Когда Лариса улыбалась, её глаза оставались холодными...
— Ты ведь понимаешь, что он бы хотел, чтобы мы держались вместе? — Лариса положила ладонь на мою руку. — Витя всегда говорил, что семья — это главное.
Я смотрела на её пальцы — ухоженные, с безупречным маникюром. Такими пальцами удобно перебирать чужие документы. Или чужие деньги.
— Когда это он такое говорил? — спросила я, не поднимая глаз.
Лариса на мгновение замерла, но тут же рассмеялась:
— Ну как же, Леночка! Постоянно. Ты просто... — она сделала паузу, — ты просто была слишком занята своей работой.
Я наконец подняла взгляд. Лариса улыбалась. Той самой улыбкой, которую я видела на семейных встречах последние пятнадцать лет. Улыбкой, которая никогда не достигала глаз.
В паспортном столе, где я проработала двадцать семь лет, мы называем это «профессиональной деформацией» — умение видеть людей насквозь. Когда каждый день проверяешь сотни документов, начинаешь замечать мелочи. Нервное подергивание века, когда человек называет адрес.
Слишком уверенный тон при ответе на простой вопрос. Или, как сейчас, — улыбка, которая не затрагивает глаз.
— Хочешь чаю? — спросила я, поднимаясь.
— Нет-нет, я ненадолго, — Лариса достала из сумки папку. — Я тут подумала... тебе ведь тяжело сейчас со всеми этими бумагами. Павлик предложил помочь.
Павлик. Тридцатипятилетний племянник Виктора, которого я видела на похоронах впервые за пять лет. Стоял с серьезным лицом, выражая соболезнования. А потом спросил, не планирую ли я продавать гараж.
— Какими бумагами? — я остановилась в дверях кухни.
— Ну, страховка, пенсия, наследство... — Лариса раскрыла папку. — Вот, я принесла форму доверенности. Павлик всё сделает сам, тебе даже ходить никуда не придется.
Я смотрела на документ, и что-то холодное ползло по позвоночнику. Виктор ушел всего три недели назад. Три недели, две панихиды и одни похороны. А они уже здесь, с папками и формами.
— Спасибо, Лариса, — я взяла папку. — Я подумаю.
— О чем тут думать? — она снова улыбнулась. — Мы же семья. Витя бы хотел, чтобы мы помогали друг другу.
Когда за Ларисой закрылась дверь, я прислонилась к стене. И закрыла глаза. В голове звучал голос Виктора. «Лена, запомни: не все, кто улыбается, желают тебе добра».
Тогда я отмахнулась. Считала, что он преувеличивает, что это обычная семейная ревность. Теперь, глядя на доверенность, где мелким шрифтом было напечатано «право распоряжаться всем движимым и недвижимым имуществом», я начинала понимать.
На следующий день в паспортном столе было необычно тихо. Я механически проверяла документы, ставила штампы, задавала стандартные вопросы. Но мысли были далеко.
— Елена Сергеевна, вы в порядке? — Марина, молодая сотрудница, коснулась моего плеча. — Может, вам домой?
— Нет, — я выпрямилась. — Всё нормально.
Следующий посетитель положил на стол паспорт. Потрепанный, с загнутыми углами. Я открыла его. И сразу заметила: штамп о регистрации брака есть. А прописки нет.
— Вы живете по этому адресу? — спросила я. Указывая на строку в заявлении.
Мужчина кивнул. Слишком быстро:
— Да-да, конечно.
— Но в паспорте нет отметки.
— А... это... — он замялся. — Я недавно переехал. Не успел оформить.
Я посмотрела ему в глаза. Он отвел взгляд.
— Вам нужно сначала оформить прописку. — сказала я, возвращая документы.
— Потом приходите.
Когда он ушел, я вдруг подумала. Интересно. Если бы у каждого человека на лбу был написан его настоящий адрес. Его настоящие намерения. Сколько бы мы узнали друг о друге?
Вечером позвонил Павел.
— Тетя Лена, как вы? Мама сказала. Вы хотели со мной поговорить насчет документов?
Я не говорила ничего подобного.
— Павел, я еще не решила.
— Да что тут решать? — в его голосе звучало нетерпение. — Дядя Витя оставил кое-какие долги, надо разобраться. И с гаражом определиться. У меня, кстати, есть покупатель.
— С каких пор у Виктора долги? — спросила я.
Пауза.
— Ну... это сложно объяснить по телефону. Давайте я завтра заеду, всё расскажу.
