— Вы заслуживаете большего, Тамара Петровна. Разве не обидно жить на копейки после всего, что вы сделали для общества?
— Виктория, милая, я привыкла. Мне хватает.
Тамара Петровна машинально потянулась к краю скатерти, расправляя невидимую складку. Солнечный свет, пробивающийся сквозь тюль, превращал её старенькую кухню в нечто почти волшебное — золотые искры плясали на фарфоровых чашках, тени играли на стенах. Эта квартира помнила слишком много, чтобы быть просто жилплощадью.
Напротив сидела Виктория — её невестка, сверкающая, как начищенная монета. Идеальный маникюр, безупречная осанка, часы, стоимостью в год учительской пенсии. Рядом с ней Андрей казался блеклым, как старая фотография. Он смотрел в окно, словно ответ на все вопросы скрывался в серых многоэтажках напротив.
— Вы проработали в школе тридцать пять лет, а что получили взамен? — продолжала Виктория, отпивая чай из лучшей чашки, доставаемой только для гостей. — Нищенскую пенсию и артрит? Это называется справедливостью?
Тамара Петровна привычным жестом поправила седую прядь. Непривычным было только ощущение неловкости в собственной кухне.
— Справедливость — слишком громкое слово, Вика. Я просто делала то, что любила.
— Мама, — наконец подал голос Андрей, — Вика предлагает хорошее дело.
Его голос звучал так, будто он зачитывал чужой текст. Тамара Петровна знала этот тон — так сын говорил в детстве, когда приходилось извиняться перед соседкой за разбитое окно или признаваться в двойке по математике.
— Слушайте, — Виктория положила на стол конверт, — здесь сто тысяч. Это теперь ваша ежемесячная пенсия. От нас.
— Господи, Вика, я не могу! — Тамара Петровна отдёрнула руки, словно конверт мог её обжечь.
— Можете и должны. Вы мать Андрея, а значит, часть нашей семьи. — Виктория улыбнулась, показав идеальные зубы. — Мои родители владеют строительной компанией, у нас достаточно средств. Для нас это не жертва, а для вас — возможность наконец пожить достойно.
Тамара Петровна посмотрела на сына. Андрей выглядел так, будто за окном происходило что-то невероятно интересное. Его пальцы нервно отбивали ритм по столешнице.
— Подумайте, мама, — произнёс он, всё ещё не глядя на неё. — Ты могла бы купить новый телевизор. Съездить в санаторий. Поменять эту древнюю мебель.
Тамара Петровна обвела взглядом кухню — свидетельницу трёх десятилетий её жизни. Здесь Андрюша делал уроки, здесь они с покойным мужем Семёном пили чай долгими вечерами, здесь она проверяла тетради своих учеников. Потёртый стол хранил следы карандашей, чернил, детских фломастеров.
— И бросьте вашу подработку, — добавила Виктория. — Репетиторство в вашем возрасте — это просто издевательство над собой.
— Но мне нравится заниматься с детьми...
— В вашем возрасте пора думать о себе! — Виктория положила свою ухоженную руку на сухую ладонь свекрови. — Отдыхайте, наслаждайтесь жизнью. Вы заслужили.
Тамара Петровна вдруг вспомнила, как вчера Аришка, внучка соседки, восторженно рассказывала о своей первой пятёрке по русскому. Глаза девочки сияли, как два маленьких солнца. Такие моменты не купишь ни за какие деньги.
Но потом вспомнились счета за лекарства. Протекающий потолок в ванной. Сломанный холодильник, который чинить дороже, чем покупать новый. Ощущение, что каждый поход в магазин — маленькая битва с ценниками.
— Я не знаю, — честно сказала она.
— Знаете, — твёрдо ответила Виктория, подталкивая конверт. — Вы заслужили эти деньги. Берите и тратьте на то, что вам нравится. Никаких условий, просто наша забота.
Что-то мелькнуло в глазах невестки — настолько быстро, что Тамара Петровна не успела понять, что это было. Возможно, ей просто показалось.
— Андрюша... — она посмотрела на сына, ища поддержки.
