Знаете, у каждого в семье есть своя любимая традиция. У нас это всегда был зимний вечер за большим столом, когда все собираются вместе. В такие моменты время будто замедляется, а за окном крупными хлопьями падает снег, укрывая наш старый двор белым одеялом.
В тот вечер мы собрались у Коли с Таней – отмечать годовщину свадьбы родителей. Сорок лет... Даже не верится. Я смотрела, как Таня суетится на кухне, раскладывая мамины пироги по тарелкам, и невольно улыбалась – так похоже на маму она это делала.
– Танюш, дай хоть помогу! – крикнула я, пробираясь через гостиную, где уже собирались родственники.
– Сиди уж, именинница! – отмахнулась она, доставая из духовки очередной противень. – Лучше проследи, чтоб твой Серёжа телефон отложил. Второй час на часы поглядывает.
А что Серёжа... Старший сын, гордость семьи, успешный бизнесмен. Прилетел из Москвы буквально на пару часов – и то хорошо. Сидит в папином кресле, такой важный в своём модном костюме, всё по телефону с кем-то шепчется. Эх, Серёженька, а помнишь, как мы с отцом тебя на этом самом кресле укачивали, когда ты болел?
Ольга, моя младшая, всё крутится рядом с Таней – режет салаты, раскладывает приборы. В ней я себя в молодости узнаю. Такая же хлопотунья, всё ей надо успеть, всем помочь. Вон, уже и близняшек тёти Веры усадила, и дяде Мише тапочки принесла.
– Мам, а помнишь... – то и дело слышится со всех сторон. И правда, столько всего вспоминается. Как папа учил Серёжку на велосипеде кататься прямо здесь, во дворе. Как Оленька впервые пироги пекла – все в муке были, даже кот. Как на этой самой кухне мама собирала нас по утрам перед школой...
От этих мыслей защемило сердце. Родительский дом теперь стоит пустой – после их ухода так и не решили, что с ним делать. Я вздохнула и постаралась отогнать грустные мысли.
– Ну что, родные мои, – Коля встал во главе стола с бутылкой шампанского. – Давайте за родителей. За их любовь, за то, что научили нас...
В этот момент я заметила, как Серёжа снова глянул на часы, а Ольга нахмурилась. Что-то екнуло внутри – нехорошее предчувствие. Знаете, как бывает: вроде всё хорошо, а в воздухе уже пахнет грозой. Я ещё не знала, что через пять минут наш семейный праздник превратится в настоящую бурю, и всё из-за одной простой фразы о родительском доме.
Шампанское разлили по бокалам – пузырьки весело бежали вверх, как наши мысли и воспоминания. Коля ещё стоял с поднятым бокалом, когда Серёжа вдруг отложил телефон. По его лицу пробежала какая-то тень – я сразу поняла, сейчас что-то будет.
– Раз уж мы все здесь... – начал он, побарабанив пальцами по столу. – Давайте решим наконец с родительским домом. Сколько можно тянуть? Дом пустует уже полгода.
У меня внутри всё оборвалось. Господи, ну почему сейчас? Почему в такой вечер?
Ольга резко поставила вилку. Звон металла о фарфор прозвучал как первый раскат грома.
– Что значит "решим"? – её голос стал колючим, как морозный вечер за окном. – Ты же знаешь, я против продажи.
– А что ты предлагаешь? – Серёжа говорил спокойно, но я-то знала этот его тон. Такой же был у отца, когда он злился, но пытался сдержаться. – Будем платить за коммуналку пустого дома? Или ты туда переедешь?
Тётя Вера, никогда не умевшая молчать, тут же встряла:
– А что, кстати, хорошая идея! Оленька, ты же давно хотела отдельное жильё...
– Да при чём тут это! – Ольга даже покраснела. – Дело же не в квадратных метрах! Это же... это же родительский дом! Там каждый уголок...
– Ой, началось, – Серёжа закатил глаза. – "Каждый уголок, каждая половица"... Оль, это просто дом. Старый дом, который требует ремонта. Который можно продать за хорошие деньги.
Я видела, как напряглась спина Тани – она замерла у серванта с салатницей в руках. Коля всё ещё стоял с бокалом, но праздничный тост был забыт.
– "Просто дом"? – Ольга подалась вперёд. – Это ты сейчас серьёзно? Тот самый дом, где папа собственными руками веранду пристраивал? Где мама свои любимые пионы выращивала? Где ты, между прочим, вырос?
– Вот именно, что вырос и уехал, – отрезал Серёжа. – А ты как будто до сих пор там живёшь. В своих воспоминаниях.