Когда разговор закончился, я достала коробку с документами Виктора. Мы всегда хранили их отдельно — мои в секретере, его в шкафу. «Так проще найти», — говорил он.
Я перебирала бумаги — квитанции, договоры, страховки. И вдруг поняла: здесь нет его паспорта. Ни оригинала, ни копии.
Странно. Виктор был педантичен в таких вещах. Он бы никогда...
В дверь позвонили. На пороге стояла соседка, Нина Петровна.
— Леночка, ты не поверишь! Я только что видела твоего племянника. Он фотографировал твой гараж на телефон.
Говорил с каким-то мужчиной...
***
Утром я проснулась с ощущением тревоги, которое не покидало меня со вчерашнего разговора. Перед глазами стояло лицо Павла, фотографирующего гараж. Гараж, который Виктор собственноручно обустраивал пятнадцать лет. Где каждая полка, каждый инструмент имели свое место.
В паспортном столе было многолюдно. Понедельник — день тяжелый. Очередь из раздраженных посетителей, система зависает, принтер отказывается печатать. Обычный день.
— Следующий! — произнесла я механически.
Передо мной села женщина средних лет с испуганными глазами.
— Мне нужно восстановить паспорт, — прошептала она. — Муж... выбросил.
Я подняла глаза от бланка. Такое случается чаще, чем думают люди. Документы — это власть. Лишить человека паспорта — значит лишить его свободы.
— Заполните заявление, — я протянула ей форму. — И не беспокойтесь. Мы поможем.
Женщина благодарно кивнула.
В обеденный перерыв я позвонила в банк.
— Добрый день. Я хотела бы узнать о состоянии счетов моего мужа. Виктор Андреевич Соколов.
— Вам нужно подойти в отделение с документами, — ответил равнодушный голос.
— Я его жена. У меня есть свидетельство о браке и...
— В отделение. С документами, — повторил голос.
После работы я поехала в банк. Очередь, номерки, ожидание. Наконец меня пригласили к окошку.
— Соколов Виктор Андреевич, — произнесла я, протягивая документы. — Мне нужна информация по его счетам.
Девушка за стеклом изучала мои бумаги с тем же выражением, с каким я сама проверяю документы посетителей. Ищет несоответствия. Подвох.
— Подождите, — сказала она. И отошла.
Вернулась. С мужчиной в строгом костюме.
— Елена Сергеевна? — он протянул руку. — Максим. Заместитель управляющего. Пройдемте в кабинет.
В кабинете пахло новой мебелью. И чем-то еще... тревогой?
— Видите ли, — начал Максим. Сцепив пальцы в замок.
— Счета вашего мужа были закрыты две недели назад.
— Как закрыты? Кем?
— Доверенным лицом. У нас есть доверенность. — Он достал папку.
— Вот, посмотрите.
Я взяла документ. Доверенность на имя Павла Соколова. Дата — за месяц до ухода Виктора. Подпись... подпись была похожа на подпись мужа. Очень похожа. Но что-то в ней было не так.
— Сколько там было денег? — спросила я, возвращая бумагу.
Максим помедлил.
— Около трех миллионов рублей.
Я вышла из банка, чувствуя странное оцепенение. Три миллиона. Деньги, которые мы с Виктором откладывали годами. На старость. На лечение. На "черный день".
Дома я снова перебрала его документы. Нашла старые выписки из банка. Действительно, три миллиона двести тысяч. Последнее пополнение — два месяца назад.
Телефон завибрировал. Сообщение от Ларисы: "Павлик заедет завтра в 11. Подготовь документы на квартиру".
Я не ответила. Вместо этого достала ноутбук и открыла папку с фотографиями. Виктор не любил фотографироваться, но на семейных встречах деваться было некуда.
Вот Новый год, три года назад. Виктор стоит рядом с Ларисой. Она улыбается, держа его под руку. А он... он смотрит в сторону. Напряженно.
Следующая. Павел показывает что-то Виктору на телефоне. Лариса наблюдает с тем же выражением, с каким смотрела на меня вчера.
Я пролистала десятки фотографий. И везде одно и то же: они улыбаются, Виктор — нет. Они рядом, он — в стороне.
"Родственники — не всегда семья, а семья — не всегда родные", — вдруг вспомнились слова Виктора. Он говорил это после каждой встречи с сестрой и племянником.
Утром я пришла на работу раньше обычного. Марина удивленно подняла брови:
— Елена Сергеевна, вы сегодня первая!