— Бери, мам, — он наконец повернулся к ней. — Правда, бери. Мне будет спокойнее.
Тот же голос, как при двойке по математике. Но разве можно за всю жизнь научиться говорить искренне, если не умеешь?
Тамара Петровна взяла конверт, чувствуя его неожиданную тяжесть.
— Спасибо, — выдавила она. — Я... я даже не знаю, что сказать.
— Ничего говорить не нужно, — лучезарно улыбнулась Виктория. — Мы семья. А в семье принято заботиться друг о друге.
Когда они ушли, Тамара Петровна долго сидела за столом, разглаживая уголки конверта. Где-то под потолком монотонно гудела старая лампа. В соседней квартире играла музыка. Жизнь продолжалась, но что-то неуловимо изменилось.
Она открыла конверт и достала новенькие купюры. Тамара Петровна провела пальцем по глянцевой поверхности, ощущая странное чувство, похожее на вину, смешанную с восторгом.
— Семён, — прошептала она, глядя на фотографию мужа на стене, — как думаешь, я правильно сделала?
Фотография смотрела на неё улыбающимися глазами, но ответа, конечно, не было.
***
Через месяц Тамара Петровна поймала себя на том, что выбирает в магазине не самые дешёвые макароны. Это мелочь, но раньше подобное казалось немыслимой роскошью. Деньги от Виктории изменили её жизнь тонкой, почти незаметной паутиной новых возможностей.
Она купила новую куртку, пригласила Галину Сергеевну, подругу со времён педучилища, в кафе, отремонтировала протекающий кран. Жизнь обрастала маленькими радостями, словно весеннее дерево — листьями.
Телефон зазвонил, когда она раскладывала покупки.
— Тамара Петровна, — голос Виктории звучал бодро, как у телеведущей утренней программы. — Как вы? Всё хорошо? Деньги не закончились?
— Здравствуй, Вика. Всё замечательно, спасибо тебе огромное. Я даже...
— Чудесно! — перебила Виктория. — Послушайте, я просто хотела посоветовать. Не ходите в "Копейку" на углу, там ужасные продукты. Я видела, как вы туда заходили вчера.
Тамара Петровна на секунду замерла с пакетом муки в руках.
— Ты... видела меня?
— Случайно проезжала, — быстро ответила Виктория. — Лучше ходите в "Азбуку Лоска", там всё свежее. Я пришлю вам адрес ближайшего магазина.
— Но там же очень дорого...
— Тамара Петровна, — в голосе Виктории появились резкие нотки, — теперь вы можете себе это позволить. Зачем экономить на здоровье?
После разговора осталось странное ощущение. Словно их великодушный финансовый жест превращался во что-то иное.
В следующий вторник Тамара Петровна собиралась к Галине Сергеевне обсудить новую книгу. Они месяцами ждали этой встречи.
— Сегодня никак нельзя, — сказала Виктория, когда позвонила. — У нас семейный ужин в честь повышения Андрея.
— Но я не знала... Почему Андрюша не позвонил?
— Он очень занят, — отрезала Виктория. — Жду вас к семи. И, кстати, то серое платье вам совершенно не идёт. Наденьте что-нибудь... поприличнее.
Платье было подарком Семёна на 60 лет.
На ужине, среди хрусталя и дорогого фарфора, Тамара Петровна чувствовала себя музейным экспонатом. Сын едва взглянул на неё, погруженный в разговор с коллегами Виктории — людьми с одинаковыми улыбками и часами. Виктория то и дело одёргивала свекровь:
— Держите вилку правильно, — шепнула она, когда Тамара Петровна потянулась к салату.
— Это история не для приличного общества, — оборвала она, когда Тамара Петровна начала рассказывать забавный случай из школьной жизни.
Домой она вернулась опустошённой.
Незаметно Виктория стала звонить каждый день. Её вопросы становились всё настойчивее, советы — всё категоричнее.
— Зачем вы ходите к этой Галине? Она одинокая неудачница, только тянет вас вниз.
— Выбросьте эту старую мебель. Я пришлю каталог, выберите новую.
— Вам не следует давать уроки детям. В вашем возрасте это уже ни к чему.