Я услышала, как кто-то из младших – кажется, Верина Машенька – шепнул: "А тётя Оля просто не хочет свою квартиру покупать..." Ольга дёрнулась, словно от пощёчины.
Господи, да что же это делается? В голове крутилось: остановить, прекратить, но я словно оцепенела. Может, потому что сама не знала, кто прав? Серёжа говорил разумные вещи, но от одной мысли о продаже дома начинало щемить сердце.
А за окном всё падал и падал снег, укрывая наш старый двор. Такой же снег шёл, когда папа с мамой праздновали здесь свою свадьбу. И когда привезли из роддома Серёжку. И когда... Господи, сколько же всего было в этом доме.
– Знаешь что, Серёжа, – Ольга встала из-за стола, её руки дрожали. – Ты всегда так – налетел, решил, продал. Для тебя же всё просто: купить-продать, актив-пассив...
– А для тебя всё сложно! – Сергей тоже поднялся. – Вечно эти сантименты, охи-вздохи. Мы не можем вечно хранить эту развалюху только потому, что там... что там...
– Что там прошло наше детство? – Ольга горько усмехнулась. – Ну да, конечно. Ты же давно всё забыл. Забыл, как папа по ночам чертежи рисовал, чтобы тебе на репетитора хватило? Забыл, как мама занавески перешивала, чтобы ты в своей Москве "не хуже других" выглядел?
Я видела, как побледнел Сергей. Его желваки заходили – совсем как у отца в минуты гнева.
– Не смей! – он стукнул ладонью по столу. Рюмки жалобно звякнули. – Не смей попрекать меня этим! Думаешь, мне легко далось всё это? Думаешь, я не высылал деньги, не помогал?
– Деньги, деньги... – Ольга покачала головой. – Всё упирается в деньги. А знаешь, что папа сказал перед... – её голос дрогнул, – перед тем, как в больницу попал? "Жаль, что Серёжку редко вижу. Может, дом этот его держит ещё здесь, хоть изредка приезжает..."
Тётя Вера всплеснула руками:
– Олечка, ну зачем же так? Сергей занятой человек, у него своя жизнь...
– Вот именно! – подхватил кто-то из дальнего угла стола. – У всех своя жизнь. Дом продать, деньги поделить – и разойтись.
Я похолодела от этих слов. Разойтись? Вот так просто?
– Мне надоело это слушать, – Сергей схватил телефон. – Я через два часа улетаю. Вот документы на дом, – он бросил на стол папку. – Есть хороший риелтор...
– Через два часа? – Ольга задохнулась от возмущения. – Ты даже на родительскую годовщину полностью остаться не мог? Или это тоже... актив-пассив?
Сергей дёрнулся, словно от удара. А я... я вдруг так ясно увидела их маленькими. Вот они бегут по этому самому двору, Серёжка держит Олю за руку, учит кататься на велосипеде. Вот они сидят в обнимку на крыльце того самого дома, едят мамины пирожки. "Мы всегда будем вместе, да?" – спрашивает маленькая Оля. "Конечно, глупая!" – отвечает Серёжка...
А теперь они стоят друг напротив друга – чужие, взрослые, непримиримые. И я не знаю, как им помочь, как склеить то, что разбилось. Может, и правда – дом уже не тот? Может, память о счастье дороже стен?
Я смотрела на своих детей и чувствовала, как предательски щиплет глаза. Господи, если бы мама с папой видели это... Они ведь всегда говорили: главное – чтобы дети держались вместе. А мы... мы всё разрушили.
– А ну, тихо все! – Колин голос прорезал комнату, как нож масло.
Я вздрогнула – младший брат никогда не повышал голос. Все замерли. Даже Сергей, уже схвативший куртку, застыл в дверях.
Коля медленно опустил так и не поднятый праздничный бокал. Обвёл всех тяжёлым взглядом – я такой у отца видела, когда мы в детстве что-то натворим.
– Сядьте. Оба, – он кивнул моим детям. Те послушались – годы привычки слушаться дядю Колю сработали автоматически.
Таня неслышно скользнула к буфету, достала старый фотоальбом в потёртой коричневой обложке. Я сразу узнала его – мамин. Тот самый, где вся наша жизнь, год за годом.
– Вы знаете, что этот альбом тоже из того дома? – Таня положила его на стол между Сергеем и Ольгой. – Ваша мама принесла его за неделю до... – она запнулась. – Сказала: "Храни, Танюша. Тут всё наше счастье".