— Мне нужно кое-что проверить, — ответила я, включая компьютер.
База данных паспортного стола — это целый мир. Имена, адреса, даты. Я ввела данные Виктора.
Паспорт выдан в 2015 году. Прописка... прописка была только по одному адресу. Моему. Нашему.
Но почему тогда Лариса говорила о какой-то другой квартире? "Витина квартира на Ленинском", — так она сказала вчера по телефону.
Я проверила данные Павла. Ленинский проспект, дом 47, квартира 89. Прописан с 2018 года. Собственник... я замерла. Собственник — Соколов В.А.
Квартира существовала. Но Виктор никогда о ней не говорил.
Я вернулась домой ровно к одиннадцати. Павел уже ждал у подъезда, нервно постукивая ключами от машины по ладони.
— Тетя Лена! — он расплылся в улыбке. — Как вы?
— Проходи, — я открыла дверь подъезда.
В квартире Павел сразу прошел на кухню, будто был здесь хозяином.
— Чай? Кофе? — спросил он, открывая шкафчик, где мы всегда хранили чашки.
— Ничего не нужно, — я села напротив. — Расскажи мне о квартире на Ленинском.
Павел замер с чашкой в руке. Улыбка исчезла.
— А, вы уже знаете, — он поставил чашку на стол. — Дядя Витя купил её пять лет назад. Как инвестицию.
— И прописал тебя там?
— Временно, — Павел пожал плечами.
— Пока я искал свое жилье.
— А деньги со счета? Три миллиона?
Теперь он выглядел по-настоящему удивленным.
— Какие деньги?
— Те, что ты снял по доверенности две недели назад.
Павел медленно опустился на стул.
— Тетя Лена, вы что-то путаете. Я ничего не снимал.
Я достала копию доверенности, полученную в банке.
— А это тогда что?
Он взял бумагу. Пробежал глазами.
— Первый раз вижу. — его голос дрогнул.
— Это не моя подпись.
Я внимательно посмотрела на племянника мужа.
В его глазах читалось... что? Страх? Удивление? Или хорошо отрепетированная ложь?
— Кто тогда снял деньги, Павел?
Он покачал головой:
— Не знаю. Но я выясню.
Когда он ушел, я снова открыла коробку с документами Виктора. На самом дне, в конверте, нашла то, что искала все это время — копию его паспорта.
С пустой страницей прописки.
***
Копия паспорта Виктора без штампа о прописке лежала передо мной как улика в детективе. Я перебирала в памяти наши разговоры, пытаясь вспомнить хоть намек на квартиру на Ленинском. Ничего. Пятнадцать лет брака, и ни слова о втором жилье.
В дверь позвонили. На пороге стояла Марина, моя коллега из паспортного стола.
— Елена Сергеевна, извините за вторжение, — она переминалась с ноги на ногу. — Я принесла документы, которые вы просили.
Я не просила никаких документов, но впустила её.
— Вообще-то это не совсем законно, — Марина понизила голос, протягивая конверт. — Но вы всегда были ко мне добры, а сейчас вам явно нужна помощь.
В конверте лежала выписка из Росреестра на квартиру по адресу Ленинский проспект, 47-89. Собственник — Соколов Виктор Андреевич. Дата регистрации права — пять лет назад. Стоимость — восемь миллионов. Рублей.
— Откуда ты узнала? — спросила я, поднимая глаза.
Марина пожала плечами:
— Вы вчера искали в базе. Система сохраняет историю запросов.
Когда она ушла, я села на диван, пытаясь собрать мозаику. Виктор купил квартиру втайне от меня. Прописал там племянника. А потом кто-то снял все наши сбережения.
Телефон зазвонил. Лариса.
— Леночка, Павлик сказал, ты расстроена из-за квартиры, — её голос звучал обеспокоенно. — Витя не хотел тебя волновать. Это была инвестиция.
— Инвестиция в восемь миллионов? — я старалась говорить спокойно.
— Без единого слова мне?
— Мужчины, — Лариса вздохнула. — Они думают, что защищают нас. Когда скрывают финансовые дела. Но теперь нужно решить. Что делать с квартирой. У меня есть покупатель.
— И кто же?
— Сосед Павлика. Предлагает хорошую цену. Я пришлю документы с курьером.
Я положила трубку и закрыла глаза. В голове звучал голос Виктора: «Иногда чужие ближе». Он говорил это в тот вечер, когда мы поссорились. Из-за его отказа ехать на день рождения Ларисы.