И каждый раз, намёком или прямо: "Мы же заботимся о вас".
Когда Тамара Петровна попыталась возразить, что сама решает, с кем общаться, Виктория холодно напомнила:
— Тамара Петровна, а кто вам помогает жить достойно? Ваша Галина даст вам сто тысяч в месяц? Андрей слишком занят на работе, чтобы решать ваши проблемы. Только я о вас по-настоящему забочусь.
Через три месяца Тамара Петровна поняла, что давно не видела подруг. В её квартире появилась новая мебель, которую выбрала Виктория. В шкафу висели платья, которые она никогда бы не купила сама.
В прошлом она давала уроки троим детям. Теперь — никому.
Телефон звонил по расписанию: утром и вечером. Виктория проверяла, чем занята свекровь, куда собирается пойти, что планирует купить. На возражение "это моя жизнь" следовал холодный ответ:
— Конечно. Вы вольны отказаться от нашей помощи.
Тамара Петровна смотрела на купюры, каждый месяц появлявшиеся в конверте, и чувствовала их растущую тяжесть. Вчера ей пришлось отменить встречу со старой коллегой, потому что Виктория настояла на срочном походе в салон красоты.
В тот вечер, лёжа в кровати, она вдруг ясно осознала: свободы больше нет. Её жизнь куплена, как покупают домашнего питомца — с правом решать, когда его кормить, куда выгуливать и с кем ему играть.
***
Утро выдалось неожиданно ясным для октября. Солнце просачивалось сквозь новые шторы — тяжёлые, плотные, выбранные Викторией. "Они лучше защитят вас от солнца, Тамара Петровна". Солнца, которое она всегда любила.
Телефон завибрировал, высветив имя невестки. Тамара Петровна смотрела на экран, чувствуя, как внутри поднимается что-то забытое — горячее, упрямое. То, что она испытывала, когда директор школы требовал поставить тройку сыну районного начальника. Когда ей говорили не включать Достоевского в программу, "потому что сложно".
Она не ответила. Впервые за пять месяцев.
Телефон зазвонил снова. И снова. На четвёртый раз она взяла трубку.
— Тамара Петровна! — голос Виктории сочился тревогой. — Я звоню вам уже час! Что происходит?
— Я спала, — соврала она.
— В десять утра? — в голосе невестки слышалось неприкрытое раздражение. — Слушайте, сегодня у Андрея важный корпоратив. Все будут с семьями. Я заеду за вами в шесть.
Тамара Петровна поймала себя на мысли о том, как она ненавидит эти корпоративы. Фальшивые разговоры. Оценивающие взгляды. Снисходительные улыбки коллег Виктории. "А это наша бабушка. Бывшая учительница. Мы о ней заботимся".
— Нет, — сказала она тихо.
— Что, простите?
— Я не поеду.
Пауза на другом конце казалась осязаемой.
— Вы не поняли, — голос Виктории стал ледяным. — Это важно для карьеры Андрея. Для нас.
— А что важно для меня, Вика? — спросила Тамара Петровна, сама удивляясь своему спокойствию.
— Для вас? — Виктория коротко рассмеялась. — Тамара Петровна, мы пять месяцев делаем всё для вас! Мы дали вам возможность жить нормально. Перестать считать копейки. И это ваша благодарность?
Что-то окончательно оборвалось внутри. Тамара Петровна посмотрела на фотографию мужа. Она помнила, как они с Семёном ездили на Байкал, подрабатывая всё лето, чтобы скопить на билеты. Как ходили в театр с последних рядов. Как радовались, получив эту маленькую квартиру от школы. Воспоминания, в которых не было ни капли стыда.
— Я больше не буду брать ваши деньги, — произнесла она.
— Что?!
— Верну всё, что осталось. И спасибо за помощь.
— Вы с ума сошли! — Виктория уже не контролировала голос. — Вы хотите вернуться к нищете? К своей жалкой пенсии? К просиживанию со старухами на лавочке?
— К своей жизни, — просто ответила Тамара Петровна.
Когда Виктория приехала час спустя, она была уже готова. Конверт с оставшимися деньгами лежал на столе.