Её пальцы, всё ещё красивые, хоть и в морщинках уже, осторожно открыли альбом. Первое фото – наши родители, молодые, счастливые. Папа обнимает маму за плечи, она смеётся. За их спинами – тот самый дом, ещё совсем новый.
– Знаете, что ваш отец мне сказал перед смертью? – Коля присел рядом с детьми. – "Не дом главное, Коля. Главное – чтоб они друг друга не потеряли".
Сергей дёрнулся, как от удара. Ольга закусила губу.
– Можно продать дом, – Таня перевернула страницу. На фото – Серёжка держит крошечную Олю на руках, так осторожно, будто она хрустальная. – А можно продать память. Только память потом не купишь. Ни за какие деньги.
– Но ведь... – начал было Сергей.
– Погоди, – оборвал его Коля. – Вы оба правы. И оба неправы. Оля, дом без живой души – просто стены. Сергей, деньги без родных людей рядом – просто бумага.
Я смотрела на своего младшего брата и не узнавала его. Куда делся тот весельчак-балагур? Передо мной сидел умудрённый жизнью человек, так похожий сейчас на отца.
– А теперь подумайте вот о чём, – Коля достал из серванта ещё два бокала. – Что важнее: получить свою долю от продажи дома или сохранить что-то большее? Что-то, чего у вас больше никогда не будет, если сейчас разрушите?
В комнате повисла тишина. Только ходики – те самые, ещё бабушкины – отсчитывали секунды. Тик-так, тик-так... Словно само время замедлилось, давая моим детям шанс подумать, осознать, вспомнить главное.
Первым не выдержал Сергей. Он медленно снял куртку, бросил взгляд на часы – и вдруг решительно выключил телефон.
– Знаешь, Оль... – он осторожно перевернул страницу альбома. – А помнишь, как мы с тобой на чердаке того дома клад искали? Ты была уверена, что там пиратские сокровища...
– А нашли старую шкатулку с маминым бисером, – Ольга улыбнулась сквозь слёзы. – И ты сказал...
– Что это и есть настоящее сокровище, – Сергей провёл пальцем по фотографии. – Потому что мама из этого бисера тебе потом фенечки плела. Помнишь?
Я видела, как постепенно тает напряжение в комнате. Тётя Вера потихоньку утирала слёзы, дядя Миша крякнул и полез за платком. А мои дети... они листали альбом, и с каждой страницей словно возвращались в то время, когда деньги и квадратные метры не стояли между ними.
– Слушай, сестрёнка, – Сергей вдруг накрыл ладонью Олину руку. – А может, нам не продавать дом? Может... может, отремонтировать его? Я бы мог приезжать почаще. С детьми. У меня ведь скоро второй родится...
– Правда? – Ольга просияла. – Ты не говорил! Мальчик? Девочка?
– Девочка, – Сергей смущённо улыбнулся. – Я как раз думал... понимаешь, в Москве такой суеты много. А тут... тут всё настоящее.
Таня неслышно поставила перед ними две чашки с чаем – те самые, из маминого сервиза. Пар поднимался, как в детстве, когда мама поила их горячим чаем с малиной.
– Можно я тоже кое-что скажу? – Ольга отхлебнула чай. – Я ведь... я ведь не потому против продажи была. Просто боялась, что если дом продадим – ты совсем перестанешь приезжать. Что последняя ниточка оборвётся.
Сергей молчал минуту, потом тихо произнёс:
– Знаешь, а ведь я каждый раз, когда прилетал, первым делом в свою комнату заходил. Там на стене царапина осталась – помнишь, я машинку радиоуправляемую запустил? Как папа тогда кричал...
– А потом сам с тобой в ней копался до ночи, – рассмеялась Ольга. – Мама ворчала, что ужин остыл...
Я смотрела на своих детей и чувствовала, как отпускает тревога. Они сидели рядом, плечом к плечу, такие разные и такие родные. В окно по-прежнему падал снег, но теперь он казался не преградой, а мягким одеялом, укрывающим все обиды и тревоги.
Коля поднял свой бокал – тот самый, с несказанным праздничным тостом:
– За родителей. За их главный урок – береги не стены, береги тех, кто рядом.
И все, все без исключения, поднялись с бокалами. А я подумала: мама с папой сейчас где-то улыбаются. Ведь главное их богатство – не дом, который они нам оставили. Главное – это то, что мы всё ещё умеем слышать друг друга. Даже если для этого иногда нужна тишина старого дома и альбом с пожелтевшими фотографиями.