Я достала телефон. И нашла номер Сергея Ивановича, знакомого юриста. Виктор обращался к нему, когда оформлял документы на гараж.
— Елена Сергеевна, — голос Сергея Ивановича звучал удивленно. — Давно вас не слышал. Как Виктор Андреевич?
Я сглотнула комок в горле:
— Его больше нет с нами. Три недели назад.
Пауза.
— Примите мои соболезнования, — его голос изменился. — Чем могу помочь?
— Мне нужна консультация по наследственным делам. И еще... вы не знаете о квартире на Ленинском проспекте?
Снова пауза, более долгая.
— Знаю, — наконец ответил он. — Виктор Андреевич приобрел её пять лет назад. Но не как инвестицию.
— А как что?
— Как... страховку. Он оформил дарственную на ваше имя. С отложенной датой вступления в силу — через месяц после его ухода из жизни.
Я почувствовала, как по щекам текут слезы.
— Почему он мне не сказал?
— Он хотел, чтобы вы были защищены. Особенно от его родственников.
После разговора я долго сидела неподвижно. Виктор знал. Всё это время он знал, что его семья представляет угрозу. И готовился защитить меня даже после своего ухода.
Курьер привез документы от Ларисы ближе к вечеру. Договор купли-продажи квартиры на Ленинском. Сумма — семь миллионов рублей. На миллион меньше реальной стоимости. И доверенность на Павла — для представления моих интересов.
Я отложила бумаги и включила телевизор. Шли новости. Диктор рассказывал о мошенниках. Которые обманывают пожилых людей, выманивая у них квартиры. «Будьте бдительны, — говорил он. — Не подписывайте документы. Без консультации с юристом».
Я выключила телевизор. И посмотрела на фотографию Виктора на стене. Он никогда не улыбался на официальных снимках. Говорил, что улыбка должна быть искренней, иначе это просто гримаса.
«Чужая душа – потёмки, а родня – ещё темнее», — вспомнились его слова. Теперь я понимала их смысл.
На следующий день я взяла отгул и поехала на Ленинский проспект. Дом 47 оказался новостройкой бизнес-класса. Консьерж, охрана, подземный паркинг.
— Вы к кому? — спросил охранник.
— Квартира 89, — ответила я. — Я собственник.
Он проверил список:
— Соколова?
— Да.
— Проходите. Лифт направо.
Квартира оказалась просторной и светлой. Два окна выходили на парк. Минималистичная мебель, книжные полки. На одной из них — фотография. Я и Виктор в день нашей свадьбы.
Я опустилась на диван, оглядываясь. Здесь всё было обустроено со вкусом. Виктор всегда умел создавать уют.
В дверь позвонили. Я открыла, ожидая увидеть Павла или Ларису. Но на пороге стоял незнакомый мужчина. Средних лет.
— Добрый день, — он протянул руку.
— Андрей Викторович. сосед из 90-й квартиры. Вы, должно быть, Елена Сергеевна?
Я настороженно кивнула.
— Виктор Андреевич много рассказывал о вас, — продолжил он.
— Жаль, что мы знакомимся при таких обстоятельствах. Примите мои соболезнования.
— Спасибо. — я всё еще не понимала, что происходит.
— Вы хорошо знали моего мужа?
— Мы часто беседовали. Когда он приезжал сюда работать. Он писал книгу, знаете? — Андрей Викторович улыбнулся.
— Говорил, что здесь ему хорошо думается.
Книгу? Виктор никогда не упоминал о писательских амбициях.
— Я не знала, — честно призналась я.
— Он хотел сделать вам сюрприз, — сосед понимающе кивнул. — Кстати, вчера приходил молодой человек, представился вашим племянником. Интересовался, не хочу ли я купить квартиру.
— И что вы ответили?
— Что не занимаюсь недвижимостью, — он пожал плечами. — Но он был настойчив. Сказал, что у вас сложное финансовое положение.
Когда сосед ушел, я прошла в кабинет. На столе лежала стопка исписанных листов. Первая страница начиналась словами: «Моей Елене. Единственному человеку, который видел меня настоящего».
Я начала читать, и мир вокруг перестал существовать.
***
Рукопись Виктора оказалась не романом, а дневником. Каждая запись начиналась с даты и обращения: «Моя Елена». Он писал мне письма, которые не решался отправить.
«10 марта. Моя Елена. Сегодня Лариса снова спрашивала о нашем завещании. Третий раз за месяц. Говорит, что беспокоится о будущем. Чьем будущем? Точно не о нашем с тобой».
