. Взглянула, чтобы удостовериться, что солдатик смотрит на неё, развернулась, и подошла к нему так близко, что он почувствовал горько-сладкий запах её духов.
В это время хлопнула вторая дверь подъехавшей машины, увесистые шаги приближались к Эдику.
- Здорово, сынок! – грузный оплывший мужчина в пиджаке протянул ему рыхловатую руку.
- Здорово, батя! – парень смотрел в лицо отца, с трудом узнавая его.
- Ты изменился, я смотрю! – мягкая рука усиленно трясла руку Эдика, от чего невыносимо хотелось сбросить её, как огромного слизняка.
- Ты тоже, - сказал парень, невольно разглядывая пухлые мясистые сластолюбивые губы.
- Познакомишь, Павел Сергеич? – девушка не менее пристально разглядывала Эдика, чем тот отца.
- Аааа, Саша, это мой сын, Эдик.
- Эдуард, - представился парень, неожиданно для себя выпрямившись и затянув потуже белый широкий ремень.
- Александра, - представилась тонкая высокая девушка, протянув аккуратную, похожую на кукольную, ладошку.
Эдик взял её за руку и вдруг почувствовал, что бархатистая подушечка большого пальца девушки легонько поглаживает выемку на его руке между большим и указательным пальцем. Он почувствовал, будто в нескольких метрах от него, оглушив, разорвалась боевая граната. Мозг, казалось, кровоточил, залив все извилины, оставив несчастному только первобытные инстинкты.
- Ну, я пошла, - Александра чмокнула в воздухе губами, непонятно кому из мужчин послав откровенный воздушный поцелуй.
Цоканье двенадцатисантиметровых шпилек вбивало тупые гвозди в сознание Эдика.
Когда Саша размашистой уверенной походкой прошла мимо парней, всё ещё мучавших шестиструнную подружку, раздался резкий свист, а затем окрик ей в след:
- Сашка, можно тебя проводить?
Девушка, чуть повернув голову, громко сказала:
- Кому Сашка, а кому Александра Александровна! В армию сначала сходи! – и через несколько секунд за ней оглушающе хлопнула подъездная дверь.
- Ну что, сынок, пошли домой! – Павел Сергеевич, не отрываясь, проводил взглядом Сашу до двери.
- Отец, это что было? – парень никогда раньше ни видел родителя таким.
- Это? – Павел Сергеевич показал рукой в сторону исчезнувшей Саши. – Это секретарша наша, Александра. Очень перспективный сотрудник, между прочим. У неё красный диплом с отличием, - внушительным голосом вещал мужчина.
- Ничуть не сомневаюсь, папа. А мать знает о таком ценном кадре?
- Да ты что, сынок! Что ты такое говоришь, Эдик! Она же мне в дочки годиться! – он как-то стыдливо вытер рот рукой, будто стирая след от того невесомого поцелуя.
Эдик, сунув руки в карманы камуфляжных штанов, медленно пошёл домой. За ним, взъерошенный и нервный, шёл отец.
- Здорово, мать, - громко сказал Павел Сергеич. – Мы с сыном пришли. Накрывай, давай, скорее, на стол. – Отец снял пиджак, и отдал его в руки жены, уже стоявшей в коридоре наготове с плечиками в руках.
- Здравствуй, Паша, - сказала Наталья Анатольевна, не глядя в лицо супруга. – Устал сегодня?
- Да, конечно. Как обычно всё. Как в командировку ехать, то одна бумага не готова, то другая, то договор неправильно юр отдел подготовил. Бездельники, за что зарплату получают, непонятно!
Жена привычно поддакивала, кивая головой.
- Мойте руки, я на кухню. – Женщина включила свет на кухне, зажгла под кастрюлькой газ. Она не хотела, но смотрела в освещённое окно напротив, в котором зачёркивал её семейную жизнь красный горячий огонёк, тлеющий в изящной молодой руке.
- Ну что, солдат, рассказывай, - Павел Сергеевич вальяжно развалился на кухонном уголке, обтянутом коричневым дермантином. – Мать, налей нам со служивым.
Наталья Анатольевна привычно хлопотала на кухне, то попутно протирая стол, то раскладывая по местам вымытые и высохшие столовые приборы.
- Мама, садись уже, посиди с нами, - Эдик с жалостью смотрел на изменившуюся мать, которая, казалось, отдала отцу прошлую весёлость и лёгкость.
- Да я сытая, Эдик. Если, только чаю попью. – Присевшая было за стол, мать снова поднялась, чтобы поставить чайник.
- Мама, я сам. И так целый день на кухне, всё на ногах, - сын положил ей руку на плечо.
Ужин был нарочито-весёлым. Отец сыпал двусмысленными шутками, рассказывая о работе комбината и тупости подчинённых.
- Пап, да ты вроде сам не так давно мастером работал? Сам знаешь, над ним человек, и под ним человек.
- Да ты, никак, отца поучать будешь? – внезапно переменившись в лице, спросили Павел Сергеевич, сощурив без того маленькие заплывшие поросячьи глазки.
- Паша, не надо, не начинай, - осторожно сказала Наталья Анатольевна, будто выходя на тонкий ноябрьский ледок.
Отец взял кружку, которую жена приготовила под чай, налил её почти до краёв из запотевшей бу_тылки, и медленно выпил, громко глотая. Не сказав ни слова, вышел из кухни и отправился спать.
Эдик сидел, низко опустив голову, будто чувствуя свою вину перед матерью.
- Давно? – спросил он, глядя на лежавшие на коленях крепко сжатые кулаки.
- Год уже как, - грустно сказала Наталья Анатольевна. – Знала бы, ни за что не поддержала бы его. Лучше бы мастером ходил. Ладно, сынок, пойдём спать. Не хотела тебе говорить, я уже в твоей комнате было обосновалась. На диване посплю в зале, ничего. Спокойной ночи, сынок. – Она потрепала его по голове, как в детстве.
Парень сидел на кухне, разглядывая родные неродные стены. Вдруг, взгляд его выхватил из темноты освещённое окно, в котором стояла, не шелохнувшись, худенькая девичья фигура, оперевшись руками на подоконник.
В этот момент Эдик бы сам не свой. Он будто смотрел на себя со стороны. Медленно прошёл по коридору, сунул ноги в высокие берцы, не зашнуровывая их. Встал напротив входной двери, и взялся за ручку крепкой мужской ладонью.
Продолжение Глава 29.
Путеводитель здесь.