— Это истерика, — Виктория нервно расхаживала по кухне. — Возрастной каприз. Завтра вы передумаете.
— Нет, Вика. — Тамара Петровна указала на конверт. — Здесь всё, что осталось. Я очень признательна за помощь, но больше не могу.
— Не можете что? — Виктория остановилась, сверля её взглядом.
— Продавать свою жизнь. Даже по хорошей цене.
От пощёчины зазвенело в ушах. Тамара Петровна медленно поднесла руку к горящей щеке. Виктория замерла с поднятой рукой, с ужасом глядя на собственную ладонь.
— Вика, тебе пора, — тихо сказала Тамара Петровна.
— Я... я не хотела! — лицо Виктории исказилось. — Вы меня довели! Вы неблагодарная, вы...
Звук открывающейся двери заставил обеих обернуться. На пороге стоял Андрей. Его глаза расширились, переводя взгляд с матери на жену.
— Что здесь происходит?
— Твоя мать сошла с ума, — бросила Виктория. — Она отказывается от нашей помощи. От денег. От всего!
Андрей медленно перевёл взгляд на мать. Её щека всё ещё горела красным следом.
— Мама? — он шагнул вперёд. — Что с твоим лицом?
— Ничего, Андрюша. Просто... небольшое недопонимание.
Виктория резко повернулась к нему:
— Объясни своей матери, что она не может просто взять и...
— Ты ударила её? — перебил Андрей так тихо, что обе женщины замерли.
Тамара Петровна никогда не слышала, чтобы её сын говорил таким тоном.
— Она меня спровоцировала! — Виктория вскинула руки. — Ты не понимаешь...
— Я всё понимаю, — он подошёл к матери, аккуратно коснулся её щеки. — Давно понимаю. Просто не хотел видеть.
После ухода Виктории — с криками, обвинениями и хлопаньем дверью — они долго сидели на кухне. Андрей сжимал остывшую чашку с чаем.
— Я всё знал, — наконец произнёс он. — Видел, как она разговаривает с тобой. Как контролирует. Но мне было... удобно.
— Каждый делает свой выбор, — Тамара Петровна накрыла его руку своей. — Ты не виноват.
— Виноват, — он покачал головой. — Я предал тебя. Из трусости. Из нежелания скандалов. Из-за...
— Страха одиночества? — мягко закончила она.
Андрей кивнул. Впервые за много месяцев он смотрел ей прямо в глаза — без увиливания, без неловкости. Просто её сын, такой же ранимый, как в детстве.
— Я подал на развод ещё неделю назад, — неожиданно сказал он. — После того, как увидел, как она разговаривает с официанткой. Я понял... это никогда не изменится. Но мне было стыдно тебе сказать.
Тамара Петровна почувствовала, как глаза наполняются слезами. Она крепче сжала его руку.
В следующие месяцы жизнь текла по-новому. Тамара Петровна вернулась к репетиторству. Аришка, получившая пятёрку по русскому, теперь приходила трижды в неделю, вместе с двумя подружками. Галина Сергеевна снова заглядывала на чай с новыми книгами.
Старые шторы вернулись на окна, пропуская солнце. Андрей приходил по выходным — теперь без напряжения, без фальши. Иногда ночевал в своей прежней комнате.
Однажды, тёплым июньским вечером, они сидели на балконе. Мимо с коляской проходила молодая женщина, каждые несколько шагов наклоняясь, чтобы поправить одеяльце или сказать что-то ребёнку.
— Знаешь, — задумчиво произнесла Тамара Петровна, — настоящая забота ничего не требует взамен. Ни благодарности, ни подчинения. Ничего.
Андрей положил голову ей на плечо — жест, забытый с его десятилетия.
— Я только сейчас это понимаю, — сказал он. — Жаль, что так поздно.
— Ничего не бывает поздно, Андрюша, — она погладила его по волосам, замечая первую седину. — Для понимания важных вещей времени не существует.
Они сидели так, пока закат не окрасил небо в оранжевый. Внизу играли дети. В доме напротив зажигались окна. Жизнь — её собственная, бесценная — продолжалась.
Читайте от меня также:
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.