Я перелистывала страницы, и перед глазами разворачивалась другая жизнь — жизнь, о которой Виктор молчал. Его тревоги, его наблюдения, его план.
«15 апреля. Моя Елена. Оформил дарственную на квартиру. Сергей Иванович советует не говорить тебе — меньше знаешь, крепче спишь. Но мне тяжело скрывать. Ты всегда чувствуешь, когда я недоговариваю».
Последняя запись была датирована за неделю до его ухода.
«2 мая. Моя Елена. Павел снова приходил с бумагами. Доверенность на управление счетами. Я подписал пустой бланк — так проще было отвязаться. Но в банке предупрежден: без моего личного присутствия никаких операций. Надеюсь, этого хватит».
Но не хватило. Кто-то всё-таки добрался до денег.
Я собрала листы в папку и вернулась домой. На автоответчике было три сообщения. Все от Ларисы.
«Леночка, перезвони. Это срочно».
«Елена, нам нужно поговорить о документах».
«Я заеду вечером. Это важно».
Я не стала перезванивать. Вместо этого позвонила Сергею Ивановичу.
— Мне нужна ваша помощь, — сказала я. — Прямо сейчас.
Он приехал через час. Седой, подтянутый, с кожаным портфелем — точно таким же, как пятнадцать лет назад, когда мы с Виктором оформляли документы на квартиру.
— Рассказывайте, — он достал блокнот.
Я выложила всё: квартиру на Ленинском, исчезнувшие деньги, настойчивость Ларисы и Павла.
— Классическая схема, — Сергей Иванович покачал головой. — Сначала изолируют, потом получают доверенность, потом — имущество. Но Виктор Андреевич всё предусмотрел.
— Не всё, — возразила я. — Деньги исчезли.
— Это можно оспорить, — он сделал пометку. — Если доверенность подделана, банк обязан вернуть средства.
— А если нет?
Он посмотрел на меня поверх очков:
— Вы сомневаетесь в подделке?
Я вспомнила почерк Виктора. Его подпись с характерным росчерком. И подпись на доверенности — похожую, но не идентичную.
— Нет, не сомневаюсь. Но как доказать?
— Экспертиза, — он захлопнул блокнот. — И заявление в полицию.
Когда Сергей Иванович ушел, я села за стол и достала фотоальбом. Виктор на даче, Виктор в горах, Виктор с коллегами. Всегда немного в стороне, всегда с этим внимательным взглядом. Он наблюдал. Всё время наблюдал.
В дверь позвонили. На пороге стояла Лариса. Без улыбки, без пирога, зато с толстой папкой документов.
— Нам нужно поговорить, — она прошла в квартиру, не дожидаясь приглашения.
— Проходи, — сказала я в пустоту.
На кухне Лариса разложила бумаги:
— Вот договор купли-продажи квартиры. Вот доверенность на Павлика. И вот расписка в получении задатка.
— Задатка? — я подняла бровь. — От кого?
— От покупателя, — она нетерпеливо постучала пальцем по бумаге. — Триста тысяч. Мы уже взяли.
— Мы?
Лариса замялась:
— Ну... Павлик. Для оформления документов нужны деньги.
Я медленно собрала бумаги и отложила их в сторону:
— Лариса, я не буду ничего подписывать.
— Что значит — не будешь? — её голос повысился. — Мы уже всё договорились!
— Вы договорились. Без меня.
Она резко встала:
— Ты не понимаешь. Эта квартира — часть наследства Вити. Мы имеем право на долю.
— Какую долю? — я тоже поднялась. — Виктор оформил дарственную на меня. Квартира моя.
Лариса побледнела:
— Не может быть. Он бы не сделал этого.
— Сделал, — я достала копию дарственной, которую передал Сергей Иванович. — И знаешь, почему? Потому что знал: вы придете за его имуществом, едва он уйдет.
— Это неправда! — она схватила документ. — Это подделка!
— Как доверенность на снятие денег?
Лариса замерла:
— Какая доверенность?
— Та, по которой исчезли три миллиона со счета Виктора. Павел говорит, что не при чем. Может, ты знаешь, куда делись деньги?
Она опустилась на стул:
— Я не понимаю, о чем ты.
— Понимаешь, — я села напротив. — Виктор всё знал. Про ваши планы, про ваши улыбки. «Не все, кто улыбается, желают тебе добра» — помнишь, он так говорил?
Лариса молчала, глядя в стол.
