– Заберите вы себе эту квартиру, я на съемную уйду, как долго вы еще надо мной издеваться будете? – слова Татьяны прозвучали резко, отчаянно, как выстрел.
Комната наполнилась вязкой тишиной, которую нарушало лишь тяжелое дыхание Виктора, ее младшего брата. Он стоял, набычившись, у окна, словно оценивая открывающийся вид – вид, который для Татьяны был наполнен жизнью, воспоминаниями, мамой.
Все началось с похорон. Мама ушла тихо, во сне, будто просто уснула, устав от своих восьмидесяти с хвостиком. Татьяна, старшая дочь, всегда была рядом. Она и ухаживала, и кормила, и ночи не спала. Виктор… Виктор приезжал раз в месяц, если работа позволяла, и то – больше для галочки, чем для души.
Когда открыли наследство, оказалось, что квартира, их родовое гнездо, делится по закону – пополам между Татьяной и Виктором. Мама не оставила завещания, понадеявшись на порядочность детей. Ох, мама… если бы она знала, во что это выльется.
– Половина моя по закону, – процедил Виктор, не поворачиваясь. – Закон есть закон.
– Закон… – горько усмехнулась Татьяна, – а как же по-человечески? Ты хоть раз маме помог, когда ей плохо было? Хоть раз ночь у кровати посидел? Я тут как привязанная жила, а ты…
– Это твой выбор был, – отрезал Виктор, резко повернувшись к ней. В глазах – сталь, в голосе – лед. – Никто тебя не заставлял. А квартира – общая. Хочешь жить одна – выкупай мою долю.
Начался ад. Звонки, встречи с юристами, какие-то бумаги, цифры… Виктор стал чужим, злым, каким-то… голодным до денег. Он привел риэлтора, толстого мужчину в мятом пиджаке, который деловито заглядывал во все углы, цокал языком и что-то бормотал про «ликвидность» и «квадратные метры».
Татьяна смотрела на это, как на собственное предательство. Квартира перестала быть домом, она превратилась в объект торга, в кусок пирога, который брат хочет оттяпать. Стены давили, воздух сперся, даже запах маминых гераней на подоконнике казался каким-то… фальшивым.
Ночи стали бессонными. Татьяна ворочалась, всматриваясь в темноту, и шептала: «Мамочка, ну как же так? Зачем ты это допустила?» В памяти всплывали обрывки разговоров, мамины слова: «Квартира – тебе, Танюша, тебе. Ты тут корень наш…» Но это были лишь слова, не подкрепленные бумагами.
Юрист, к которому Татьяна пошла за советом, развел руками:
– Юридически брат прав. Если нет завещания… тут сложно что-то сделать. Можете, конечно, судиться, но шансы невелики, и время, и нервы потратите.
Нервы… Их уже не осталось. Татьяна чувствовала себя выжатым лимоном. Каждое утро начиналось с тяжести в груди и предчувствия нового скандала. Виктор не унимался, звонил, требовал, угрожал. Однажды даже сорвался на крик:
– Я тебе жизнь испорчу, если не отдашь по-хорошему!
И вот сейчас, стоя перед ним в гостиной, в квартире, где прошло ее детство, юность, зрелость, Татьяна почувствовала, как внутри что-то лопнуло. Не выдержало.
– Заберите вы себе эту квартиру! – крикнула она, и голос сорвался на фальцет. – Заберите, подавитесь ей! Я ухожу!
Виктор молчал, ошеломленный. Он, наверное, ожидал чего угодно, только не этого. Не то, что она так просто сдастся. А Татьяна уже не видела его лица, перед глазами плыли слезы, и в голове стучало только одно: «Уйти. Уйти от всего этого кошмара».
Она заметалась по квартире, собирая вещи – что попало под руку. Платье любимое, фотографии в рамках, мамин старый платок с вышитыми васильками… Складывала все в сумку, как будто убегала от пожара.
Виктор все еще стоял, как громом пораженный. Только когда Татьяна, с трудом захлопнув тяжелую дверь, вышла на лестничную площадку, он очнулся и крикнул ей вслед:
– Ты куда? Ты подумала, что делаешь?!
Но Татьяна уже не слышала. Она бежала вниз по ступенькам, как будто сбрасывала с плеч гору камней. На улице вдохнула полной грудью холодный ноябрьский воздух и почувствовала… облегчение. Странное, неожиданное облегчение.
Сняла студию на окраине. Маленькую, тесную, но свою. Чужую, конечно, но зато без скандалов, без претензий, без Виктора. Первые дни спала, как убитая, отсыпаясь за все бессонные ночи. Просыпалась утром и не верила – тишина! Никто не кричит, не требует, не оценивает. Только тихий шепот ветра за окном и мерное тиканье часов на стене.
Окна студии выходили на тихий сквер. По утрам Татьяна пила кофе и смотрела, как мамы гуляют с колясками, как старички неспешно прогуливаются по дорожкам, как бегают дети. Жизнь шла своим чередом, мимо нее, но уже не задевая ее острыми краями.
Деньги, вырученные от сдачи старой квартиры, текли тонкой струйкой. Хватало на скромную жизнь, на еду, на коммунальные платежи. Татьяна не шиковала, но и не голодала. Главное – спокойствие. Она впервые за долгое время почувствовала себя… свободной. Словно сбросила с себя какую-то тяжелую ношу, какой-то груз обид и разочарований.
Прошло два месяца. Виктор продал квартиру. Быстро, выгодно, как и хотел. Но что-то пошло не так. Деньги, полученные от продажи, испарились как дым. То ли неудачно вложил, то ли помогли «добрые» люди – Татьяна не вдавалась в подробности. Да и неинтересно ей было.
А потом начались проблемы в новой квартире. Соседи оказались шумными, вечно ругались, музыку слушали до утра. Стены – картонные, слышно каждое слово. Подъезд – грязный, лифт – вечно ломается. Не квартира, а мучение какое-то.
Виктор позвонил как-то вечером. Голос – какой-то чужой, усталый, словно постаревший лет на десять.
– Тань… – начал он, и пауза повисла в трубке. – Тань… я… кажется, все испортил.
Татьяна молчала. Слушала его сбивчивое дыхание, его тихий, словно пристыженный голос. И вдруг поняла, что злости больше нет. Обида ушла, как вода в песок. Осталась только… усталость. И какое-то смутное, непонятное чувство… жалости, наверное. Жалости к этому чужому, сломленному человеку на другом конце провода, к своему брату Виктору.
– Ну что ты, Вить, – тихо сказала Татьяна, – что уж теперь…
Обещать прощение, звать обратно, делить студию? Нет. Татьяна молчала, просто слушая его голос. Впервые за долгие годы она жила так, как хотела. В своей маленькой, чужой, но такой тихой и спокойной студии. И эта тишина, эта свобода, были ей сейчас дороже любых квартир на свете. Она не давала обещаний, не говорила слов утешения. Просто слушала, как дышит в трубку ее брат. И думала о том, что иногда, чтобы обрести себя, нужно потерять все, что казалось таким важным и незыблемым. Иногда нужно уйти в чужую квартиру, чтобы наконец-то обрести свой собственный дом – внутри себя.