— Я подала заявление в полицию, — солгала я. — О мошенничестве и подделке документов. Экспертиза уже идет.
Это сработало. Лариса вскочила:
— Ты с ума сошла! Какая полиция? Мы же семья!
— Семья? — я покачала головой. — Родственники — не всегда семья, Лариса. Иногда чужие ближе.
Когда она ушла, я почувствовала странное облегчение. Будто сбросила тяжелый рюкзак после долгого пути.
Телефон зазвонил почти сразу. Павел.
— Тетя Лена, что происходит? Мама вернулась в истерике.
— Приезжай, — сказала я. — Поговорим.
Я ждала его, перечитывая записи Виктора. «Моя Елена. Ты сильнее, чем думаешь. Ты справишься».
Впервые за три недели я улыбнулась.
***
Павел приехал через час. Без обычной улыбки, без показной заботы. Просто сел напротив и спросил:
— Что будем делать?
Я достала папку с документами:
— Для начала ты расскажешь, кто подделал доверенность на снятие денег.
— Я не...
— Не лги, — я подняла руку. — Хватит. Виктор оставил дневник. Он описал, как ты приходил с пустым бланком доверенности.
Павел побледнел:
— Дневник?
— В квартире на Ленинском. Той самой, которую вы так спешите продать.
Он опустил голову:
— Мама сказала, что так будет правильно. Что дядя Витя хотел бы...
— Прекрати, — я положила перед ним копию дарственной. — Вот чего хотел Виктор. Защитить меня от вас.
Павел пробежал глазами документ. Его руки дрожали.
— Значит, квартира ваша?
— Как и деньги, которые исчезли со счета.
Он поднял взгляд:
— Я могу всё объяснить.
— Не нужно, — я покачала головой. — Просто верни деньги. Все три миллиона. До копейки.
— Но...
— У тебя неделя. Потом я иду в полицию.
Он сглотнул:
— А если я не смогу? Там... там не всё у меня.
— У кого остальное?
Павел молчал.
— Ясно, — я встала. — Передай Ларисе: либо деньги возвращаются на счет, либо я подаю заявление. На вас обоих.
Когда он ушел, я открыла окно. Весенний ветер ворвался в комнату, принося запах сирени. Виктор любил сирень. Говорил, что она цветет так ярко, будто знает — у неё всего неделя.
На следующий день я вернулась на работу. Проверяла документы, ставила штампы, отвечала на вопросы. Но что-то изменилось. Я больше не искала подвох в каждой бумаге. Не пыталась разглядеть ложь в глазах посетителей.
Уведомление о зачислении средств. Три миллиона двести тысяч рублей.
Вечером позвонила Лариса.
— Лена, — её голос звучал непривычно тихо. — Прости нас.
— За что именно? — спросила я. — За улыбки? За планы? Или за то, что вы считали меня слабой?
— Витя любил тебя, — она всхлипнула. — По-настоящему любил.
— Знаю, — я посмотрела на его фотографию. — Поэтому он и защитил меня. От родни, которая оказалась чужими людьми.
Я положила трубку и подошла к окну. На подоконнике стоял букет сирени — я купила его утром. Пять дней, и цветы завянут. Но сейчас они были прекрасны.
В кабинете на Ленинском я устроила рабочее место. Принесла ноутбук, любимую чашку, фотографии. Каждый вечер после работы приезжала сюда — читать, думать, вспоминать.
Андрей Викторович иногда заходил в гости. Рассказывал о разговорах с Виктором, о его планах, мечтах.
— Знаете, — сказал он однажды, — ваш муж часто повторял одну фразу: «Чужая душа – потёмки, а родня – ещё темнее».
— Да, — я улыбнулась. — Теперь я понимаю, почему.
На столе лежал дневник Виктора. Я перечитывала его каждый вечер, находя новые детали, новые знаки. Он видел всё. Готовился. Защищал.
«Моя Елена, — писал он в последней записи. — Ты научила меня главному: настоящая семья — это не те, кто носит твою фамилию. Это те, кто делает тебя сильнее».
Я закрыла дневник и подошла к окну. Внизу шумел город, спешили люди, цвела сирень. Жизнь продолжалась.
Теперь я знала цену улыбкам. И своим тоже.
***
Если вы когда-нибудь чувствовали фальшь. В улыбке родственника. Если интуиция шептала "не верь". Поделитесь своей историей в комментариях.
Подписывайтесь. Чтобы не пропустить новые рассказы. О тонкостях человеческих отношений
***